Адвокат Иван Павлов: Надо доказать, что архаичные способы управления гражданским обществом не работают

7 декабря стало известно, что Верховный суд России отменил решение судов Санкт-Петербурга об административном правонарушении и выплате штрафа в размере 400 тысяч рублей Институту региональной прессы. Такую немалую сумму заплатила петербургская НКО за то, что отказалась добровольно вступать в реестр «иностранных агентов». Случай отмены штрафа для России — беспрецедентный.

Закон об «иностранных агентах» существует в России с 2012 года. Но в полную силу он заработал лишь в 2014.

За последний полтора года реестр пополнился сотней некоммерческих организаций, чью деятельность Минюст посчитал политической и у которых имелось иностранное финансирование. Из этой сотни, а если быть точными, то из 106 организаций, 12 прекратили свое существование, то есть попросту закрылись, еще пять покинули список, поскольку больше не выполняют функции «иностранного агента». Еще десятки пытаются доказать свою непричастность к «агентству» в судах различных инстанций. О законе, «агентах» и тех реалиях, в которых сегодня приходится существовать независимым НКО, мы поговорили с одним из защитников организаций, бывшим руководителем также НКО-«агента» — Фонда свободы информации, а ныне капитаном «Команды 29» — неформального объединения юристов и журналистов — Иваном Павловым.

 

— Каковы были предпосылки появления закона об «иностранных агентах»? Зачем он вообще был принят?

— Совершенно очевидно, что закон направлен против деятельности независимых некоммерческих организаций. Государству в определенный момент стало просто невыносимо, что существуют независимые НКО, которые высказывают точку зрения, отличную от официальной. Предпринимались разные попытки. Этот тренд развернулся в 2012 году, когда был принят пакет законов, в том числе закон об «иностранных агентах». И он продолжается до сих пор. Например, в этом году принят закон о нежелательных иностранных организациях, который тоже в эту сторону направлен.

— Ну и как, на ваш взгляд, закон оправдал ожидания его авторов?

— Мне кажется, никто и не предполагал, что он будет работать настолько эффективно. На самом деле, это один из самых действенных законов, который принят в сфере регулирования деятельности НКО. Посмотрите, что произошло: организации, которые внесены в список инагентов, вынуждены тратить до 70% своих ресурсов, а иногда и больше, на защиту самих себя, а не на защиту тех ценностей, ради отстаивания которых они были созданы. Деятельность их, можно сказать, практически парализована. Тактика, которую использует власть, внося в список по две-три организации в месяц, переводит другие организации в режим ожидания. Те, кто еще не попал в список, ждет и надеется, что, может быть, их минует эта участь. Но они не просто ждут, они тоже практически парализованы, они в этом ожидании начинают отказываться от иностранного финансирования или отказываться от каких-то проектов, вводить самоцензуру, не публиковать что-то, то есть отказываться от острых, ярких публикаций. Получается, что парализован весь сектор.

Организации, которые внесены в список инагентов, вынуждены тратить до 70% своих ресурсов на защиту самих себя, а не тех ценностей, которые они должны отстаивать

 

— То есть закон был нацелен на массовую нейтрализацию независимых НКО, а не против конкретных организаций, которые намозолили глаза?

— Ну, начиналось все с того, что была выбрана первая цель — ассоциация «ГОЛОС». Эта организация и «распечатала» список. Но никто, я уверен, не ожидал, что эта тактика окажется настолько «успешной» и даже перерастет в стратегию. Со временем разработчики закона поняли, что эту тактику надо оттачивать, совершенствовать, и внесли поправки в закон. Эти поправки дали возможность Минюсту самостоятельно решать вопрос о внесении кого-то в реестр, да еще и наказывать «отказников» рублем. Сейчас это законодательство действует очень хорошо.

— Каковы основные причины внесения организаций в список «иностранных агентов»? Формально должно быть иностранное финансирование и ведение политической деятельности. Но получается, что политическая деятельность в нашей стране — это практически любая деятельность?

— Да, под политической деятельностью может пониматься практически все что угодно. Хотя закон и содержит определенный критерий. Политическая деятельность — это деятельность, направленная на изменение государственной политики. Разумеется, не все правозащитные организации работают на то, чтобы государственная политика была изменена. Например, означает ли внесение в список инагентов Комитета против пыток (под предлогом осуществления ими деятельности, направленной на изменение госполитики), что политика нашего государства направлена на применение пыток?

— К вашей организации [Фонд «Институт развития свободы информации»] тоже был немалый список претензий, в том числе по ведению политической деятельности.

— Это тоже интересная и даже поучительная история. Наша организация работала на то, чтобы текущие реалии были приведены в соответствие с политикой, которая декларируется властями. У Минюста к нам возникло пять претензий. Мы отбили две. Кстати, нам единственным удалось отбить хоть часть претензий. Но там достаточно и одного пункта обвинения, чтобы признать организацию «иностранным агентом». Поэтому мы были внесены в список. Наша организация приняла решение, что мы в таких условиях работать не будем. Зачем так неэффективно работать — защищать себя, а не свободу информации в России? Мы приняли решение, что надо уйти из-под действия этого закона любыми законными и доступными путями. Поэтому мы больше не являемся некоммерческой организацией в рамках российской юрисдикции. И в этом плане абсолютно нет никаких факторов, которые воздействуют на нас, вроде дополнительной отчетности перед Минюстом или страха того, что тебя могут финансово наказать, выписать штраф. Ничего этого нет, мы работаем, занимаемся все той же деятельностью, что и раньше, и получается, что даже можем развиваться в этих условиях.

— Хорошо, ваша НКО нашла такой выход — вы перестали быть некоммерческой организацией и теперь работаете в ином статусе, но есть организации, которые находят выход в том, чтобы совсем закрыться. Как оцениваете такое решение?

— На обиженных воду возят. Не надо обижаться, надо продолжать работать, надо искать пути, по которым можно продолжать работать. Да, условия непростые. Они, в общем, никогда простыми и не были. Отчаиваться нельзя. Потому что все направлено на то, чтобы мы отчаялись, чтобы значительная часть нашего движения прекратила существование как таковое.

 

Кто-то закроется, кто-то эмигрирует, и в итоге останется подконтрольное власти гражданское общество — на это и направлен весь тренд действующего законодательства в сфере НКО

 

— Как вы работаете с теми организациями, которые сейчас еще пытаются отбиться в судах от «иностранного агентства»? Вы пытаетесь их убедить, что бороться бессмысленно?

— Мы оказываем помощь, стараемся помочь всем, но говорим, что надо перестать надеяться на то, что даже если вы сейчас защититесь, отобьетесь от атаки, то завтра от вас отстанут. Не отстанут. Завтра будет новый процесс, вы будете отвлекать нас, свои ресурсы на эту работу, вместо того, чтобы делать то, ради чего вы создавались. Надо просто чтобы все поняли простую истину, что этим законом нас загоняют в такие условия, когда деятельность будет парализована. Чем больше организаций начинает судиться, тем больше власть получает выгоды. Потому что об этом говорят, а другие организации смотрят на это в ужасе и думают — «Что такое происходит?». Чем раньше мы поймем это, тем будет легче.

— Как те организации, которых вы консультировали, выходили из ситуации?

— Можно работать просто безо всяких организаций. Такие примеры есть. Но если нужна структура, офис, и т. д., то без организации сложно, конечно. Хотя есть статусы ИП, есть коммерческие организации, в конце концов, потому что юридически разница между некоммерческой и коммерческой деятельностью весьма условна. Есть возможность открыть организацию за рубежом. Возможностей море, юристы всегда найдут какой-то путь, по которому можно продолжить работу.

— Насколько такой путь безопасен для организации? С точки зрения российского закона?

— Новый статус не является гарантией работы на какое-то долгое время. И против этого можно найти какие-то приемы. Кроме того, мы же понимаем, что целью является не ограничение прав организации, а блокирование деятельности конкретных лиц, конкретной деятельности. И как бы ты ее не вел, под какой-либо формой, ты должен понимать, что целью является не разрушить юридическое лицо, а блокировать саму деятельность. Если будешь продолжать, конечно, есть опасность, что против тебя будут выдвигать новые претензии.

— А есть ли у вас российское финансирование? Как вы вообще относитесь к тому, чтобы получать деньги от государства?

— Раньше мы участвовали в конкурсе на госконтракт на оценку органов власти. Один из наших проектов был направлен на мониторинг официальных сайтов госвласти, мы делали рейтинги информационной открытости, смотрели, как органы власти соблюдают законодательство об открытости. Но сейчас мы так переориентировали свою деятельность, что проект «Инфометр» действует изолированно от «Команды 29». «Команда 29» никакого государственного финансирования не получает. Мы считаем, что это гарантирует независимость от государства. Такой же позицией руководствуются многие зарубежные организации. Например, многие правозащитные организации в Штатах не получают ни копейки от государственных фондов США. Так они избегают влияния на свою деятельность от своего же государства.

— Когда закон об «иностранных агентах» только появился, организациям говорили, что им просто нужно зарегистрироваться, подписываться как «инагенты», никаких последствий не будет. Но следующим этапом стал массовый прессинг таких организаций, потому что «инагент» — это для русского человека злодей, враг. Каким будет следующий этап? Будет ли третья волна давления?

— Этот шлейф будет тянуться и дальше. Будут различные провокации агрессивного свойства. Но главное — власть будет бить рублем. Ведь это такой тренд: никого не сажают, а просто наказывают большими штрафами. Почему? Потому что власть тоже умная — если посадить правозащитника или журналиста в тюрьму, шуму будет много. Лучше наказать рублем. Штраф в 200–300 тысяч ударит только по семье правозащитника, и он в следующий раз будет думать, а стоит ли? И общество будет молчать, и даже другие правозащитники могут этого не заметить. Поэтому разрушение будет происходить путем наложения крупных штрафов. Я прогнозирую продолжение этого тренда в законодательстве и правоприменительной практике.

 

Власть будет и дальше бить рублем. Штраф в 200–300 тысяч ударит только по семье правозащитника, и он в следующий раз будет думать, а стоит ли продолжать деятельность

 

— Вместе с тем 7 декабря Верховный суд России вынес пока беспрецедентное для страны решение — отменить предыдущие решения судов Санкт-Петербурга об административном правонарушении и выплате штрафа в размере 400 тысяч рублей Институту региональной прессы. Почему суд принял такое решение?

— Не буду гадать на кофейной гуще. Надо сперва подождать решения суда, его мотивационной части. Оно должно быть у меня на руках через несколько недель. Буду ждать, когда Почта России принесет мне этот документ, изучу его и потом смогу комментировать их решение. Дело в том, что там 10 аргументов о неправомерности такого решения. И неизвестно, какой именно понравился суду — один, несколько или все. Поэтому гадать не буду.

— Появляются ли в таком случае у других НКО-«инагентов» шансы на аналогичное решение? На возврат штрафа?

— Шансов нет только у покойников. У всех остальных есть шансы. Надо работать, искать какие-то аргументы. Но у Анны Аркадьевны просто было очень много аргументов в нашу пользу.

— Нередко сейчас встречаются такие случаи: организация прошла успешно проверку Минюста, и никаких следов «иностранного агента» найдено не было. Но потом случается определенное событие, как, например, в Карелии, когда представители одной из НКО присутствовали на протестных митингах и на них поступила жалоба в прокуратуру с просьбой разобраться. После этого проходили повторные проверки и НКО признавали «инагентом». Это опять же новый тренд?

— У нас было так же. Та проверка, по которой нас признали «инагентом», была второй по счету, очень скоротечной, тоже по жалобе одного из недовольных граждан. Он написал в прокуратуру, она провела проверку и т. д. Я не против наших оппонентов. Оппоненты — это всегда хорошо. Я за спортивное поведение и за честные и понятные правила игры. А здесь нет ни того, ни другого. И ведут себя наши оппоненты неспортивно, и правила игры очень мутные. Поскольку таких оппонентов нам никак не избежать, то мы просто не будем играть по тем правилам, которые они нам предлагают. Мы выведем их на ту площадку, где они не смогут нас своими драконовскими правилами достать.

 

Я за спортивное поведение, за честные и понятные правила игры. А в законодательстве об НКО нет ни того, ни другого. И ведут себя наши оппоненты неспортивно, и правила игры очень мутные

 

— Существуют примеры выхода из этого реестра иностранных агентов. Как думаете, это недоработка закона?

— Честно говоря, я никогда не будут писать заявления для выхода из списка. Нас туда неправомерно включили, сам вход незаконен, и эти правила незаконны. Если мы будем писать заявления, то это даст дополнительные очки в пользу легализации этих правил. Чего мы делать просто не хотим. И потом, из самого списка на сайте Минюста нас не исключат, просто добавят там пометку о выходе — оно нам надо?

— Существует практика оспаривания самого закона об «иностранных агентах». Каковы изначально были шансы у этой попытки?

— Этот закон оспаривала группа правозащитников, Павел Чиков координировал эту деятельность. Была предпринята попытка в Конституционном суде подрасшатать этот закон. Она не удалась. Но кто-то должен был это сделать. Можно говорить о правильности выбранной тактики — надо было сначала в ЕСПЧ обращаться, а потом уже в КС. Но это ерунда. Это нормально, что люди обращаются в суды, поскольку других учреждений, защищающих права граждан, у нас нет.

— Относительная новинка российского законотворчества — Закон о нежелательных иностранных организациях. На кого или против кого направлен он?

— Он направлен против нас — правозащитников. Но опосредованно — через блокировку деятельности наших доноров. Если закон об «иностранных агентах» направлен против самих НКО, то реестр нежелательных иностранных организаций создан для того, чтобы блокировать деятельность в России тех, кто поддерживает эти организации. Конечно, косвенно это отразится на нас. Целью являемся мы, но у нас выбивают поддержку в надежде на то, что мы без нее работать не сможем.

 

Закон об «иностранных агентах» направлен против правозащитников, а реестр нежелательных иностранных организаций блокирует деятельность в России тех, кто поддерживает правозащитные организации

 

— То есть это такое дополнение к уже существующему закону для тех, кто пережил «иностранное агентство»?

— Именно так.

— Не могу не спросить — что делать дальше? Тем НКО, что работают в статусе «агентов» или в других статусах, кого пока не затронул закон? Как работать в таких условиях?

— Надо продолжать. Сейчас такой период, когда надо точно продолжать и доказать, что эти запреты, что такие архаичные способы управления гражданским обществом, они уже не работают. Нам надо быть быстрее, смелее, мудрее и современнее, чем власть, чем те, кто пытается действовать старыми проверенными дедовскими методами. Нам надо выходить в онлайн, надо вылезать в оффлайн, где есть окно возможностей и доступ к живым людям. В онлайне можно делать очень многое так, чтобы молодежь, которая является аудиторией тех или иных организаций, слышала о нашей работе. Правозащитникам надо научиться быть интересными для общества — это важная задача. Сейчас уже не время говорить о том, что наша работа направлена на три поколения вперед, пусть сейчас не поймут, зато поймут потом, как это любят говорить многие правозащитники. Это неверно — надо уметь находить интерес для людей, которые живут вокруг, и быть интересными для них. Доносить наши ценности до них и делать так, чтобы это стало их ценностями.

 

Правозащитникам надо быть быстрее, смелее, мудрее и современнее, чем власть, чем те, кто пытается действовать старыми проверенными дедовскими методами

 

— Позволит ли ситуация в России все это реализовать? Каким вообще вы видите развитие правозащитной сферы в будущем?

— Я конченый оптимист. Я считаю, что будет лучше. Может быть, какое-то время будет хуже, но в перспективе будет лучше. Конечно, сейчас многое портит война, которая идет. Украина, Сирия, война идет по телевизору — наша страна в войне. Это поднимает градус агрессии в обществе. А агрессия — это всегда плохо, на что бы она ни была направлена. Надо гасить войну, надо прекращать войну всеми силами. После этого все будет налаживаться.