Прокурор Коми — о деле Комитета лесов, расследовании взрыва на шахте «Воркутинской» и друзьях

Вчера прокурор Коми Сергей Бажутов встретился с журналистами и по их просьбе прокомментировал самые громкие дела за этот год. Он рассказал подробности по делу бывшего главы Коми Вячеслава Гайзера, экс-мэра Сыктывкара Ивана Поздеева, экс-депутата Госсовета Коми Акифа Саядова, прокомментировал дело компании «Альфа-Транс», отметив, что его фигурантами являются предприниматели Валерий Веселов и Антон Фаерштейн.

Общение продолжалось более двух часов. Поэтому сегодня «7x7» публикует еще три интересных комментария прокурора по важным делам.

В деле Комитета лесов Коми нет надуманности

(Напомним, прокурор республики утвердил обвинительное заключение в отношении бывшего руководителя регионального Комитета лесов Василия Осипова, его заместителей Александра Куратова и Руслана Ульянова, заведующего сектором государственных заказов Комитета Анатолия Слюсаря, начальника отдела государственного лесного реестра и организации использования лесов Комитета Андрея Навалихина и директора госучреждения «Коми региональный лесопожарный центр» Владимира Дробахина. Все фигуранты обвиняются в превышение должностных полномочий, повлекших тяжкие последствия, незаконной рубке леса, совершенной организованной группой в особо крупном размере. Предполагаемый ущерб — 67 млн рублей).

— На наш взгляд, ничего там надуманного нет. В нем заключается суть претензий к должностным лицам Комитета лесов. В 2007 году был принят новый Лесной кодекс. Там было поэтапное изменение.

Вопрос стоял такой: мы режем, пилим, сами ничего не производим. Было принято волевое решение. Потому что все с мест, с субъектов жаловались, что мешает это закрепление полномочий на федеральном уровне. Поэтому мы только рубим на корню и в Китай отвозим, еще куда-то.

В 2007 году часть полномочий передавались на уровень субъекта. Республика должна была заниматься [принять их] с 2010 года. То есть с 2007 по 2010 год нашему Комитету лесов нужно было подготовиться к исполнению этих обязанностей. Никакой неожиданности там не было.

Кстати, это общий подход к любым ресурсам, которые государство отдает кому-то на использование. Заключается договор на аренду этого лесного участка с одновременной куплей-продажей леса на корню. Договор заключается через аукцион, систему контрактную. Раньше как было: нам квоту дали, мы не освоили, бензин подорожал, дизтопливо дорогое, мы прибыли не получили. Одни пилят машины, другие с бензопилой ходят вручную. Себестоимость у всех разная и так далее. Пошли по новому пути. Хотите равную себестоимость, значит, внедряйте новые технологии. Плата для всех одинаковая. И платили не когда срубили, не с тех денег, которые продали. Эта плата по Лесному кодексу поступает в два бюджета — федеральный и бюджет субъекта. А там уже решайте все социальные вопросы и так далее.

И вот эти 67 миллионов за земельные участки — это стартовая цена должна была быть этих участков. И поэтому сказки рассказывать не нужно. Эти аукционы не проводились, потому что не хотелось платить 67 миллионов. Объяснять они это не могут и дают объяснения абсолютно разные.

Кстати, это дело возбуждалось по нашим материалам, потому что там еще договоры, контракты и, на самом деле, очень большая интеллектуальная работа. Проводили мы эту проверку 4–5 месяцев. Безусловно, первопричина — это действия должностных лиц Комитета. Но так или иначе эти договоры, контракты спускались потом в лесничества, их очень много. Часть лесничих можно привлекать к ответственности за свои преступления, часть — в этом уголовном деле. У кого-то нет состава преступления, у кого-то прекратили, у кого-то выделили в отдельное производство. Там не один лесничий. Очень много лесничих еще при даче объяснений, а потом в суде сказали, что они сразу говорили, когда к ним поступали такие-то документы, что это незаконно. Такие допросы есть, они дали такие показания. В ходе расследования с такими лесничими проведены очные ставки — между ними и председателями и заместителями. Они их подтвердили. Часть лесничих такие показания и дали, что они знали, понимали, отказывались, потом после каких-то разговоров снова отказывались, им звонили, они в итоге подписались.

Но представьте себе, среди них есть лица, которые не подписали. Где рубили незаконно, они говорили «нет», что это неправильно. В акте Рослесхоза это было указано. По стране практика есть. В Чувашии уже такой приговор состоялся. Поэтому я считаю, что нет надуманности и сложности. То есть причины в виде несовершенства лесного законодательства, на мой взгляд, нет.

Что касается ареста. Когда арестовывали Осипова, представлялись протоколы допроса. И был один, который «гулял» у вас. В нем написано примерно следующее: что позвали нас в такой-то кабинет, там был председатель Комитета, который нам всем сказал молчать, ничего не говорить и ни о чем не рассказывать. Конкретное давление на свидетелей. Отзыв — председатель Комитета совершил преступление, оказывает влияние, это не наши домыслы, эти люди допрошены. Протоколы мы представили вместе с постановлением об избрании меры пресечения. Все остальное решать вам.

Дело о взрыве на шахте «Воркутинская» в 2013 году снова в суде

(11 февраля 2013 года на угольной шахте «Воркутинская» произошел взрыв, погибли 19 человек. Дело по этой катастрофе направляли в суд, но суд его вернул, отметив, что ущерб не конкретизирован. Прокуратура внесла коррективы, и сейчас оно вновь рассматривается)

— По этому факту было возбуждено уголовное дело по части 3, статьи 216 Уголовного кодекса. Это нарушение правил производства горных работ. Само происшествие было в 2013 году. В 2014 году дело направлялось в суд. Суд вернул его, указав на то, что не конкретизирован ущерб и не весь ущерб вменен.

Я могу свое отношение высказать к судебному решению, но мы его не обжаловали, я сейчас объясню, почему. Оно вступило в законную силу. Мы могли вменить ущерб, а потом тот же суд мог рассматривать его в гражданско-правовом порядке. Так часто бывает. Уголовное дело рассмотрят, приговор вынесут, а уголовно-процессуальное законодательство позволяет выделить материалы гражданского иска о возмещении вреда отдельно, чтобы это не мешало, когда большое дело в рамках гражданского судопроизводства. На мой взгляд, если это и нарушение, оно не препятствовало рассмотрению уголовного дела.

Мы не стали обжаловать его в Верховном суде. Была перспектива обратиться в Верховный суд Российской Федерации, но мы этого не сделали. Мы посоветовались с Генеральной прокуратурой. 216-я статья, часть 3 — это преступления, которые относятся к нарушению в форме неосторожности. То есть к умышленному нарушению правил, а к последствиям — гибель — она всегда идет в форме неосторожности. Когда человек нарушает технику безопасности, у него нет умысла, чтобы это прямо повлекло гибель 19 шахтеров. Безусловно, он об этом не думал, он решал другие вопросы. Кто-то — чтобы быстрее что-то сделать, кто-то — из-за низкой квалификации не знает, что нужно делать по технике безопасности. Они этого не делали, а потом все это в совокупности привело вот к таким последствиям.

Сроки давности небольшие. Мы с генеральной прокуратурой решили, что все это изучение, переправление томов туда, перевозка, затраты. Его пока в Верховном суде рассмотрели, вне зависимости от решения, они потом здесь чуть-чуть в суде бы порассматривали бы его и признали бы вину, а когда признали вину, а сроки давности истекли, то уже и освобождается от уголовной ответственности. Мы посчитали, что быстрее мы переделаем.

Мы его переделали, направили, в суде рассматривается. Я думаю, что скоро будет приговор. Там три должностных лица. Нарушение заключается в том, что они нарушали технологию производства горных работ, не останавливали комбайн через определенный промежуток времени. Работа должна была останавливаться, а шахта — вентилироваться, высасываться пыль, а она в местах, где датчики не всегда срабатывают, накапливалась. В результате авария произошла из-за взрыва угольной пыли. Сейчас дело в Воркутинском суде. Идет судебное следствие.

 О личном и работе. «Должностные лица сами по себе, я — сам по себе»

— Есть у меня друзья или нет, я не знаю. Они у меня, наверно, есть. Много их или мало, это все оценочно. Я просто здесь не жил, в школе не учился, учебное заведение не заканчивал, в молодости не работал, а потом куда-то уехал и в другом качестве вернулся. В принципе, я приехал сюда в качестве прокурора. Я до этого здесь не бывал даже в туристических целях, и родственников здесь не было. Были люди, которые со мной учились, отсюда и сюда распределялись, но их практически нет. Друзья, это такая категория, которая в связи с приказом о назначении или переводе на другую должность, они не появляются и не исчезают.

Теперь что касается работы. Все должностные лица на протяжении какого-то времени, вне зависимости от личных симпатий, амбиций, характера, занимая ту или иную должность, на которую назначены вне зависимости друг от друга — кто-то мэр, кто-то в правительстве министр, — они сами по себе, я сам по себе. Разные обстоятельства, разные люди нас назначали, разный порядок назначения, процедура.

Как вы себе представляете исполнять служебные обязанности: масса вопросов по зарплате,  аварийному жилью... И если свое отношение при решении этих вопросов ставить в зависимость от симпатий, насколько это правильно даже с точки зрения любого должностного лица, правоохранительного или органа исполнительной власти.

Я работал вместе с Мариной Дмитриевной [отстраненный ректор СыктГУ Марина Истиховская], сидел с ней вместе в Госсовете. Но вот узнали мы о том, что совершено преступление, я подписал постановление, по которому возбудили уголовное дело в отношении нее.

Я живу так, чтобы я мог принять процессуальное решение вне зависимости от каких-то обстоятельств, дружеских симпатий, внешности, еще чего-то. Все остальное, я считаю, не должно иметь значение. Для меня не имеет и не мешает принимать решение ни в отношении этих, ни в отношении других.

Ну и в целом государство идет по этой линии ротации. Назначение на 5 лет, и не только у нас, и в других органах.

— У вас же тоже срок подходит? И куда вы теперь?

— Не знаю. Есть такой вариант, что там ограничение — 10 лет, можно еще на одну пятилетку остаться. Еще долго работать; может, я до этого умру, уйду по собственному желанию, просто какие-нибудь еще будут проблемы.

— Остаться желание, значит, есть?

— Ну я бы так не сформулировал, не могу так сказать. Это не нужно расценивать, что у меня есть желание быстро уехать, будет видно все. Через год все узнаете, 20 декабря будет 5 лет.