Книги - это машины времени
Простые, незатейливо сконструированные, но машины времени. Они могут перенести тебя куда угодно - в любую точку пространства, в любой момент прошлого, а иногда даже в будущее.
Почему-то законы природы таковы, что гораздо проще зафиксировать информацию о прошлом, чем пропредугадать будущие события. Поэтому и книгам гораздо легче удается переносить тебя в прошлое, чем в будущее. И ты становишься как будто свидетелем того, как создавалась наука, культура, как зарождалась жизнь, формировались звезды, планеты и, в конечном итоге, сама вселенная. Ты не знаешь, что стоит за всем этим калейдоскопом событий, но догадываешься, что у всего должно быть какое-то объяснение. Узнавая что-то новое, ты начинаешь понимать что-то такое, чего раньше не понимал, но окончательного объяснения всех этих вещей - того, которое искал, так и не находишь.
Это могло бы стать поводом для огорчения, если бы познание не помогало бы тебе продвигаться вперед. Но оно помогает, поэтому не стоит расстраиваться из-за того, что ты так и не прибыл на конечную остановку, - это означает лишь то, что тебе есть для чего жить дальше.
И так, переносясь в прошлое, ты становишься свидетелем того, как развивался мир, в котором мы живем. Вот юный Лейбниц в апреле 1669 года пишет в письме своему учителю Якобу Томазию о том, что в сочинениях Аристотеля по физике почти все верно, "за исключением единственно того, что он говорит о невозможности пустоты". И при чтении этого сразу же возникает вопрос: а почему Лейбниц упоминает здесь только взгляд Аристотеля на пустоту? Почему не упоминает, например, о его же ошибке насчет самозарождения личинок мух из гнилого мяса? Франческо Реди ведь еще в 1668 году опубликовал свои "Опыты о происхождении насекомых" - незадолго до того, как Лейбниц написал это письмо.
Дальше все становится понятно. Лейбниц пишет: "Например, если правда, что гниение заключается в известных червях, не заметных для невооруженного взгляда, то всякое гнилостное заражение будет качественным изменением человека и происхождением червя. Подобным образом Гук показал в своей микрографии, что плесень на бумаге есть зародившийся мельчайший лесок; следовательно, плесень будет качественным изменением бумаги и происхождением маленьких кустарничков". И сразу все становится ясно: Лейбниц в момент написания данных строк всецело мыслил в рамках Аристотелевской парадигмы "самозарождающихся мух". Он еще не успел ознакомиться с открытием Реди. Но через некоторое время узнает о нем и станет сторонником преформизма - теории (тоже оказавшейся ошибочной) об изначальном - от момента творения - существовании организмов в преформированном виде.
Откуда берутся поклонники эзотерики и гомеопатии?
И после того, как я сегодня совершил это путешествие во вторую половину XVII века, мне в голову пришла мысль: "А что, если все эти поклонники эзотерики, гомеопатии или противники теории эволюции - просто люди, которые не научились путешествовать во времени с помощью книг?" Вот, скажем, прочитает такой человек слова великого Лейбница о том, что мухи сами собой в мясе формируются, и станет считать, что если уж Лейбниц - великий, то значит, так и есть. Может быть, так и появляются все эти любители древнеиндийской или древнекитайской мудрости, алхимии и астрологии?
Вот, к примеру, прочитает такой человек в какой-нибудь древней и мудрой книге: "Земля покоится на слонах, китах и черепахе", и будет так считать - книга ведь мудрая. И если кому-то этот пример представляется комичным, то зря: в реальности подобное часто происходит. Ведь сказано в одной древней и мудрой книге, что Бог сотворил Адама "из праха земного" и Еву из ребра Адама. И теперь миллионы, если не миллиарды, людей считают, что не было никакой эволюции, динозавры жили 6000 лет назад, и обезьяны к появлению людей отношения не имеют.
И что такое лысенковщина, к примеру, если не переживший свое время ламаркизм? И что такое нацистский краниологический миф, если не пережившая свое время френология? Постоянно находились люди, не умеющие путешествовать во времени с помощью книг. А иногда это неумение оказывалось настолько массовым, что приводило к настоящим катастрофам.
Однако, пусть сторонники теории эволюции, атеисты, просветители, свободомыслящие, борцы за свободу и против угнетения не думают, будто они точно умеют совершать такие путешествия. Судя по тому, что нынешние сторонники BLM решили объявить Карла Линнея чуть ли ни расистом просто за то, что он выделил четыре человеческих расы и назвал их по цвету кожи: белыми, черными, красными и желтыми, сторонникам BLM не всегда такие путешествия удаются. Современные прогрессивно мыслящие люди, знакомясь с идеями и событиями прошлых эпох, порой приходят в шок от того, что узнали. "Как возможно было такое варварство, такое невежество, да еще на протяжении столетий?!" - удивляются они. И в этом удивлении, непонимании прошедших эпох тоже проявляется их неспособность использовать книги для путешествий во времени.
Консерваторы часто оказываются неспособны понять, в каком историческом контексте, при каких обстоятельствах появилась та или иная древняя и мудрая книга. И это непонимание мешает им отделить то, что в этой книге действительно мудро и сохраняет свою актуальность, а что - лишь заблуждение, обусловленное ограниченностью знаний в те времена. Они умозаключают, если книга мудрая, значит все в ней верно. Но и прогрессисты часто оказываются не способны понять исторический контекст и думают: если в книге есть что-то неверное, значит она не имеет никакой ценности. Или, если Линней назвал афроамериканцев черными, то он - плохой человек (как будто он мог предвидеть, что вводимые им термины превратятся в ругательства!).
Идея прогресса
В последние недели я погрузился в знакомство с эпохой раннего немецкого Просвещения. Идея прогресса, кажущаяся нам теперь самоочевидной, тогда только зарождалась. В 1599 году Шекспир в своем "Юлии Цезаре" упомянул о бое часов, хотя в Древнем Риме механические часы еще не были изобретены - идея прогресса была настолько чужда людям, что Шекспир не мог представить себе римлян, не знающих того, что знали англичане XVI века. Но уже в 1697 году Лейбниц, увязывая теорию прогресса со своей теодицией, писал: "К довершению красоты и общего совершенства божественных творений надо признать, что во всей вселенной совершается известный непрерывный и свободный прогресс, который все больше продвигает культуру. Так цивилизация с каждым днем охватывает все большую и большую часть нашей земли. И хотя верно, что некоторые ее части дичают или же разрушаются и подавляются, но это надо понимать так, как мы... интерпретировали несчастья, т. е. что эти разрушения и падения способствуют достижению более высокой цели, вроде того, как мы извлекаем известную пользу из самой потери".
Хотя, до Лейбница - в 1661 году - англичанин Джозеф Гленвил написал еще более удивительные по своей пророческой силе слова: "И у меня нет сомнений, что наши потомки превратят множество вещей, которые сегодня лишь слухи, в практическую реальность. Настанет эпоха, когда путешествия в неизведанные Южные Земли и даже на Луну будет не более странным, чем в Америку. Для тех, кто придет после нас, будет обычным делом купить пару крыльев и полететь в далекие Края, как мы теперь покупаем пару башмаков, чтобы совершить путешествие. А беседы на расстоянии с Индиями посредством симпатической передачи станут такими же привычными, как для нас письменная корреспонденция...".
Эти слова были сказаны в XVII веке. Но то, что было сказано Лейбницем, Гленвилом и другими тогда, еще долго осмысливалось деятелями немецкого просвещения в XVIII веке - прежде всего, лейбниц-вольфовского умственного просвещения. Идея прогресса тогда формировалась в связи с дискуссией о роли божественного откровения и естественной религии. Реймарус, опираясь на лейбницианский деизм, решительно отверг авторитет откровения и веру в чудеса, сделав выбор в пользу того, что он назвал религией разума. Его последователь - Моисей Мендельсон в одном из своих сочинений изобразил Сократа убежденным вольфианцем, черпающим идеи у Реймаруса. Как писал Мендельсон: "Прогресс существует лишь для единичных людей. Но чтобы также все человечество здесь на земле, с течением времени постоянно двигалось вперед и совершенствовалось, такой цели, как мне кажется, Провидение не имело".
Против такого непонимания истории умственным просвещением стали возражать сторонники конгениального отношения. Винкельман провозгласил: для того, чтобы понять древних греков, нужно узнать их так же хорошо, как своих друзей, смотреть на греческое искусство нужно греческим взором. Опираясь на идею конгениального отношения к религии разных эпох, Лессинг прибегнул к идее прогресса для того, чтобы примирить религию откровения с религией разума. В Библии Лессинг видел своего рода учебник, являвшийся во времена своего создания лучшим из всего, что могло научить человека правильному восприятию мира и жизни. Религия разума - лишь цель, а божественное откровение, данное в Библии - одна из ступеней, приближающая человека к данной цели. Народ, по Лессингу, подвергается воспитанию в ходе своего исторического развития.
Эту идею Лессинга Гердер перенес на всю культуру. Гердер писал: "Разве ты учил когда-нибудь ребенка говорить с помощью философских положений грамматики или ходить с помощью отвлеченной теории движения? Разве мы должны, имеем право и можем разъяснять ему самую легкую или самую трудную обязанность с помощью этических доказательств? И слава Богу, что мы не имеем на это права и не можем этого сделать! Как глупо поступаешь ты, когда начинаешь клеймить это неведение и детскую невинность гнуснейшими дьявольскими клеймами твоего века, плутовством и глупостью, суеверием и рабством и создаешь себе целый сонм всякой чертовщины, существующей только в твоей душе... Наш век вытравил у себя на лбу слово "философия" крепкой водкой, которая, по-видимому, распространяет свое действие в самую глубь головы. Стало быть, на косой взгляд этой философской критики древнейших времен, которой полны теперь, как известно, все философии истории и все истории философии, мне остается ответить только косым взглядом негодования и отвращения...
Всякое человеческое совершенство индивидуально. Культивируется только то, к чему побуждает время, климат, потребность, веление судьбы. А общий философский, человеколюбивый дух нашего века охотно наделяет каждую отдаленную народность, каждую древнейшую эпоху нашими идеалами добродетели и счастья? Он является, таким образом, единственным судьёй, обсуждающим исключительно применительно к себе их нравы, осуждающим или восхваляющим их? Не должны ли существовать явный прогресс и развитие в высшем смысле? Растущее дерево, стремящийся ввысь человек должны пройти через различные возрасты, и все они явно представляют собой движение вперед! Одно стремление за другим без перерыва! Однако ведь это вечное стремление! Никто не одинок в своем веке, каждый строит на прошлом, прошлое есть не что иное, как фундамент будущего, и не может быть ничем иным: об этом свидетельствует аналогия в природе, говорящий прообраз Бога во всех творениях. Очевидно, так же и в человеческом роде! Египтянин не мог существовать без восточных народов; грек строит на египтянах, римлянин взобрался на спину всего мира: поистине прогресс, прогрессирующее развитие, хотя бы ничто единичное и не выигрывало при этом: всё растёт, земля становится ареной руководящего намерения, ареной Бога".
О чем писали Винкельман, Лессинг и Гердер, если не об умении путешествовать во времени с помощью книг и произведений искусства, об использовании идеи прогресса не для унижения и осмеяния предшествующих поколений, а для их понимания? "Не плакать, не смеяться, не осуждать, а понимать", - так говорил Спиноза о требуемом отношении к человеческим страстям: не уподобляться прежним моралистам, которые их лишь осуждали, а пытаться понять. Не это ли требование пытались реализовать Лессинг и Гердер, но уже не по отношению к страстям, а по отношению к предыдущим эпохам и поколениям? Не насмехаться, как Хам над Ноем, а понять, в чем были правы люди прошедших времен и в чем заключалась их обусловленная эпохой ограниченность. То есть, в дополнение к требованию Спинозы не стоит забывать и о требовании Леонардо да Винчи: отказаться от слепого преклонения перед авторитетами и полагаться не только на память, но и на разумение.
Почему оказались возможны нацизм и холокост?
И почему же в Германии - наследнице Лессинга и Гердера - почему в Германии первой половины XX века оказалось так много людей, не умеющих путешествовать во времени с помощью книг, не способных конгениально относиться к иным культурам? Почему оказались возможны нацизм и холокост? Мне сложно это понять, и в этом затруднении проявляется ограниченность моей способности к путешествиям по иным мирам и временам. То, что поняли Лейбниц и Гленвил еще в XVII веке, еще почти сто лет старались осмыслить деятели немецкого просвещения, и еще более двух столетий осмысливали остальные люди. И еще долго будут осмысливать это. Мне понятно наличие этого лага между моментом, когда идея появляется и моментом, когда она становится ясна всем. Но я не в состоянии проследить за всеми препятствиями, которые приходится преодолевать человеческой душе на пути к истине. Я могу понять, почему маленький ребенок может испугаться, впервые увидев человека, приехавшего из африканской страны, почему подростки становятся маоистами или националистами. Но мне не понятно, почему взрослые продолжают придерживаться взглядов, наличие которых могло бы быть извинительно лишь для подростка.
Возможно, в этом и заключается прогресс: сначала нацисты 1940-х годов организовали массовое убийство, хунвейбины 1960-х - массовые издевательства и унижения, нынешние сторонники BLM и "новой этики" - ограничиваются сносом памятников и фразами типа "OK, бумер!". То есть, никого не убивают и не обливают краской - это уже прогресс по сравнению с сороковыми или шестидесятыми годами. Но это одновременно и ограниченность, проявляющаяся в нежелании слушать "бухтение стариков" и в неготовности понимать людей предыдущих эпох.
Наверное, многие из этих памятников стоило снести. Но я сомневаюсь в том, что все. Я уверен в том, что Линней не заслужил звания расиста. Но, к сожалению, Линнея больше нет в живых, он не может защитить свое доброе имя в суде. Возможно, здесь и кроется способ, с помощью которого BLM и "новую этику" можно превратить в нечто социально приемлемое, а может быть, и полезное: возможно стоит ввести процедуру для защиты в суде доброго имени давно умерших людей. Эта процедура может выглядеть, например, так. Предположим, появляется некто, кто говорит:" Линней - расист, поэтому нужно изъять все его книги из библиотеки". В таком случае, руководство библиотеки могло бы подать особого рода иск в суд о защите доброго имени Линнея. Суд всесторонне рассматривает дело, и если выносит решение о том, что Линней - расист, то приходится, если и не изъять его книги, то, например, сделать в них вклейки с надписями, поясняющими ситуацию. Если же суд выносит решение о том, что Линней - не расист, то руководство библиотеки может ничего не предпринимать против Линнея, не опасаясь репутационных потерь. Я предлагаю этот институциональный механизм в качестве возможного варианта того, как можно избежать перегибов, к которым приводят иногда действия BLM. Думаю, это может оказаться полезно в странах Запада. А может быть, и в России через 50 лет. В нынешней же России было бы неплохо, если бы суды начали на должном уровне защищать права хотя бы живых людей.
Нынешняя Россия в этом отношении больше похожа на Германию сороковых. Наша главная гордость в том, что мы победили ту Германию, и это позволяет надеяться, что Россия, имея перед собой столь яркий исторический пример того, как не надо поступать, не уподобится ей окончательно. И все же нынешнее положение России кое в чем хуже, чем положение Германии того времени. В Германии было свое просвещение. А в России? Тоже было, но такое, что как будто прошло мимо нас. А теперь - и для просвещения уже поздно, и без просвещения нельзя.
Я пока не знаю, чем мы будем восполнять этот пробел своей истории. Наши герои и наши моральные авторитеты - не вольтеры, не лейбницы и не спинозы. Наши герои - Пётр I, Иван Грозный, Сталин. Чем больше человечьих кишок на физиономии персонажа, тем выше его моральный авторитет. А ведь даже в Советском Союзе - в этой "страшной диктатуре" был культ знания и науки. А теперь остался лишь культ грубой физической силы? Не пора ли отказаться от героизации профессиональных убийц? Люди, почитающие их, в том числе мои друзья и родственники. Но как быть конгениальным даже по отношению к ним? Как объяснить для начала хотя бы ту простую истину, что смертная казнь нескольких сотен тысяч человек по политическим мотивам - это запредельное злодейство? Или что тиран за вашим праздничным столом - не лучший гость. Легко быть конгениальным, когда читаешь работы Лейбница. Но как сложно быть таковым просто по отношению к окружающим тебя людям!
Поэтому, прогресс не происходит в одно мгновение. Нам сложно понять друг друга, поэтому даже для того, чтобы победила самая простая и правильная идея может потребоваться несколько столетий.
P. S. Кстати, Гердера линнеевская теория рас привела в ужас. Но, думаю, это было личное впечатление Гердера, и теория была не так ужасна, хоть несколько спекулятивна и фантастична.
