На улице прохладно и сыро: всю ночь шел дождь. Из-за потрепанных построек двор кажется серым. Пессимистичную палитру разбавляют большие деревья и зеленые холмы за крышами. Во дворе кипит жизнь: люди вокруг обсуждают планы на выходные, подметают крыльцо, двое мальчишек катаются на велосипеде.
Рядом с грязной подъездной стеной сидит мужчина 60 лет. Он закуривает — сигаретный дым медленно расплывается по воздуху. Ядовито-кислый запах сильного табака доходит до ребенка, стоящего за несколько метров от мужчины; он закашливается и убегает со двора в сарай.
Курящего мужчину зовут Айрат. Второй подъезд 17-го дома — это его дом и малая родина. Он живет за счет «шабашек» — неофициальных работ на несколько дней. За одной шабашкой идет другая, так складывается рабочая неделя. Обычно шабашки случаются на стройках: после поднятия тяжестей у Айрата болит спина и развивается грыжа. Мужчина работает так уже пятый год. Другой доступной работы в деревнях нет.
Айрат говорит спокойно. По его виду складывается впечатление, что он обдумывает каждое слово и озвучивает только меньшую часть из своих мыслей.
— Нами даже глава поселения не интересуется, что уж про тех, кто еще выше, говорить. Хотя он когда-то был нашим мужиком. Сейчас поднялся, да. Насколько честно, не мне судить, — отвечает Айрат на вопрос об отношении к местной политике. Слово «политика» имеет особый эффект в диалогах с людьми: часто эта тема становится переломным моментом общения, после которого человек начинает относиться к тебе по-другому. Айрат же спокойно реагирует на все вопросы — кажется, что некоторые из них он даже ждал и давно хотел поделиться своим ответом.
— Вы меня решили спросить про санкции западные? Я что могу сказать? Может, кого-нибудь другого поищите? Вдруг я чего не то скажу...
Ну на санкции не все равно даже мне. Как это может быть все равно? Это же наказание за войну. Санкции — все равно плохо. Особенно для тех, кто газом зарабатывает, кто акции пишет. Их, наверное, сильно коснулось, а нас меньше. Но тут проблема другая еще есть: у нас жизнь не такая большая, и каждая мелочь сильно влияет на быт. Вот хлеб стал дороже на 10 рублей — для нас это важно. Это у нас любят обсуждать, последнее время про цены все говорили, все жаловались.
Хотя, казалось бы, мы только нормально зажили. Вон, смотрите, тут асфальт сделали путный, клуб разобрали, площадку детскую построили. — Мужчина показывает рукой налево. Там стоит небольшая деревянная песочница, качели-весы размером с трехлетнего ребенка и крупный стенд из железа с плакатом «Наш двор. Благоустройство Татарстана». Детей на площадке нет.
— Клуб, конечно, хотели отремонтировать. Ну, по идее, так и должны: просто все это может годами идти. Пока только разобрали.
Я, как вы просили, про санкции скажу конкретно. Сейчас у нас на них списывают все проблемы. И цены из-за санкций повысились, и автобус стал реже ходить из-за санкций, и клуб не строят из-за санкций. Я вот не могу понять, там кто-то специально на наш совхоз проклятие это наложил, что ли? Кто-то вот сидел в золотом кабинетике своем и решил конкретно на нас, обычных людей, насыпать проблем. Ну что за бред? И без санкций г***а была полно. Цены и так поднимались каждый год! И так магазины то открывались в городе, то зарывались.
Закрытые границы? Жаль тех, кто разъезжал по заграницам. Мы никогда там не были, на меня лично это вообще не влияет. Ну в молодости только был в Грузии и в Украине, но это было советское время. Раньше по путевке ездили коллективом, а сейчас денег не хватает. А в Украину уж и внуков моих не пустят наверняка, даже если война закончится.
Я обидеть никого не хочу. Я всю жизнь работал, даже сейчас работаю, хоть и на пенсию пора уже и здоровье не позволяет. Я уважаю всех. Но вот получается как: мы страны заграничные во всем обвиняем, что границы закрыли или что из-за их санкций клуб не строят опять, стройка встала. Но я вот понял, что нас свои же прижимают.
Вот до войны кто депутатам мешал нормальный асфальт проложить? Они же каждый день на работу ходят, а эта проблема у нас уже лет 30. Чего ж раньше не сделали? И благоустройство это: никто из детей наших не играет на этой площадке. У меня сосед мастер, он у себя в огороде построил сам качели, и они лучше этого благоустройства. Или про путешествия. Ну они нам уже давно закрыли все шансы на такие поездки. Я скажу опять, что работал всю жизнь. Но на мне море поехать никогда не хватало, хотя очень хотелось.
Всегда были проблемы, и я не хочу ругать чужие страны. Их вообще не волнует, наверное, как россияне живут, у них свои дела есть. Мне больше обидно, что наши депутаты и главы столько лет сидели, дома себе строили, а виноват в людской нищете кто угодно, но только не они. То на сходе граждан перед выборами мужик в деловом костюме речи толкает, что мы лентяи, то по телику говорят, что Америка нас уничтожает. Надоели уже. Работали бы нормально наши депутаты, тогда бы все было, и на санкции было бы насрать. А мы настолько на дне сейчас, что не замечаем санкции, потому что и без них **** [плохо].
Я-то пожил свое. И молодость у меня нормальная была, хотя и там от войны умирали мужики нормальные, семьи распадались — я про Афган говорю, а то, может, забыли уже.
Детей жалко. Им сейчас надо счастливыми быть, не думать ни о чем, а они деньги считают, как бы на молоко хватило. Мы, старики, потерпим, я вот и поголодать могу.
Может, мы сами виноваты. Позволяем им на себе нажиться. Это да, это может быть... Но как бороться-то? Просто житель обычный другими вопросами занят. Тут тех, кто о судьбе страны философствует, всего пара человек на весь совхоз. Времени нет на это: посев начался, у детей экзамены в школах, еще бочку найти надо новую в огород.
Страна большая. И хорошая страна, кто бы что ни говорил. Против своих я не пойду никогда и точно знаю, что и внуки мои не пойдут. Хотя они у меня очень умные. Младший читать любит, хочет в Москву поступать, грамоты приносит по математике. Но он мне сказал, что в 14 пойдет на работу и будет семье помогать. Вот какой молодец ребенок! Семья — это же и есть Родина. У меня вот кроме семьи и нет ничего: хотя раньше было здоровье, но к моим годам и его не осталось. И поселок наш еще — Родина. Не Москва, не Кремль. А наш поселок. И если он за семью, значит, и за Родину тоже. Хотя когда в школе на уроке он про войну высказался, его по-всякому называли: и дураком, и западником. Хороший внук у меня. За детьми будущее есть, как бы только не сломала бы их политика государственная.
Вы уж простите, что я не конкретно про санкции проговорил. Я просто в этом не понимаю толком, вы поспрашивайте молодежь, они точно лучше знать должны.
И не меняйте ничего, пожалуйста, в словах моих. Вам, наверное, как и телику, нужно только одно показывать — а вы публикуйте как все как есть, пожалуйста. — Мужчина заканчивает свою речь, встает со стула, стряхивает сигаретный пепел с колен и уходит.
У Айрата есть жена, с которой он прожил большую часть жизни. Это женщина небольшого роста, с резкими чертами лица и черными волосами — Альфия. Ее яркая одежда, купленная в местном магазинчике тети Любы, гармонично сочетается с оранжевым оттенком кожи.
От этой женщины постоянно слышатся звуки — чаще всего она обсуждает соседей сверху с соседями снизу и наоборот. Альфия очень улыбчивая, а ее ласковый голос похож на сахар — такой ее знает весь двор. Но если вы встретите ее в гневе, то вы точно это запомните: в приступе ярости женщина уходит в звонкие монологи, в которых даже ее лучшие соседи предстают животными. Часто достается мужу. Она громко отчитывает его прямо на улице: обычно Айрат с грустью смотрит вниз и молча давится потоком сознания супруги.
Иногда в семейные разговоры встревают прохожие, добавляя оскорбительных эпитетов для красочности; почти все пенсионеры выступают на стороне Альфии, а молодые, проходя мимо, бросают сопереживающий взгляд на Айрата.
Альфия быстро ходит, быстро вскапывает грядки и быстро говорит. Если следить за ее работой в огороде, может создаться впечатление, что это заведенный робот. Она делает наклон туловищем и давит ногой на лопату: все движения одинаковые. За годы жизни тело выучило их на уровне рефлекса.
— А куда мои слова пойдут потом? Это не на телевизор же? Ты на телефон меня не будешь снимать? Как правильно там? Ну а ты как считаешь про санкции? Это типа политика, да? Ты зачем спрашиваешь вообще? Хочешь, чтобы меня сдали потом? — Альфия задает вопросы, не слышит ответов и долго не может начать рассказ.
Спустя некоторое время женщина признается, что не знает слова «санкции». Падение рубля ее интересует слабо, а в мировой экономике хорошо разбирается ее сын, который учился в университете. «С ценами нас, конечно, имеют, это все заметили. А война тут при чем? Ну мы особо не жили богато никогда, ремонт сделали уже давно, где жить есть у нас. Вот посадим побольше в этом году — все свое будем есть. А цены поднялись сильно в этот раз, да», — выражает мнение Альфия. Больше на эту тему она не говорит и старается сменить тему разговора на обсуждения грядок.
— Ну ты тоже нашла кого спрашивать такие вещи. Кого касается политика, того и спрашивай, у политиков и спрашивай про политику, а то решила тоже у нас спросить, я откуда знаю про санкции, я политик, что ли, мне за эти знания платить будут, что ли, я то откуда знаю.. - Альфия с лопатой в руках уходит из огорода и продолжает говорить что-то по дороге.
У Айрата и Альфии есть 15-летний внук Павел. У него большие амбиции: юноша любит математику и мечтает разработать свое программное обеспечение. Его хвалят почти все учителя, им гордятся родители. Юноша привил себе любовь к чтению, чтобы развиваться всесторонне; он понял, смотрит видео про психологию и учится принимать себя и окружающих; он умеет подтягиваться на турнике и отжиматься на брусьях. Павел приходит после школы и делает уроки, а на выходных весь день смотрит уроки по программированию — у Павла очень серьезный настрой, потому что есть очень серьезная цель.
Он хочет уехать из деревни. Ему тут одиноко и некомфортно. Среди сверстников он не нашел себе товарища по душе, а те, что старше, редко появляются в селе.
