После первого «признания» Романа Протасевича я еще немного удивлялась. Причем тем, кто писал: «Как можно верить признаниям, данным под пытками», я удивлялась даже больше, чем тем, кто кричал про предателей и «если кишка тонка, то нечего в политику лезть и над Беларусью летать». Потому что обе эти позиции придают какое-то значение словам. Как будто слова «Я занимался подготовкой массовых беспорядков/революции/переворота» сами по себе являются признанием и его (признание) надо как-то оценивать, оправдывать или осуждать.
А 3 июня я сидела, болтала с друзьями, и вдруг всплывает уведомление от «Новой газеты» в Telegram: «белорусский гостелеканал ОНТ взял интервью у Романа Протасевича». Я отложила телефон и несколько секунд не могла дышать. И вдруг поняла всех тех, кто писал про это в прошлый раз. Потому что с этой болью хочется что-то сделать. С ней не хочется быть одной. Ее хочется рационализировать и разделить с кем-нибудь. Пусть даже ругаясь и удаляя из друзей. Но не одной.
