Во дни моей молодости у нас на районе складывались напряженные отношения с представителями местного коренного тюркоязычного населения. Наименование этого малочисленного народа — шорцы — носило ярко выраженный унизительный оттенок, и если ты где-то как-то тупил, считалось нормой обозвать тебя шорцем.
Не знаю даже почему, но шорцев такой расклад не устраивал, и все они старались ходить на бокс, чтобы иметь возможность как-то за себя постоять.
Окрепнув и сплотившись, молодежная группировка шорцев стала вести себя, как нам показалось, вызывающе, и в какой-то момент противоречия обострились, притеснение русскоязычного населения терпеть сил больше не осталось. И прозвучал клич. На клич откликнулись все, кто проводил достаточное количество времени на улице. Вооружившись кто чем мог (мне для этого пришлось извлечь самую толстую струну из пианино сестры), мы выдвинулись отрядами на место сражения.
Дальше я помню смутно: мы куда-то бежали по темноте, куда-то шли, перемещение было хаотичным, но сражение не состоялось, противника мы так и не встретили.
Теперь, оглядываясь в прошлое, я удивляюсь равнодушию общества. Никто не вывесил на окно какую-нибудь латинскую букву, никто не организовал сборы нам на арматуру и черенки для нунчак, администрация не устроила концерт в нашу поддержку, никто не собрался на митинг и не кричал «Гойда!» Город будто не понимал значимость борьбы за неприкосновенность русского языка, за право русским жить на своей земле так, как они хотят.
Мало того, подозреваю, если бы дело дошло до битвы, многих из нас почему-то подвергли бы приводу в милицию, а кого-то и посадили бы.
Хорошо, что теперь все изменилось и русские готовы собрать свои силы в кулак, чтобы навалять кому угодно. От мала до велика собраться и устроить кровавую баню. Под стихи и песни.
Если отложить в сторону горькую иронию, — никому из нас тогда было невдомек, что мы всего лишь навсего поддались стадному чувству, замешанному на отвратительном и мерзком шовинизме. Да и не знали мы такого слова вовсе. Каждый из нас многократно слышал слово «нацизм», но не отдавал себе никакого отчета, в каких формах он способен проявляться в наши дни.
Тем горестнее видеть сегодня улюлюкающую толпу невежд, которые даже к этому времени, когда, казалось бы, просвещение обрело немыслимые масштабы, до сих пор не имеют ни малейшего понятия, чем руководствуются, когда выступают в поддержку агрессивной риторики, нацеленной на физическое подавление других народностей.
При этом надо признать, изменения все же произошли: люди больше не сидят, спрятавшись за дверьми; они как могут стараются, чтобы на сей раз парни достигли своей цели и не возвращались без следов крови и плоти на арматуре.
