Политолог Эмиль Паин: Когда отказываются от идеи нации — страдает демократия

Профессор Высшей школы экономики, эксперт Комитета гражданских инициатив Эмиль Паин рассказал на пятом сыктывкарском баркемпе о том, как формировалась идея нации в разных странах, и почему сейчас без ее возрождения и реабилитации невозможно построить демократию.

 

 

У меня двойственное отношение к названию баркемпа «Вавилонский консенсус». С одной стороны, проблема преодоления разобщенности вечная, но и супер актуальная. Уж чего-чего, а разобщенности сегодня хватает: и в международных отношениях, и в пределах каждой нации, и в меж-идеологических, и в меж-политических проблемах. Вас учат два дня диалогу, но какой диалог при взаимном недоверии? Россия по европейскому социальному исследованию из 27 стран занимает одно из последних мест по уровню недоверия. У нас тотальное недоверие, больше половины населения не верит окружающим и ближайшим друзьям. И вопрос в том, как его преодолевать, — это проблема проблем.

Пропадает смысл, который вложен в идею вавилонского столпотворения. Три тысячи лет существует эта идея, и за это время величайшие философы и мыслители обращались к ней. Проблема заключается в том, что гордыня или иначе пренебрежение к нормам, законам и правилам приводит к хаосу. Я думаю, что наш современный кризис во многом является следствием этого пренебрежения к неким объективным истинам. Моя лекция посвящена тому, как идея нации стала объектом этих спекуляций, пренебрежения к законам и нормам.

 

Как формировалась идея нации: Россия, Германия, Италия и Франция

Идея современной нации, появившаяся после великой французской революции, очень долго пробивала себе путь в Европе и мире, с трудом находила своих сторонников. В России, например, представление о нации в ее новом варианте как идея народного суверенитета (это и есть суть — идея гражданской нации и гражданского национализма) появилось сразу же после Франции. И декабристы, и царь Александр, будучи наследником, употребляли слово «нация» исключительно в гражданском смысле. Александр говорил, что когда придет к власти, то он дарует России Конституцию и позволит нации собрать свое представительство. Но грянул 1825 год, декабристское восстание, после него 1830-1831 годы, польское восстание, которое шло под идеей независимой нации. И вопрос о том, чтобы собрать нацию и дать ей представительство, отпал сам собой.

Именно тогда первый раз в истории появились, а сейчас появляются постоянно, подделки и подмены. Навроде: не надо отменять Конституцию, можно ее выхолостить, изменив некоторые положения. Вот так примерно произошло в России. Никто не отменял слово «нация», оно существовало в своем гражданском смысле, спустя век как ее употреблял Александр I. Граф Уваров предложил заменить идею нации на идею народности: «Восславим самодержавие, православие, народность». При этом в этой триаде только народность новое понятие. За веру, царя и отечество воевали и 100 лет назад. Народность — идея, при которой царь как монарх и отец знает, что народу лучше без всякого народного самоопределения.

 

В России сложился имперский национализм: с одной стороны — идея империи и монарха, авторитарного правления, а с другой — идея русского православного духа

 

В 60-е годы XIX века при царе Александре II граф Валуев предложил выводить крамольное слово «нация», тогда и появилась этническая трактовка наций, которая стала впоследствии доминирующей. В России сложился имперский национализм: с одной стороны — идея империи и монарха, авторитарного правления, а с другой — идея русского православного духа. То же самое происходило и в Германии. Идея нации появилась там в те же годы и пришла из враждебной Франции. С одной стороны была этническая трактовка. Немцы не имели государства, но осознавали себя единым сообществом, при этом идея некой своей избранности развивалась и достигла во времена Третьего рейха величайших пределов, появилась расовая трактовка нации. А с другой — идея Рейха. Один из драматургов писал об этом таким образом: немцы так долго не имели нации, немцы так долго не имели государства, что идея рейха стала мифом священным на долгие времена. И если бы не крах Третьего рейха, то, может быть, и сегодня Германия пребывала бы в этом состоянии. Но крах произошел. И сегодня это один из центров либерализма и либеральной идеи нации.

В Италии в последней трети XIX века впервые появилось государство, но лидеры Гарибальди и Кавур говорили: «Есть государство, и теперь осталось сделать итальянцев». И действительно: прошло более ста лет, пока Италия и итальянцы стали осознавать себя единой целостностью, гражданской нацией.

Франция — родина гражданской идеи нации. Историки говорят о том, что еще в конце XIX века христианская Франция не входила в республиканскую нацию, это были разрозненные общества, осознававшие себя частями других территорий страны, но не частью единого французского сообщества.

Достойный пример единения — футбольная команда Германии, где в качестве граждан Германии выступал Ганц Боатенг, испанец Марио Гомес, турок Озил. Это и есть образец гражданской нации, который сложился к середине XX века и стал нормативным. В это время было определено, что нация — это единственное предварительное условия демократии. Если нет субъекта народовластия, осознающего себя и свои права, что он, а не фюрер, не вождь является источником власти, то никакой демократии быть не может. До этого осознания невозможна демократия.

Еще Мишель Фуко [французский философ] сформулировал различия между населением и обществом. Он говорил о том, что население может иметь гражданские права, но оно не общество, потому что оно лишь ресурсы государства: трудовой и демографический, они не формируют национальной идеи, интереса. Сейчас элита любит говорить такие фразы: «это не в национальных интересах России, не в национальных интересах Румынии». Но гражданская нация предполагает, что именно народ формирует и задает эти самые национальные интересы.

 

Почему не работают мультикультурализм, космополитизм и Европейский Союз

Казалось бы, благостная судьба: через 100 лет после провозглашения идея нации охватила огромную часть мира и стала популярной, получила новое название. В это время гражданскую идею нации стали называть либеральной нацией. Но ветры меняются. И изменилась интеллектуальная мода.

70-е годы XX века стали господством постмодернизма, который пришел на разумных основах критики прямолинейной модернизации. Но дело в том, что постмодернизм отказался от всех основ объективной мысли, все оказалось конвенционально: можно обо всем договориться, прогресса не существует, движение туда-сюда, нет мета-нарративов. Идей демократии, свободы, либерализма и нации — тоже нет и это не нужно, нужно только заниматься своими конкретными делами. Но если вы отказываетесь от мета-нарративов, их сделает ИГИЛ [запрещенная в России террористическая организация], их сформирует левый и правый популизм. Мы видим, что спрос на нарративы существует, а ответа на него нет. И это может быть главный вывод, о котором я хочу сказать: просвещение освободило площадку для мракобесия в разных формах, и история идеи нации — это история освобождения места для мракобесия, когда просвещение перестало выполнять свои функции.

Помимо моды было несколько других элементов, которые привели к критике идеи наций. Например, этическая идея, суть ее критики: зачем нам быть приверженцем отдельной общности, мы можем быть приверженцами космополитизма, следовать ценностям всего мира. Должен вам сказать, что космополитизм был ложной идей с самого начала: со времен Диогена [древнегреческий философ], который критиковал несвободу, но тем самым оставлял место для тирании. Диоген был одним из предвестников того, что закончилась демократия в Элладе, когда ее охватила авторитарная тирания Спарты. И впоследствии эта благая идея [космополитизма] всегда вела в ад. Такого рода блажные и абстрактные идеи всемирного халифата, всемирного коммунизма, всемирного космополитизма уводят от верного пути решения множества проблем.

Существовала и политическая критика нации. Марксизм никогда не принимал нацию, потому что она противоречила идее интернационализма, и групповые, классовые интересы были выше интересов нации, территорий и государства.

Постепенно сложился и лево-либеральный дискурс, критикующий нации. Его представители говорили о том, что нация навязывает индивидууму свои интересы, а это — коллективизм, который подавляет всякое развитие. Но жизнь показала нелепость многих положений, теоретические альтернативы оказались выдуманы, потому что противоположностью коллективизму стал вовсе не индивидуализм. В нашей стране он заменяется культом вождя и культом сильного государства. В другом — мультикультурализмом, правильнее было бы назвать коммунитаризмом. То есть расколом общества на мелкие общины, которые навязывают архаичные формы всему обществу. Все время происходит навязывание.

Есть и социологическая критика нации. Связана она с тем, что нация устарела. Еще в XIX веке Эрнст Ренан [французский философ и писатель] в своей лекции говорил, что нация — это новое явление, когда-то она появилась, когда-то и исчезнет. Но не таков наш век, потому что в наше время нация — это единственное условие демократии. На мой взгляд, и наш XXI век не таков: он требует институциональной рамки для демократии. Когда отказываются от идеи нации, то, прежде всего, страдает идея демократии.

 

Сначала, когда попытались создать единую Конституцию Европы, ее не приняли, а сегодня даже конфедерация, которой является ЕС, показывает, что слишком рано списали идею нации

 

Представители социологической критики говорили: в условиях глобальности невозможны какие-то там национальные государства, мир движется к сближению, вот Европейский союз (ЕС) станет единой европейской нацией. Но эта идея проваливалась многократно. Сначала, когда попытались создать единую Конституцию Европы, ее не приняли, а сегодня даже конфедерация, которой является ЕС, показывает, что слишком рано списали идею нации. ЕС хорош, когда совместно получает выгоды. Но когда приходится сталкиваться с общими проблемами, действует принцип «дружба дружбой, а табачок врознь». Степень различий в интересах разных стран, входящих в единый ЕС, существенная. И ЕС, чтобы сохраниться (уверен, что кризис обновит это сообщество), придется изменять формы взаимоотношения и делать их более федералистскими или конфедералистскими. В рамках ЕС существовала богатая Германия и Греция, где при низкой производительности труда власть смогла обеспечить своих граждан самыми высокими пенсиями и зарплатами. В рамках ЕС у Франции был самый короткий рабочий день, но это нужно было оплачивать усилиями всего сообщества. Возникает множество других проблем, мигрантов и беженцев, которые больше всего обострили эти противоречия. Короче говоря, идея того, что нация будет съедена сверху через интеграцию, в ближайшее десятилетие не стоит.

Другой аргумент: конец идеи нации связан с идеей «Европа регионов». Зачем регионам нации? Мы дадим каждому из них такое количество полномочий и прав, что не будет потребности в национальном государстве. Шотландия имеет свой гимн, Конституцию, систему налогов и такое количество свобод, что хочет стать нацией. Оказывается, действует закон возмещения потребности. В случае выхода Великобритании из ЕС больше других пострадают Шотландия, Гибралтар и некоторые другие. Эти страны не хотят быть подтверждены опасности и стать частью некоторого непредсказуемого сообщества. И это не просто блажная идея, это идея, которая опирается на объективные закономерности.

И третья идея, которая должна была «съесть» идею нации — это мультикультурализм. Его сторонники говорят: пусть развиваются разные культуры в пределах одного государства. Но культурное разнообразие — вещь неизбежная. Невозможно изменить направление миграционных потоков. Но если ввести запретительные законы, это станет самой опасной утопией: вместо легальной миграции вы получите страшную нелегальную миграцию. Вопрос стоит так: каким образом принять такую политику, в которой действительные проблемы будут решены? Мне не нравится, когда либеральные специалисты говорят, что нужно только помогать беженцам. Нельзя забывать о том, что сейчас при отсутствии идеи гражданской интеграции это стало величайшей проблемой.

 

Европейские государства не занимаются интеграцией мигрантов

Сегодня возникает масса новых проблем. Это появление замкнутых анклавов. Например, в Бельгии тот самый район, который стал центром европейского терроризма, не возник исторически, его не создавало государство. Бедные неустроенные люди, приезжающие преимущественно из мусульманских стран, оседали в определенных районах страны. Эти бедные районы притягивали бедное население, обслуживание и медицину, и, главное, там было печальнее образование. И это плохое некачественное образование на десятилетие лишало людей конкурентоспособности в сравнении с остальным миром. Эти районы стали не только религиозными, но и социальными болячкам, в которых сконцентрировались все виды проблем: криминальность, терроризм и дикие идеологические движения.

Мы говорим: не надо навязывать новых норм, но теперь их навязывает меньшинство и весьма эффективно это делает. Пример Англии и Франции. Во Франции власть запретила носить чадру [у мусульман женское легкое покрывало во весь рост], эта мера оказалась эффективной. А в Англии правительство посчитало, что не может вмешиваться в такие вещи, там запрета нет. И что же происходит? Люди, приехавшие из Бангладеш, где никогда не носили чадру, стали ее носить там. Они освоили эту норму в новом месте. А освоение новых форм салафитского ислама [одна из радикальных форм ислама] происходит в европейских странах.

 

Эксперты стали изучать, что же такого сделало правительство Бельгии? Так вот, в Брюсселе построили самую большую мечеть в Европе. То есть прямо рядом с центром европейского сообщества создали самый крупный мусульманский центр

 

Бельгия поставила в ИГИЛ [запрещенная в России террористическая организация] в 100 раз больше своих представителей, чем большой Египет. Эксперты стали изучать, что же такого сделало правительство Бельгии? Так вот, в Брюсселе построили самую большую мечеть в Европе. То есть прямо рядом с центром европейского сообщества создали самый крупный мусульманский центр. В Бельгии за счет государства каждый мусульманин может бесплатно получить исламское образование. С точки зрения обеспечения культурных особенностей сделано все. Но что было сделано для гражданского участия и освоения гражданских норм? Этого не происходило ни в Бельгии, ни в Германии. Мультикультурализм еще больше отвлекал людей от того, что помимо религиозной культуры есть другая — гражданская. По-другому, — культура гражданских и культурных норм.

Я долго изучал эту проблему. Это освоение не только законов, но и социальных норм. Мои знакомые, которые приехали на постоянное место жительства в Германию, узнали от соседей, что нельзя включать воду после шести вечера, это будит людей, а у жителей есть график, по которому жители убирают мусор у дома. Об опыте, о котором они рассказали, не знакомит только что приехавших в страну ни одна государственная программа. И это была лишь малая часть правил, которую нужно знать для существования в другой стране.

Сегодня происходит дезинтеграция общества — не только российского, но и других сообществ. И это убивает главный источник адаптации людей из другой культуры. Кроме того, страшнее всего получается с районами. Если люди живут в замкнутых анклавах, кто их научит этим нормам? Или живут в закрытых убежищах, которые предназначены только для мигрантов, там страшные проблемы с последующей адаптацией в общество.

Мультикультурализм предполагал государственное спонсирование различных культур. Но ее нельзя спонсировать, у культуры нет ни юридического, ни физического лица, нет счета, ей нельзя перевести деньги. Это абстракция. Спонсировать можно лишь общину. Часто община — это произвольно появившиеся люди, которые приобретали силу, и часто они воспроизводили патриархальные дикие условия, которых уже не было на родине. Есть исследование, в котором показано, что турки, ставшие частью таких общин, уступали немцам по социальной мобильности. В то время как турки, которые были включены в немецкое общество, ничем не отличались от своих сограждан другой национальности и другой веры. Проблема заключена не в культуре, а в тех условия, в которые она помещена. Условия эти могут либо стимулировать интеграцию, либо нет.

В Европе не было идеи интеграции мигрантов, именно поэтому там произошли такие проблемы, и Европа так легко восприняла этот коммунитаризм.

 

Как справляются США и Латинская Америка

Помимо Европы, замкнутой и не желающей вторгаться под видом гуманности в личную жизнь, есть другие сообщества.

Речь идет о США. В Братании ты не можешь занять должность, если ты не оксбриджский [выпускник старейших университетов страны — Оксфорда или Кембриджа]. Качественный английский язык — условие для продвижения. В Америке я легко отличаю американский-китайский, американский-индийский и другие. Потому что им там наплевать: ты там с таким языком можешь быть и сенатором, и лойером, и даже работать на телевидении. В США также очень жесткие условия гражданской интеграции. В Америке ты можешь жить на Брайтон-Бич или в Чайна таун и говорить на китайском или русско-еврейском, но если ты хочешь делать карьеру, то тебе придется изучить английский язык и правовые нормы. И это стимулирует.

 

Более того, в стране существует огромная программа специальной интеграции. Например, если в испанском районе нет полицейских испанцев, или испаноговорящих, в китайском — китайских полицейских, то это отделение полиции не будет работать

 

Более того, в стране существует огромная программа специальной интеграции. Например, если в испанском районе нет полицейских испанцев, или испаноговорящих, в китайском — китайских полицейских, то это отделение полиции не будет работать. После террористических актов в Америке, которые устроили пришлые, тамошняя исламская община (а она там третья по численности среди религиозных общин) не проявила себя в качестве агрессивного явления. После терактов возникла программа включения представителей ислама во все советы при региональных местных органах по предупреждению терроризма. Представители ислама больше обеспечивают устойчивый мир в стране, чем государство. Есть и программа джентрификации, по которой не допускается появления однорасовых религиозных кварталов.

На высшем уровне с точки зрения интегрированности стоит Латинская Америка. Единственная часть мира, в которой не были замечены «кондопоги» [речь идет о крупном межэтническом конфликте в карельском городе Кондопога в сентябре 2006 года]. На всем континенте таких случаев нет. Ну что такое чилийская нация, эквадорская, аргентинская и мексиканская нации? Это же чистый конструкт, но, тем не менее, он работающий механизм, при котором ценность идентичности в качестве гражданина Аргентины или Чили более значимо, чем твоя религиозная принадлежность, которая тоже не забывается.

В мире происходят изменения. Выдающиеся умы современности осознают, что тот поворот, движение в сторону постмодернизма, отказа от идеи нации, модернизма, многих важных достиженияй человеческой мысли, которые привели к демократизации — оказались опасны. И это не новое явление, но та же Библия построена на том, что Бог, несмотря на то, что он всемогущий, не дает путеводной нити человеку, человечество все время заблуждается, впадает в ересь. Речь о том, что человечество жить иначе не может: оно постигает мир методом проб и ошибок.

Возможность выбрать наиболее эффективную модель развития есть только у того общества, где существует и развивается конкуренция идей, политическая, философская и прочая конкуренция.