В завершение воронежского фестиваля «Город прав» актрисы Театра.doc Ольга Лысак и Феофания (Феша) Бурмистрова показали спектакль «Разорвите нашу связь» о женщине, которая удочерила сироту, но воспитать ее не смогла: перед зрителями она объясняла, почему же хочет отказаться уже от 14-летней девочки. Как любые спектакли Театра.doc, этот подразумевал обсуждение после постановки со зрителями.
Корреспондент «7x7» встретился с актрисами до спектакля. Ольга и Феша рассказали, зачем Театр.doc нужен людям, зачем люди нужны Театру.doc, зачем Театр.doc нужен самим актерам и для чего вообще искусство нужно всем нам.
Знакомство со своим жизненным сценарием
«Я же образованная женщина, я все документы оформлю, я все перепишу, я с юристами говорила. У меня мать больная, а я их обеих не потяну», — запуская руки в тарелку с крупой, начинает объяснять зрителям Наташа, героиня Ольги Лысак.
— О чем сегодняшняя постановка? Я не о сюжете. О чем она лично для вас?
Ольга: Я бы сказала, что это такая инвентаризация обид: от детей к родителям и, наоборот, от родителей к детям — это арт-терапия такая.
— Спектакли Театра.doc основаны на реальных событиях. А вы показываете, как завершается история в реальности?
Ольга: Нет, мы пытаемся вместе с залом это как-то решить.
Феша: Вопрос остается открытым.
Ольга: Более того, вопрос остается открытым и в реальности. У нас ведь такое часто бывает в doc'е, что наши прототипы приходят на спектакль и видят себя со стороны. Обычно же люди погружены в эту проблему и живут в ней, как в аду, а когда они дистанцируются, то замечают, что люди где-то смеются, где-то плачут. В этом и заключается великая сила искусства: что оно может дать эту дистанцию, может дать человеку какую-то ясность и трезвость.
— Наверно, к вам приходят прототипы и говорят спасибо.
Ольга: Ой, у меня был замечательный спектакль. Назывался он «Профессия: Ленин»: про человека, который проработал всю жизнь Лениным на Красной площади. Саша Колесникова [автор текст постановки] собрала материал — правда, это был не doc'овский спектакль, это был мой проект. Вы не представляете, что было, когда он пришел на премьеру: он был такой красный, как вот эта вот гардина! Там же вся правда была сказана о нем. Красный, он потом белел, потом зеленел, в итоге он рыдал в конце. У него были такие слезы, он вышел на поклон, всех готов был обнять, расцеловать. Потому что это такая встреча с собой. Люди платят огромные деньги психоаналитикам, психотерапевтам, а тут раз — тебе за полтора часа всю твою жизнь просканировали, проанализировали, разыграли.
Вы не представляете, что было, когда он пришел на премьеру: он был такой красный, как вот эта вот гардина! Там же вся правда была сказана о нем. Красный, он потом белел, потом зеленел, в итоге он рыдал в конце
Возможность общаться без масок
«А вы, мамаша, вы вообще любите-то свою дочь? Вы ее так лупили. Говорили, ненарочно, но лупили же. Вы сами виноваты, что она теперь телефоны в клубах крадет и ведет такую развратную жизнь», — отчитывает персонажа Ольги Лысак женщина в зале.
— А как вообще ищутся эти истории? Мониторятся новости, рассказывают знакомые или вы целенаправленно обращаетесь в эти социальные службы?
Ольга: По-разному. Сейчас у нас будет фестиваль — «Охота за реальностью», вот туда любой человек может прийти и рассказать, например, про своего соседа. Вот, у него такая-то ситуация, она его задевает, он берет, собирает материал, собирает интервью, оформляет заявку. Потом ее отсматривает руководство, худсовет — так называемый костяк наш, doc'овский — и принимают решение: интересно ли это, может из этого вырасти пьеса, спектакль.
— Интерактивность театра подразумевает реакцию зрителя. Есть ли какая-нибудь разница в восприятии по темам, городам?
Ольга: Конечно, в этом смысле Воронеж сейчас нам очень интересен. Посмотрим, как отреагируют. И вот последний наш спектакль, который мы играли в doc'е, в Москве… Мы просто не могли остановить это обсуждение, оно длилось в три раза дольше, чем спектакль.
— «Разорвите нашу связь»?
Ольга: Да. Феша тогда была немного с температурой, мы с ней устали, уже показываем модератору: «Все, стоп, хватит», а они все говорят и говорят. Почему я говорю «инвентаризация»? Потому что у каждого есть своя история, начинается: «А у меня с мамой вот это...», «А у меня с дочкой вот это...» или «А у меня с бывшей женой вот это...».
— То есть они не только историю, описанную в спектакле обсуждают, но и свою личную жизнь?
Феша: Ну, сравнивают со своей.
— А какая тема зрителям, как показывает практика, оказалась не очень интересной?
Ольга: У нас в doc'е таких тем нет. Сейчас жизнь устроена таким образом, что с помощью всех этих соцсетей, гаджетов очень много «фасадов» выстраивается, и человек живет в каких-то капсулах. Театр, и Театр.doc в частности, дает возможность почувствовать, что ты не один, что у другого тоже были ссадины на коленках в детстве. И ты понимаешь, что у тебя есть возможность общаться, без всяких вот этих масок. Театр — это место, в котором можно не играть.
Театр, и Театр.doc в частности, дает возможность почувствовать, что ты не один, что у другого тоже были ссадины на коленках в детстве
— Вы уже рассказали, что на спектакли иногда приходят прототипы. А были ли просто зрители, чья реакция вам очень запомнилась?
Ольга: Ну, у нас был такой с Ксенией Драгунской, замечательным драматургом, спектакль. Назывался он «Истребление» — про ЕГЭ. И даже на Любимовке, определенным образом спровоцировав зрителей, мы смогли обмануть таких монстров, как Максим Курочкин и [Александр] Железцов — драматургов, которые сами обычно строят интриги и заманивают зрителей в разные ловушки…
Феша: Они повелись?
Ольга: Повелись! Там нужно было защитить персонажа, одну женщину. Все на этом было построено: ну что же, кто-то заступится за эту женщину? И из зала встали мужики и пошли чуть ли не драться. Я стояла в кулисах и говорила: успокойтесь, все хорошо, все идет по плану. И вот этим вот, которые заступались, в конце, конечно, все дико аплодировали. Они выглядели как герои. Мы их тоже выводили на поклон. Я их всех почти помню в лицо.
И из зала встали мужики и пошли чуть ли не драться. Я стояла в кулисах и говорила: успокойтесь, все хорошо, все идет по плану
— А у вас самих есть ответы на вопросы, которые вы ставите в спектаклях? Или предложения, как лучше поступить, как завершить пьесу, чтобы у всех все было хорошо?
Ольга: Там, к сожалению, такая спираль, очень плотно закрученная, клубок очень противоречивый уже скопился к тому моменту, в котором мы застаем героев. Так что, наверно, у меня самой нет ответа. Единственное, что может помочь, — это какое-то перерождение. Но вот мой персонаж [в «Разорвите нашу связь»] — женщина в возрасте, с уже сформировавшимися взглядами… невозможно, наверно, никак переродиться и стать другим человеком.
— А предлагают что-нибудь совершенно дикое, что про себя вы просто кричите — так же нельзя?!
Ольга: Ну конечно. Обычно мне все хотят памятник заказать. Мне еще зрители воду из зала подают. Разные советы, и участия зрительского очень много. Но поскольку меня идентифицируют с персонажем, то «отношения» я, конечно, хлебаю по полной.
Феша: Да уж…
Ольга: И в последнем спектакле мне написали в отзывах: «Мы уже совсем запутались, перестали верить, что это актрисы, поверили, что это те реальные люди, прототипы. А потом отряхнулись: вы что, нас загипнотизировали?». То есть настолько люди верят, погружаются в это, что начинают действительно к нам предъявлять такие вопросы и счета… Это как на спектакле «Час восемнадцать», про [Сергея] Магнитского, где я играла судью. Приходила [глава правозащитной организации «Русь сидящая»] Ольга Романова и говорила: «Можно, я вас потрогаю? Вы точно не она? Вы точно артистка?».
«Достоевскому не позвонишь, не спросишь»
«А я ее люблю. Вот правда, люблю! А она… Она меня предала. Развестись она со мной хочет. Бросить меня. Это же предательство», — на удивление спокойно, обнимая несчастную мать, рассказывает Даша, персонаж Феши.
— Каково вообще вживаться в роль реального человека?
Ольга: Ну, это наша профессия. Знаете, почему я, как режиссер, ставлю современных авторов? Потому что можно позвонить и спросить: «Максим, Лёша, Петя или Вася, что ты тут имел в виду?». Человек отвечает. А Федору Михайловичу Достоевскому не позвонишь, не спросишь. Так и с прототипами. Вот он, живой, его видно, есть его интервью, есть его фотографии. Проще это все как-то донести и скопировать.
Феша: А секрет прост. В каждом человеке можно найти что-то свое. Мы же все похожи. Просто какой-то процент можно откопать в себе и за него хвататься.
— Но, наверно, простора для интерпретации и фантазии уже меньше.
Ольга: Театр все равно остается театром.
— Вы над какими-то еще постановками сейчас работаете?
Ольга: Как режиссер я сейчас работаю над тем, что создаю народный театр. У меня еще педагогическое образование есть, я преподаю актерское мастерство, и я решила пригласить непрофессиональных актеров. Сейчас у меня будут шахтеры — такие пожилые люди, не имеющие никакого отношения к театру, и я делаю с ними «Женитьбу» Гоголя. И это, конечно, доставляет мне огромную радость и столько открытий.
Сейчас у меня будут шахтеры — такие пожилые люди, не имеющие никакого отношения к театру, и я делаю с ними «Женитьбу» Гоголя
— Это в рамках Театра.doc?
Ольга: Нет, это мой личный проект. В августе будет премьера.
«Экспериментатор не может быть сытым»
«Есть психологи в зале?» — Ольга Лысак, она же Наташа, смотрит в глубину зала.
«Я психолог, но чем я вам могу помочь? Вы же хотите от дочери приемной отказаться. Это вам к юристу», — отвечают из зала.
«Спасибо вам, добрая женщина. А то меня все к психологу да к психиатру отправляют. А мне — да, мне к юристу», — выдыхает актриса.
— К слову об искусстве в современной России. Не страшно ли вам, что Театр.doc, что другие проекты, над которыми вы работаете, могут быть просто закрыты, задушены? Вспоминается история с «Тангейзером».
Ольга: Ну это мы в doc'е тоже испытали все на себе.
— Когда вас выселяли из помещения?
Ольга: Да, да. Это было ужасно, такого не должно быть.
— А вы считаете, что в той истории была некая составляющая, связанная с вашим творчеством? Насколько я поняла, там история была такая: некий бизнесмен захотел отжать себе подвальчик.
Ольга: Подвальчик стоит заваренный до сих пор. Никто там ничего не делает.
— Судя по историям, связанным с Театром.doc, актеры там не обласканы жизнью, как, например, в Большом. А никогда не хотелось стать «нормальной» актрисой и получать за это «нормальные» деньги?
Ольга: Я-то по гастролям езжу, у меня несколько театров. Doc — он экспериментатор, авангард, он всегда впереди. То есть это территория эксперимента, поиска, поэтому он не может быть сытым. На ремонт нам собирали люди, общественный договор был заключен, то есть все делается на энтузиазме и инициативе людей. Люди приходят, помогают с тем же ремонтом — это бесценно.
Феша: Я тоже параллельно работаю.
— То есть все-таки Театр.doc — это отдушина?
Феша: Ну конечно, это отдушина. Так что приходится совмещать. Меня, например, дома не понимают.
«Театр должен быть ярким, талантливым и живым»
«А я же ей все, все в этой жизни дала. И ездили мы с ней по стране, да. Вот, в Воронеже были, в музее Крамского! Все я этой девочке дала, а выросло чудовище», — Наташа со слезами на глазах подходит к Даше и начинает душить ее мусорным пакетом.
— Судя по поддержке, которую вам оказывают зрители, да и деятели культуры, Театр.doc — да, это театр, который нужен современной России. А какие еще театры, да и вообще, какие виды искусства нужны современной России? Нужно возвращаться к классике или делать больше новаторских проектов? И документалистика, она сейчас вообще востребована?
Ольга: Документалистика очень востребована.
— Почему?
Ольга: Мы в Театре.doc говорим, что это театр, в котором не играют или театр для каждого. Как я уже говорила, это то, что затрагивает личные твои струны, глубокие достаточно. Обычно человек пытается делать вид, что этой души нет, или закрывается. Поэтому эта тема открытия или вскрытия этих болевых точек, она актуальна. А «живых» театров много. Я часто езжу по стране и за ее пределами, много где ставлю [спектакли]. Вчера, например, я была в вашем Камерном театре, мне очень понравился спектакль по Платонову — это такой, совершенно мой театр.
Мы в Театре.doc говорим, что это театр, в котором не играют, или театр для каждого
— То есть классика все-таки тоже востребована.
Ольга: Конечно! Театр должен быть талантливым, ярким, живым — такие вот критерии. Например, [режиссер Театра.doc] Сева Лисовский вообще раздвигает рамки. Мы молчим «Гамлета», представляете?
— Феша, а вы, как искусствовед по образованию, что скажете?
Феша: Сложно сказать, чего именно не хватает. Всего понемножку. Хотя вот с живописью у нас беда.
Ольга: У нас любят говорить, что ничего у нас нет: ни литературы, ни сценариев, ни пьес, ни театра… А вот про живопись я от тебя сейчас впервые услышала. А у нас беда, да?
Феша: Это мое субъективное мнение. Ну вот у нас в институте много художников же выпускают. Но я смотрю их дипломные работы и не понимаю, чем они вообще занимаются.
Ольга: Ну, всегда есть талантливые, есть не талантливые. Или, по-твоему, прям все неталантливые?
Феша: Талантливых — единицы.
— Но это же нормально.
Ольга: А мне кажется, у нас много всего талантливого. И в драматургии: Любимовка находит яркие имена, и «Авторская сцена» — вот только что я приехала из Саратова, там со всей России собирают драматургов, «просеивают»: из 400 пьес выбирается шесть. То есть много сподвижников, много людей, которые по крупицам искусство намывают… Про художников ты меня как-то вот заинтересовала.
Феша: Я имею в виду современную академическую живопись.
Ольга: Мы сегодня были с Фешей в музее Крамского, обе под огромным впечатлением находимся, потому что музей роскошный, настоящее сокровище.
— А вообще, важно ли, чтобы искусство было на службе народа? То, что Некрасов называл «гражданином-поэтом».
Ольга: Конечно. А так и должно быть обязательно. Это непременное условие. И зритель голосует ногами. Навязать ему что-то сложно.
Феша: Всегда искусство было для народа. Вернее, все самое великое было для народа. Как «передвижники».
