Политолог Дмитрий Орешкин: Вся любовь к Путину — от ощущения сиротства

Во второй части интервью интернет-журналу «7x7» политолог Дмитрий Орешкин рассуждает о причинах народной любви к Путину, о роли телевидения во взаимоотношениях между россиянами и президентом, о том, что происходит с оппозицией и о деградации понятийной системы.

О любви к Путину

Мне кажется, вся любовь к Путину — от ощущения сиротства. Николай Бердяев писал о «вечно бабьем в русской душе». Люди хотят избавиться от тяжелой ноши ответственности и хотят видеть сильного, могучего, мужественного человека, который все за них сделает. Такая тоска по сильной руке, по лидеру, по образу отца, если пользоваться терминами Фрейда. Вспоминается Высоцкий: «Не надо думать, с нами тот, кто все за нас решит». Конечно, мир тяжел, недружелюбен, и когда такая картина мира нагнетается при помощи телевидения — кругом враги, нас хотят уничтожить, — появляется острое желание найти сильного человека, который защитит. Путин эту роль хорошо играет. Но, скажем, для меня довольно очевидно, что это именно игра, театр, причем довольно фальшивый. Но 85–90% населения не углубляется, они не видят дешевизны актерских приемов и все принимают за чистую монету. Мне кажется странным и удивительным, что можно не замечать фальши, которая проскальзывает в этих мачистских оборотах. А может, просто не хотят себе в этом признаться, потому что если нет Путина, то вообще ничего нет, нет России.

Его система так построена, что все остальное уничтожено, а в такой ситуации, хочешь, не хочешь, а заполняешь собой все. Путин у нас номер один. А кто номер два? Про тандем уже никаких разговоров, Медведев воспринимается как «кто-то при Путине», остальных политиков нет. Во времена Ельцина, многократно проклятые, Россия рожала политических лидеров на самые разные вкусы: Лебедь, Жириновский, Зюганов, Явлинский, Гайдар. И это было нормально для развитой страны: есть разные персоны, которые представляют интересы людей, они между собой в легальном поле конкурируют и находят какой-то баланс. А когда один Путин и рядом никого нет — это уже не нормально, с точки зрения европейского мышления, хотя с точки зрения азиатского мышления, султанского, это более чем естественно.

Мы готовы жертвовать Конституцией, правами, уважением к законности ради рассуждения о том, что Россия велика, эффективна и могуча. Хотя, если спросить людей, готовы ли они платить миллиард долларов в год за то, чтобы Чечня была в составе России, они не захотят эту тему обсуждать. Им Кадыров не симпатичен, и в то же время они не хотят даже думать о том, что Чеченская Республика могла бы быть не в составе России. Они говорят себе: «Не хочу об этом думать, хочу верить, что все будет хорошо». Это очень детское устройство сознания, но оно сейчас доминирует. И в этом смысле надо признать, что пропагандистская машина Владимира Путина удачно нащупала ключевые точки коллективного бессознательного или даже сформировала их.

Об оппозиции

Я против того, чтобы говорить «народ ничего не понимает». Народ поставлен в такие условия, когда нет альтернативы. Пропутинцы говорят, что Путин популярен, потому что оппозиция убога. А кто ее сделал такой? В демократических странах оппозиция — это системная часть государства. У нас  — ряженые шуты. Тех же, кто реально выступает [против действующей власти], обвиняют в уголовных преступлениях, сажают в тюрьму, убирают. Оппозиция была в ельцинские времена, а сейчас ее не стало, остались диссиденты, те, кто по-прежнему не верит Владимиру Путину, но не имеет обеспеченных законом прав и гарантий для того, чтобы участвовать в политической жизни. Их третируют, пугают, сажают в тюрьму. Это та самая деградация государственной структуры, о которой опять же никто не хочет думать. И, соответственно, это, по сути, те же самые люди, которые в советские времена говорили: «Выполняйте вашу Конституцию!». Никто их тогда, конечно, не слышал, но их голоса звучали в очень узком кругу.

Об упрощении понятийной системы

У власти даже мысли нет честно выполнять законы о выборах: людей снимают с дистанции, не регистрируют под надуманным предлогом, сажают, и это тоже воспринимается нормально, потому что считается, что «Путин — наше все». Это временное помрачение, если говорить в терминах моральных.

Но есть еще и функциональная составляющая — это признак глубокой деградации общества, потому что нормальная понятийная система любого народа неизбежно развивается в сторону усложнения и увеличения понятий, по крайней мере, в нормальных условиях. А у нас, наоборот, идет к упрощению. Терминологически различаются такие понятия, как страна, государство, народ. Например, страна была одна и та же, а государства было три — монархия, Советский Союз (социалистическое государство) и буржуазная Российская Федерация — абсолютно разные, с разными лозунгами, системой организации. А что такое «народ»? Население? Русские? Россияне? Нормальные условия развития логической языковой структуры — это когда между этими понятиями обсуждаются и уточняются различия. А попятная эволюция и деградация — когда все это обозначается термином «мы». Это возврат к первобытному синкретизму, когда есть народ и вождь и нет системы разделения властей.

В таких условиях странно обсуждать разницу между судебной властью, властью СМИ, властью президента, властью парламента. Мы пришли к тому, что есть мы и есть Путин, который это «мы» воплощает. Кстати, в сталинскую эпоху тоже пользовались терминами первобытно-общинного строя. Раз есть вождь, значит, есть народ, который надо вести за ним, должен быть великий поход, ведомые. Возьмите терминологию «братья и сестры», «братские народы», «отец народов», «родина-мать» — все это апелляция к самым простым, для трехлетнего человека доступным терминам семейного, родоплеменного уровня. Кто такой был Сталин? Отец народов. Хотя формально он был всего лишь глава партийной организации и ничего больше.

И эта примитивизация понятийного аппарата сейчас реализуется. Народу нравится быть простым, нравится понятная картинка, где есть враги — Соединенные Штаты, которые нас хотят уничтожить, и есть вождь, защитник, отец родной Владимир Путин, который нас от этого защищает. Без него будет война, без него на нас коварный Обама обрушится всей мощью ядерных ракет.

Почему Путин хочет быть единственным

В развитом обществе против президента есть импичмент, есть определенные права у парламента, у суда. Можно ли себе представить, что в России парламент выступит против президента? В ельцинскую эпоху — сколько угодно, тогда всерьез обсуждалась проблема импичмента, а сейчас это даже помыслить невозможно. Если бы Путин был уверен в себе, как был уверен в себе Ельцин при всех недостатках, он бы не унижался до уничтожения альтернативных политиков. Ельцину бы в голову не пришло посадить Зюганова. Да, шла политическая борьба, против Зюганова выпускали газету, которая называлась «Не дай Бог!», что тогда считалось очень обидным. Но обвинить Зюганова в том, что он ворует доски или пользуется деньгами, которые получены через торговлю водкой, — это не приходило никому в голову. Для Ельцина это было ниже его достоинства.

Путин боится оппозиции, уничтожает ее, низводит до статуса диссидентуры и, таким образом, успокаивается — теперь ему никто не угрожает. Это человек, который постоянно выстраивает вокруг себя какие-то гранитные заслоны, потому что больше всего на свете он боится за собственную задницу. Кстати говоря, таким был и Сталин. Агрессивность — это форма реализации глубинного ужаса перед окружением, и агрессия носила форму самозащиты. Путин — очень неуверенный в себе человек, поэтому он весь мир воспринимает в терминах угрозы. Это маленький мальчик, которого третировали во дворе, который всю жизнь хотел стать сильным и всем все показать. Отсюда стремление работать в КГБ, ведь там сила, дзюдо пошел заниматься, потому что там сила.

И эта внутренняя униженность отражается в его политической деятельности. Он воспринимает мир как место, где все друг друга унижают. Он все время с кем-то пытается сквитаться, показать, что он крутой. Это вполне понятная внутренняя интенция мальчика из подворотни, который так никуда и не ушел из тела шестидесятилетнего мужчины. Он все время, пользуясь терминами дворовой шпаны, задирается. Если ему не дают по морде, воспринимает это как признак слабости, а если дают, начинает этого уважать, то есть бояться. Весь мир воспринимается как место, где кто-то кого-то нагибает. И у него есть искренняя вера в то, что все решают сила и деньги. Можно купить Олимпиаду, Чемпионат мира по футболу, ФИФА.

Почему россияне на это согласны

Парадокс в том, что это нравится огромному количеству соотечественников, потому что они тоже внутри себя глубоко не уверены. Когда их обзывают быдлом — это непонимание ситуации, они просто глубоко травмированные люди, насилием в школе, семье, армии, детском саду. Это ощущение собственной недостаточной значимости компенсируется поиском сильного начальника, который за нас даст всем по морде, и мы будем чувствовать себя сильными и могучими. Поэтому Путин как политическое явление закономерен и неизбежен.

Груз ответственности, рыночной экономики, непривычного права и обязанности отвечать за свою семью обвалился внезапно, и не все ему обрадовались. Для большинства 90-е были адским временем, когда сломалась картина мира, когда все, что ты вкладывал в свою жизнь, карьеру, принимал решения, унижался, выпрашивал, организовывал, как-то реализовывал себя в этой вертикальной советской номенклатурной системе, это все вдруг рухнуло и, оказалось, просто гроша ломаного не стоит. Возможности открылись для всех, но большинство не хотело и не умело ими пользоваться, а хотелось себя уважать, как это свойственно большинству людей.

Сейчас Путин дарит им иллюзию самоуважения. В этом смысле большинство ему глубоко признательно, потому что вроде как ничего делать не надо, достаточно привязать на дверцу автомобиля оранжевую ленточку, и ты себя чувствуешь приобщенным к большой, великой, уважаемой силе и резко возрастаешь в собственных глазах.

О роли телевидения

Надо отдать должное нашим телевизионщикам, которые эту картинку создают: с одной стороны, ужас перед внешним миром, а с другой — ощущение величия только потому, что есть Владимир Путин. Но жаловаться на телевизор нет никаких оснований. Во-первых, там действительно работают талантливые люди, при всем моем отвращении к тому, что они делают. Они, как говорит Радзиховский [Леонид Радзиховский, российский публицист и психолог], — наркоторговцы, они торгуют этим телевизионным наркотиком, но они пашут: какой-нибудь Соловьев еженедельно несет свою «пургу» и делает это эффективно.

Вся телевизионная команда очень много работает, в отличие от нашего брата-либерала. Они потому и думают про нас: вы лентяи и бездельники, а мы пашем, и нам за это деньги серьезные платят. Это абсолютно султанская схема, когда ты деньги заработать можешь только из государственной казны — выполняешь функцию государственного оракула, и у тебя за это полон рот изумрудов, яхонтов и рубинов. Другой вопрос в том, что внутри себя они тоже дрожат от страха: «Вдруг эта виртуальная вертикаль рухнет, и я опять останусь голым? Я только пристроился».

Эпилог

Людям хочется, чтобы Путин обеспечивал стабильность, и им трудно объяснить, что экономическое благополучие — это следствие реформ 90-х годов. Именно тогда рубль стал конвертируемой валютой и появился смысл его зарабатывать, появился рыночный механизм регуляции спроса и предложения, начали производить то, что пользуется спросом, а не то, что нужно руководству. Но люди хотят видеть то, что пришел Владимир Путин, навел порядок, посадил Ходорковского, и все стало хорошо.

Но президент стал заложником ситуации, которую создавал, он не может соответствовать тому маскулинному образу, который он упорно создает, внутри у него продолжает сидеть ужас маленького, обиженного, беззащитного человека. Поэтому во время процедуры «коронации» он и едет по абсолютно пустому городу.