Владимир Акименков: Некоторые политзеки, пройдя через суровые испытания, превратились просто в стальных людей, на которых хочется равняться

Сегодня в России отмечают День памяти жертв политических репрессий. К сожалению, политзаключенных в тюрьмах и колониях по-прежнему немало. Но такие обстоятельства ломают не всех. Некоторые, выйдя на свободу, продолжают борьбу. Один из них — Владимир Акименков, гражданский активист, узник Болотной, арестованный в июне 2012 года. Он провел в СИЗО почти полтора года. В тюрьме Владимир начал терять зрение, и защита неоднократно обращалась к суду в надежде изменить меру пресечения, но безрезультатно. В декабре 2013 года активист был наконец выпущен по амнистии. После этого он вплотную занялся правозащитной деятельностью и сейчас является одним из самых известных защитников политзаключенных. Интернет-журнал «7x7» взял у Владимира интервью.

— Владимир, расскажите, с чего все началось? Заниматься помощью политзаключенным вы стали только после того, как вышли из заключения сами? Что вам было известно о политзаключенных до событий на Болотной?

— К тому моменту, когда я оказался в тюрьме по «Болотному делу», я уже несколько лет был протестным активистом. О преследовании людей по политическим мотивам мне было хорошо известно, а с некоторыми из репрессированных в то время я был хорошо знаком.Тогда то, что принято называть путинским режимом, развивалось и укреплялось (я о втором сроке правления Владимира Путина). Одновременно разные социальные и политические группы обретали опыт организации и борьбы за свои и общие права, и власти стремились не допустить объединения таких групп, складывания их в общепротестную коалицию. Поэтому в середине нулевых годов карательным и административным аппаратом режима активно отрабатывались практики преследования оппонентов, которые нынче являются злой обыденностью: от очернения в СМИ и финансово-экономического изматывания активистов и целых проектов до посадок, избиений и убийств несогласных. Причем воцарение Дмитрия Медведева никоим образом не прекратило такие практики; можно также вспомнить, что из всех политзаключенных Медведев освободил лишь Сергея Мохнаткина, подавшего прошение о помиловании.

В 2010 году меня самого приговорили к одному году условно по 282-й статье — из-за антиправительственных листовок весьма умеренного содержания. С того же года я стал постепенно вовлекаться в дело поддержки политузников. Мой «доболотный» опыт в этой деятельности нельзя, конечно же, и близко сравнивать с накопленным опытом нацболов, которых в двухтысячные годы массово сажали и убивали, или Союза солидарности с политзаключенными (ССП) — проекта, не первый год организующего помощь тем узникам, которых его участники считают политзеками. В то время, когда я находился в тюрьме (с июня 2012 года по декабрь 2013-го), проводились самые разные репрессии против активистов, и не все они были столь же громкими, как, например, наше дело, дело Pussy Riot или дело против экологов из «Гринпис». Так, велись дела по «хулиганству» (против различных активистов движения антифа), по 318-й (против Веры Лаврешиной, Станислава Позднякова), снова посадили «мыслепреступника» Бориса Стомахина, пытались по беспределу на долгий срок посадить Даниила Константинова, а в регионах все усиленнее органы «возбуждались» по 282-й и смежным статьям.

Кто-то из политических тех двух лет попал под амнистию 2013 года. Именно к 2012–2013 годам относится и продолжение судебной эпопеи по делу АБТО, фигурант которого, мой друг Иван Асташин, получил 9 лет и 9 месяцев строгого режима из-за «коктейля Молотова», брошенного в здание УФСБ по ЮЗАО. Это дело во многом схоже с делом против Олега Сенцова и других крымчан. Благодаря самым разным активистам некоторые дела против борцов, ведущиеся в первые постболотные времена, получали хоть какой-то резонанс, а политзекам и политпреследуемым оказывалась пусть небольшая, но помощь. Мне из тюрьмы порой удавалось легально переписываться с другими политическими узниками.

Однако в общем я могу заметить, что в России времен постсовка до сих пор не сложилась отлаженная система поддержки политузников и их семей.

Я еще вернусь к этому вопросу.

— Поддерживаете ли вы отношения с освободившимися, например, с узником Болотной из Кирова Леонидом Ковязиным?

— Да, разумеется, я держу связь, поддерживаю отношения и с освободившимися, и с пока еще сидящими товарищами по несчастью, и с их родственниками, а также с узниками по другим делам и с их родными. Беды и трудности только сплотили нас всех.

— Кто сейчас из узников Болотной остается в заключении? Как с ними поддерживается связь? Есть ли у кого-то перспективы выйти на свободу в ближайшем будущем и кому приходится особенно трудно?

— В колониях сидят Андрей Барабанов, Денис Луцкевич, Сергей Кривов, Алексей Гаскаров, Александр Марголин, Дмитрий Ишевский, Сергей Удальцов, Леонид Развозжаев. Кроме того, в Замоскворецком суде рассматривается дело против «болотника» Ивана Непомнящих, посаженного под домашний арест. Отбывают условные сроки Александра Наумова и Елена Кохтарева. Находится на амбулаторном лечении Михаил Косенко. С людьми, которые сидят, можно переписываться, но не все послания пропускают цензоры. С остальными сообвиняемыми можно общаться вживую, кроме домашне-арестованного Ивана Непомнящих.

Надеюсь на то, что ребята выйдут по УДО, или хотя бы на дальнейшее рассмотрение в Думе законопроекта о пересчете сроков, — однако абсолютно ничто не является гарантированным. Тем же Удальцову и Развозжаеву сейчас усиленно срывают условно-досрочное освобождение. Могу отметить, что трудно любому человеку, который оказывается в тюрьме, да еще будучи посаженным по незаконному обвинению. Трудно и его близким.

Задача общества — ни в коем случае не бросать политзаключенных и их семьи, стараться во что бы то ни стало помогать людям. При поддержке с воли становится явно легче узникам и их родным.

Мне, кстати, семья не помогала никак — меня тянули друзья и симпатизанты.

— Вы занимаетесь не только узниками Болотной, но и политзаключенными в целом. По вашим наблюдениям, растет ли количество политзаключенных, растет ли давление на них? Есть ощущение, что тьма сгущается, что мы движемся в направлении репрессий 30-х годов?

— Да, количество политически мотивированных дел растет все годы правления Владимира Путина. Но также сажали политзаключенных и возбуждали политически мотивированные дела и в 90-е годы — вспомним хоть посаженных левых из «Реввоенсовета» и «Новой революционной альтернативы», хоть «разжигателей» вроде Валерии Новодворской.

В посткрымское время за всеми посадками, за политическими делами, за самыми разными репрессиями стало невозможно уследить — государство стремится зачистить все публичное поле.

Я, честно говоря, не приветствую популистское апеллирование к репрессиям 30-х годов, сейчас власти самыми разными способами и средствами давят на неугодных.

Вообще, репрессии против общества со стороны лиц, которые узурпировали в нем политическую и экономическую власть, выражаются не только в посадках и убийствах активистов, строптивых, борцов, но также и в организации войн и геноцидов, в социально-экономическом изматывании народа, в организованном обмане людских масс через пропаганду человеконенавистнических ценностей, в культивировании мракобесия и прочем.

Что касается политических заключенных, то их можно встретить в разных странах: от Греции до Северной Кореи, от Швеции до Ирана, от Колумбии до Таджикистана. Другой вопрос, что современная Россия движется к фашистской диктатуре, в результате и без того малое и слабое гражданское общество рискует попросту исчезнуть. Увы, в нынешнем положении дел важную роль играет и нежелание «коллективной Болотной» вести серьезную борьбу с тиранией, такую, как в 2011–2012 годах. В том числе борьбу за заложников, взятых из протестующих по нашему делу.

— Как сегодня в России устроена помощь политзаключенным? Кто ею занимается?

— Помощью политрепрессированным занимаются различные проекты, группы поддержки узников, посаженных по конкретному делу, и отдельные активисты. При этом помощь бывает разной. Кроме упоминавшихся структур нацболов и ССП можно выделить еще несколько проектов, например Анархический Черный Крест (АЧК), который помогает политзаключенным, стоящим на антиавторитарных — анархических и смежных — позициях. Комитет 6 мая помогал всем нам, «болотникам», и продолжает оказывать помощь тем из нас, кто пока находится в неволе. От «РосУзника» осталась почтовая служба, через которую можно бесплатно писать письма сидящим «болотникам» и осужденным по некоторым другим делам. Есть свои проекты помощи у националистов. В «Открытой России» в прошлом году появилось правозащитное направление, которое успешно провело ряд политических уголовных дел и добилось определенных положительных результатов — спасибо людям за это; однако получается у них не все и не сразу, к сожалению, и, в частности, не лучшим образом ведется подпроект материальной помощи политзекам.

В судьбе некоторых из политрепрессированных (ранее — в том числе моей) участвуют и общеправозащитные структуры, например «Русь Сидящая», «Мемориал», Amnesty International.

Вокруг отдельных политзаключенных и групп политзеков иногда (реже, чем хотелось бы) складываются группы поддержки, обладающие разной численностью и проявляющие различающуюся социальную активность. К созданию некоторых из таких групп нам с друзьями удалось приложить руку, и мы смогли добиться определенных результатов — в нахождении материальной помощи, привлечении человеческого внимания к ряду узников и к их семьям, рассеивании искусственного мрака вокруг ряда непопулярных политических дел, положительном отношении некоторых правозащитников к неудобным политзекам. Порой получается и так, что между разными проектами и людьми возникает псевдоконкуренция, порождаются склоки, ведутся интриги. Хотелось бы, чтобы эти нелепые и вредные явления были сведены на нет.

Что до регионов, то граждански активных людей там очень мало, и в провинции настоящим общественникам сложнее и опаснее заниматься деятельностью по поддержке узников.

Но и вне Москвы, конечно, есть люди, помогающие политзекам: они пишут письма, отправляют посылки (исправительные колонии явно не в Москве находятся), проводят пикеты, собирают подписи — все так же, как и в столице, только возможности этих прекрасных людей ограничены, а прессинг со стороны властей — жестче. Помню, мне самому приходили письма со всей страны, от Калининграда до Сахалина.

В целом остро не хватает современного аналога структур из предыдущих эпох, таких, как солженицынского Фонда помощи политзаключенным и их семьям и Политического Красного Креста 20-х годов. Увы, отсутствуют предпосылки для образования таких структур, сейчас, по крайней мере. Политзаключенных и политпреследуемых становится все больше, они крайне разные, не все просто с формированием единых критериев политзечества — одни участники антирепрессингового дела относят к политзаключенным «приморских партизан», другие не считают политзеком и Бориса Стомахина, разные люди тянут одеяло на себя. При этом я могу назвать фамилии нескольких десятков человек — отсидевших политзеков и политэмигрантов от эпохи застоя до нынешнего времени — которым общество могло бы безоговорочно доверить право быть распорядителями гипотетического фонда помощи. Также отмечу, что на привлечение денежных средств для преследуемых и их родственников негативно влияют не только объективные факторы, например, углубляющийся кризис и непопулярность темы помощи людям, сидящим за пусть не осознаваемые, но интересы миллионов людей, но и трудные для моего личного понимания вещи. Так, не все в протестной тусовке, из числа имеющих такую возможность, считают нужным помогать политзекам. А порой получается так, что помощь приходит от тех людей, от которых, казалось бы, ее не ожидаешь. Спасибо всем людям, которые помогали и продолжают помогать политическим заключенным.

— С чего стоит начать тем, кто никогда не помогал политзаключенным?

— Лучше всего начать с письма — сказано уже очень много и самыми разными людьми о важности связи узников с волей. Некоторым из политзеков можно бесплатно написать через почтовые службы «РосУзника» и «Открытой России».

Если существует группа поддержки, то обязательно списывайтесь с ней и координируйте свои действия. Вам дадут полезные советы и родственники политзаключенных. В некоторые, далеко не все, учреждения можно заказывать продукты по интернету или, например, через терминалы в отдельных СИЗО. Для Московского региона существует сайт skladsizo.ru. Все посылки и бандероли узникам лучше согласовывать с родственниками и друзьями, иначе если вы пошлете что-нибудь вне очереди, то уже запланированная посылка от родных не дойдет до адресата.

Заключенные в колониях также могут отовариваться только на определенную и незначительную сумму с личного счета. Можно положить деньги на счет колонии через банк или Почту России. Средства можно класть на индивидуальные счета и арестованным в тюрьмах. В местах отбывания наказания различаются условия на разных режимах в части условий содержания зеков, получения ими посылок, свиданий.

— Сейчас Геннадий Афанасьев, проходивший по делу «крымских террористов», находится в колонии строгого режима в Сыктывкаре. К нему ездили наши правозащитники. Геннадий рассказал им, что сотрудники колонии посоветовали ему «поменьше болтать» о своем деле. Можно ли рассматривать это как некую угрозу? Как можете прокомментировать этот случай?

— Нужно обязательно внимательно следить за Геннадием, за иными людьми, похищенными из Украины, посаженными и осужденными здесь. Конечно же, сотрудники спецслужб будут стремиться и дальше мстить крымчанам. Контроль и гласность — возможность избежать беспредела. Я очень хочу надеяться, что украинцев в конце концов обменяют.

— Олега Навального в Орле тоже недавно посетили члены ОНК, только специально отобранные. Известно ли вам о других таких случаях? Часто они происходят? Можно ли подмену реальных правозащитников на лояльных членов ОНК назвать системным явлением?

— Да, из ОНК уже не первый год выдавливают независимых общественников, заменяя их «правозащитниками» из отставных силовиков и иными деятелями из разномастных GONGO [аббревиатура придумана для обозначения псевдообщественных организаций, работающих на интересы власти]. Все-таки подробнее об этом могут рассказать объективные люди, оставшиеся в ОНК.

— Является ли случай с Олегом Навальным особенным, а давление на него — беспрецедентным? Или к другим политзаключенным применяются такие же способы давления, просто мы не знаем об этом, потому что они не столь известны?

— Случай с Олегом Навальным — абсолютно рядовой, к сожалению, для ФСИНовской системы. Множество политузников и вообще зеков подвергается различному давлению и пыткам; людей в колониях за малейшую провинность, а часто вообще ни за что помещают в ШИЗО (штрафной изолятор), переводят на СУС (строгие условия содержания), сажают в ПКТ (помещение камерного типа), этапируют в крытую тюрьму (ЕПКТ — единое помещение камерного типа). Например, в СМИ почти не пишут о том, что политзаключенных Богдана Голонкова и Бориса Стомахина недавно посадили на полгода в помещение камерного типа — подобные новости многим просто неинтересны. Или можно вспомнить о постоянных злоключениях политзека-антифашиста Алексея Сутуги в сибирских колониях.

— Мы много писали об Алексее Расходчикове из Мурманска, который стал жертвой полицейского произвола. Гражданский активист был избит сотрудниками полиции, а потом, чтобы полицейские смогли избежать наказания за свои действия, обвинен в нападении на них. Насколько часты подобные действия в отношении гражданских активистов?

— Это вообще тенденция последнего времени: людей, которые пострадали от полицейского произвола и пытаются бороться за правду, самих начинают преследовать, вешая на них «насилие в отношении представителя власти» или «заведомо ложный донос». Об этом писали на «МедиаЗоне». Страдают не только различные активисты, но вообще самые разные граждане.

— Госдума в первом чтении приняла «закон садистов», который предусматривает применение силы за любое правонарушение. В тюрьме это может быть и незастегнутая верхняя пуговица.

— По принятии этого закона наступит ад. Силовики начнут с чудовищной жестокостью, показательно подавлять вспыхивающие бунты в местах исполнения наказаний.

Ясно, что теперь с любым протестом — хоть в тюрьмах, хоть на площадях, хоть в цехах — будут зверски расправляться.

— Поддерживаете ли вы отношения с известными политзаключенными, которые сейчас на свободе — с Александром Подрабинеком, девушками из Pussy Riot, например? Помог ли вам чем-то их опыт?

— Поддерживаю, конечно, — и по нашей общей работе, и по дружбе. Да, мне помог опыт самых разных политсидельцев и политэмигрантов. И их антирепрессинговый опыт помог, и тюремный, и вообще жизненный. Некоторые политзеки и эмигранты, пройдя через суровые испытания, которые мне (возможно, пока) и не снились, превратились просто в стальных людей, на которых во многом хочется равняться. Этих ставших близкими людей очень уважаешь и любишь.