Директор гимназии имени А.С. Пушкина Василий Уваровский:

Отец одного из бывших учеников сыктывкарской гимназии имени Пушкина Сергей Абрамов направил главе администрации Сыктывкара Ивану Поздееву открытое письмо, в котором попросил мэра разобраться в нарушениях, которые, по его мнению, допускают в работе сотрудники элитного учебного заведения. Текст письма сегодня опубликовало одно из республиканских информационных агентств. Корреспондент ««7x7»» попросил директора гимназии Василия Уваровского прокомментировать обвинения в сборе денег на «благие дела», покупку учебников, а также приеме детей по результатам тестирования.

— В открытом письме Сергея Абрамова изложены факты о вашем заведении, которые, мягко говоря, ударяют по вашей репутации и репутации гимназии. Родителей, думающих о том, куда отдать учиться своих детей, но не знакомых с последними событиями, произошедшими в гимназии, это письмо могло бы испугать.

— Думаю, что так и есть.

— Когда к журналисту попадает такая резонансная информация, он должен первым делом обратиться за комментарием к другой стороне конфликта. Скажите, обращались ли к вам журналисты этого информационного агентства за комментариями по поводу изложенных в письме фактов?

— Звонила девушка, но она спросила, как прошел прием. И больше ничего. Я ей ответил. Вопрос касался только приемной кампании.

— Вы наверняка знакомы с автором открытого письма, отцом одного из учеников Сергеем Абрамовым. Какие у вас с ним отношения?

— Никаких отношений. Дело в том, что когда его сын учился, мы пытались оставить его на второй год. Не получилось. Сергей Михайлович мне всегда казался не очень адекватным человеком. Если говорить честно, то Абрамов Гоша — эта фамилия не называлась до сегодняшнего дня — был принят в первый класс по блату. И проблемы с ним возникали с первого класса. Они были не столь громкими до того момента, когда в десятом классе появился еще один ученик. После этого у нас начались с ними серьезные проблемы.

— Вы встречались с отцом, разговаривали? Что это были за беседы, в каком тоне они проходили?

— Все воспринималось Абрамовым неадекватно. О чем бы мы ни говорили, все время ребенок был прав, а мы тут поставлены на то, чтобы учить. И делайте, что хотите. Ребенок вообще не учился, пропускал. Приглашаем на встречу родителей, они никогда не говорили о том, что ребенок просто прогулял. Они пытались объяснить, что он болел. Ну, тогда документ давайте.

— Вы сказали, что Гоша был принят по блату. Это как?

— Просто попросили его принять. Сверх нормы наполняемости. Я никак не пойму, в чем претензия родителей к тому, что дети принимаются не так, как положено. Насколько я знаю, если родитель пишет заявление и просит провести собеседование со школьником, мы может провести собеседование. Никаких нарушений тут нет. На основании собеседования мы набирали 50 человек. Кто себя проявил хорошо, того и набираем. А уже потом сверх того тех, кого заставят принять.

Фото Максим Полякова

— Как это происходит? Кто-то сверху давит на вас, просит?

— Заставляют взять. Вы обязаны взять этого ребенка!

— Чиновники?

— Чиновники сверху. В этой ситуации я подневольный человек. Мы старались взять в класс по 25 хорошо подготовленных человек на основании собеседования, чтобы знать, что в классе есть костяк. А потом уже там насыплется сверху… Они потом на фоне класса будут более-менее выглядеть.

— Если бы у вас была возможность, вы такой бы ситуации не допустили?

— Естественно.

— Вы можете вспомнить тот первый раз, когда вас попросили взять  в класс детей сверх нормы?

— Я знал, что это делается именно так. Я общался с предыдущим директором, и она мне все это рассказывала. Это испокон веку так шло.

— Была ли у вас мысль о том, что эту ситуацию надо изменить?

— Я пытался влиять. И, конечно, из того списка, что дается, я брал не всех. За что и получал все время нагоняи.

— А вы этот вопрос поднимали перед теми, кто вас просит? Объясняли им, что они не правы?

— Я вам так скажу. Когда давали список детей, которых нужно взять сверху, я все равно пытался поговорить с родителями, с детьми. И после этого я всегда брал не всех из этого списка. Давление продолжалась до тех пор, пока я не возьму этих детей. Вот однажды я из этого списка не взял троих человек. И этот чиновник мне звонит и спрашивает: «Почему вы не взяли?» Я ответил, что родители показались мне не очень адекватными людьми, и ребенок не подготовлен к нашей школе. Поэтому я и не беру. Она говорит: «Вы должны взять этих детей. Все равно должны взять!». Я спросил: «Объясните, кто эти родители, кто эти люди?» В ответ мне прозвучало: «А кто ты такой?». В этот момент я положил трубку и больше не разговаривал по этому поводу. Вот такое нахальство. А сейчас они пытаются сделать все для того, чтобы я ушел.

— Получается, кто бы ни был директором, он будет попадать в такую же ситуацию. Всем будут звонить и требовать принять детей.

— Естественно.

— Раньше вы не говорили о том, что вас принуждают брать учеников в гимназию, этого факта не было в информационном поле. Об этом все молчали. А сейчас вы об этом говорите. Это же наверняка обернется и для вас, и для гимназии последствиями.

— Они уже есть. Дело в том, что чиновникам не хочется просто понять и принять, что они проиграли в этой ситуации. Потому что повода увольнять меня не было. Я все проанализировал. Зачем это надо было, мне не понятно до сих пор. Хорошо, есть такая статья, по которой работнику можно не объяснять причин.  Но в суде вы должны объяснить. Если бы такие вопиющие факты были, то они были бы представлены в суде. Этого же не прозвучало, суд установил, что причин не было. Поэтому меня и восстановили. А теперь они не хотят понять, что они проиграли. И уже дважды были намеки на то, чтобы я написал заявление после того, как я приступил к выполнению обязанностей.

— Что это были за намеки? Звонок?

— Это была личная беседа чиновника со мной.

— А какой у него был аргумент?

— Как вы представляете себе работу в конфронтации с руководством? Это единственный аргумент. Я сказал, что конфронтации в коллективе у меня нет, а что будет за пределами гимназии, меня не волнует.

— Региональные чиновники любят повторять одну мысль о работе с муниципалитетами. Мэрам городов и руководителям администраций районов важно выстроить нормальную работу с Желтым домом, так как от этого зависит, сколько средств они будут получать. Вы примерно в такой же ситуации. Вы сможете наладить эффективную работу на посту директора без конструктивных отношений с чиновниками?

— Я согласен сотрудничать со своим непосредственным начальством — управлением образования. Но не с теми, кто там дальше. Они ко мне никакого отношения не имеют. Почему они действуют, минуя мое непосредственное начальство? Почему давят на меня?

— Тестирование для школьников необходимо для того, чтобы выяснить подготовку детей? Чтобы понять, сможет ли он осилить учебную программу?

— Естественно. А родители этого не понимают. Начинаются проблемы. И после этого родители, чьих детей нас заставили принять, начинают предъявлять претензии. Когда ребенок не может усвоить программу, виноваты учителя. Никто больше. Отсюда и вся катавасия.

— В письме Абрамова есть намеки на то, что с помощью тестирования вы отсекаете детей из небогатых семей, чтобы принять детей из богатых семей.

— Скорее, наоборот.  Задача была в том, чтобы действительно взять тех детей, которые могут обучаться и показывать хорошие результаты. Независимо от родителей. А потом уже, когда мы брали костяк, начиналось давление. Нужно было взять и богатого, и всякого. Кроме того, я склонен общаться с порядочными людьми. Те, кто может подставить тебя в любой момент, мне не интересны.

— Недавно было введено правило, что в первую очередь учебное заведение должно принимать тех детей, которые живут недалеко от него. Это правило выполняется?

— Это правило впервые введено только в этом году. За гимназией закреплено всего два дома. Еще до моего увольнения состоялся обход этих зданий. Не было ни одного ребенка в возрасте 6-7 лет, которые могли бы поступить к нам.

— Еще один упрек Абрамова заключался в том, что вы якобы заставляете родителей покупать учебники.

— Примерно четыре года назад из бюджета стали поступать средства на приобретение учебников. С этого времени никаких приобретений учебников за счет средств родителей не было. Раньше это было, когда вообще средств не выделяли на приобретение учебников. Тогда мы вынуждены были обращаться к родителям. И то, они приобретали учебники для себя. Они их не сдавали в библиотеку.

— Насколько часто приходилось учителям обращаться к родителям за финансовой помощью, например, для проведения ремонта?

— Мы по этим вопросам никогда не обращаемся. Но если родителям, чьи дети только приходят в первый класс, не нравится помещение, они его ремонтируют. Если не нравится мебель, они заменяют мебель. Больше мы этого не касаемся. Больше никаких вопросов по ремонту не возникало. 

— А как вы можете назвать письмо Абрамова? Это провокация?

— Я думаю, что да. Это провокация. Когда меня уволили, я обратился к адвокатам, они просили моего согласия дать разрешение опубликовать информацию об этом на БНК. Я долго не соглашался, но когда все-таки дал согласие, нам этого не позволили сделать. Как только процесс был выигран, стали писать всякую ерунду, вроде этой (показывает на опубликованное письмо на сайте БНК).

— С чем вы связываете давление, которое на вас оказывается?

— Я думаю, что связано с тем, что я не всегда выполняю требования тех, кто там сидит (показывает наверх). Если это идет в разрез с тем, что я приемлю или не приемлю, то я эти просьбы не выполняю. И это очень раздражает. Если она просит взять 10 человек, а я беру только 5 или 6, то это вызывает протест. Есть люди, которые стремятся держать другого человека на крючке. А крючок очень просто заглатывается: тот же самый чиновник просит сделать что-то незаконное, а потом, когда ты это сделаешь, тебе начинают угрожать. Моя заслуга в том, что я никогда не попадался на этот крючок. Я не выполнял никаких неразумных требований, которые могли бы зацепить меня. Раз человек не на крючке, значит, он свободен, значит, надо его уничтожить. Я так понимаю.

— Когда вы пришли на работу в первый день после восстановления, вы поняли, что вы все правильно сделали или наоборот?

— Я понял, что сделал все правильно. Но в первый же день я почувствовал сопротивление со стороны администрации. Решение суда вынесено 7 августа. Меня должны были восстановить немедленно. Но прием и передача были назначены только на вторую половину дня 9 августа. Причем до приема-передачи один из чиновников просил меня о встрече и уговаривал меня не занимать свой кабинет, уговаривал уйти по собственному желанию. Но только потому, что коллектив просил об этом, я приступил к обязанностям. А  12 августа опять была встреча с тем же самым чиновником, который опять повторил, что мне трудно будет работать, так как будет противостояние.

— Вы свое решение о том, что вы будете здесь продолжать работать, связываете со своей смелостью, принципиальностью?

— Нет. Я бы, конечно, мог все бросить и уйти. Никакого пиара мне не надо. Но мне стыдно перед коллективом. Он боролся за меня, ждал меня. Люди начали увольняться, а сейчас они возвращаются обратно. И вот сейчас сказать: «Я победил, но я ухожу»… Мне стыдно перед коллективом. Больше ничего. Если бы я боролся сам за себя, никто меня не поддерживал, и если бы я пришел и почувствовал, что я здесь не нужен, я бы написал заявление.