Интервью с Василием К. — полная версия без купюр

«Цензуры нет, зато есть гребанный формат», - пели когда-то «Кирпичи». Эта цитата как нельзя лучше подходит к ситуации, в которой я оказался, сдав материал «7х7». Оказалось, что в моем тексте много воды, много ненужных деталей, никому из читателей не интересно, как песни Василия на кассетах приходили в Мурманск, а нужна лишь критика власти. Что ж…. Хорошо, что есть блог, куда можно выложить полную версию без купюр. 

9 октября 2019 года театральному режиссеру, Заслуженному деятелю искусств РСФСР, 18 лет (из них 16 – в качестве главного режиссера) прослужившему в Мурманском областном драматическом театре Василию Васильевичу Киселеву исполнилось 90 лет. Поздравить юбиляра с такой памятной датой пришел лично губернатор Мурманской области Андрей Чибис. Пост главы региона в Instagram со словами: «Когда кто-то будет рассказывать про сложности жизни на Севере, я буду советовать поговорить с Василием Васильевичем - настоящим оптимистом, влюбленным в наш край» собрал более 1800 лайков. Думаю, лишь единицы, разбирающиеся в российском рок-андеграунде, заметили на фото, что на стене у Киселева висит плакат-афиша с концерта его сына - Василия К. Сам музыкант принципиально постарался остаться за кадром….

После нескольких лет дружбы в Facebook мы наконец с ним встретились. Бывший мурманчанин, а ныне человек мира, ярчайший представитель независимой российской рок-сцены. Первый раз его записи ко мне попали в самом начале нулевых на аудиокассетах, которые присылала мне из Тюмени подруга-журналистка. Творчество Василия явно отличалось от моего любимого сибирского панка, и это был далеко не Веня Д'ркин. Но что-то цепляло. Может, информация о том, что это мурманчанин. Хотя среди моих знакомых-земляков о нем никто ничего не знал. Нет пророка в своем Отечестве? Возможно. В любом случае имя запомнил, кассеты хранил и даже попал на его выступление в рамках фестиваля «Окна открой» в Петербурге, где Василий делил сцену с «Гражданской Обороной», «Разными людьми», «Психеей», ПТВП и другими знаковыми группами. 

И вот спустя почти 20 лет я встретился с тем парнем с кассет лично. Вручил ему свои книги «Егоркина былина и др.» и «Правое ухо. Монологи людей, родившихся в СССР», в которой собраны истории столкнувшихся с гомофобией в СССР. И сразу пошел разговор. 

- Вообще, тема ЛГБТ у нас в стране табуирована. Ты свободно на эту тему говоришь? 

- Да, конечно. Я же пожил в Швеции. И люди, которые находятся под доминантой каких-то «традиционных ценностей», говорят: «О, знаю, там в Швеции эти п****сы». Но, когда я туда приехал, я увидел подтверждение чему? Я по шведским понятиям был «чуркой», не в смысле нации. Я вел себя очень дико: я был глупее, я был грубее, я бухал по-другому, я по-другому относился к людям. И никто за все время моего пребывания в Швеции ни взглядом, ни словом не дал понять мне, мол, «ты плохой, ты хуже». Просто мягко, даже не напрямую, показывали – дескать, посмотри, как вокруг себя люди ведут. Какой бы ты ни был, если ты никому не делаешь ничего плохого, будь хоть кем, на здоровье. Это же касается и сексуальности. Все, что по взаимному согласию, все, что происходит между взрослыми людьми, – да ради бога. Ни у кого нет права сказать, что ты хуже хоть на миллиграмм. Поэтому вся гомофобия мне отвратительна. 

- Давай вспомним твою жизнь в Мурманске. 

- Я — часть красивого советского проекта: на Марсе будут яблони цвести, а в Заполярье появятся красивые огромные театры. Папа родом из золотодобывающего прииска Южно-Енисейск в Красноярском крае, но закончил ЛГИТМиК (Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии). У него учителем был знаменитый Товстоногов! И ему предложили несколько мест работы, а Мурманск отличился тем, что сразу предложил достойную зарплату и квартиру. В начале 60-х отец приехал сюда, впоследствии возглавил областной театр, а затем родился я. Пока отец был главным режиссером, он обеспечивал несколько раз в неделю аншлаг – все места были заняты. Он был активным, сильным и компетентным деятелем культуры. А затем папа почувствовал, что зрелые года надо проводить в более теплых краях, и мы в середине 80-х переехали в Севастополь, где он возглавил труппу местного драмтеатра. А когда Советский Союз развалился - там стало очень неуютно жить. И мы вернулись. Точнее, родители поехали в Мурманск, а я уже в Швецию. У меня уже завязались контакты с музыкантами из разных мест, и я решил, что надо ломануться в мир. До этого я учился в Мурманском музучилище и ездил периодически к предкам в Севастополь – существовал в таком цыганском режиме. Но я до сих пор люблю путешествовать – собственно, это большая часть того, что я и делаю. 

- До середины 80-х ты был сыном главного режиссера главного театра Мурманской области! Это накладывало отпечаток на тебя лично? 

 - У меня всегда было чувство, что я слегка умнее своих одноклассников. А то, что у меня такой отец, это чувство лишь подкрепляло. Но материально это не отражалось. Круче одеты были, например, те, у кого отцы ходили в дальнее плаванье. У них были японские магнитофоны – у нас дома была прибалтийская «Вильма», тоже неплохо, но не японская техника. Это у детей капитанов были первые джинсы, жвачки и все такое. Для меня важно то, что я очень много времени провел на задворках нашего театра, за кулисами. И это дало мне два вектора. Первый: если ты готов заниматься искусством и класть на это всю свою жизнь и строить свою идентичность как человек, которому предначертано заниматься искусством, – то возможно, что люди будут тебе за это благодарны. Это, возможно, лотерея, но если ты будешь относиться к своему делу внимательно, если ты не бездарен и если ты будешь делать хорошо, то люди скажут тебе спасибо. Точно так же, как они говорят спасибо водопроводчику или водителю трамвая. Ты найдешь свое место в жизни. Второе: я видел, что в театральной работе реально нужна дисциплина, подчинение и иерархия. Актер делает только то, что ему говорит режиссер. Я смотрел на то, как папа в кожаной тужурке из Польши командует людьми, и мне не понравилось, что слишком много дисциплины. Это привело к тому, что в 1986 году я создал в школе свою первую рок-группу, которая называлась «Свобода». Мне было 16 лет, я ходил по школе со значком KISS, волосатый! И наша группа принимала участие в первом концерте только что появившегося Мурманского рок-клуба. 

- Был ли ты мажором? 

- Нет. Папина зарплата была рублей 600, мама работала учителем русского языка и литературы в школе №8. Я однозначно был бедней детей моряков, хотя были школьники и бедней меня, но все это не имело большой роли. Мажор я не был, скорее протохиппан провинциальный. Как такового блата я не особо помню. У нас не было машины, да и до сих пор нет. Зато были книжки! Вот за это папе спасибо, потому что у нас вся стена в квартире была в стеллажах, порядка двух тысяч томов. И так я познакомился со всей классикой мировой литературы в прекрасных советских переводах. Были польские пересказы библейских рассказов, много чего. В общем, у меня был доступ к мировой литературе, и я за книжками провел очень много времени, и это папина заслуга. 

- Как часто ты бываешь в Мурманске?

- Я заезжаю раз в год на недельку-другую. К родителям и повидаться с несколькими друзьями, которых я очень люблю и ценю. А после 40 лет у меня прошел какой-то перелом восприятия мира, и я понял, что мне никуда так не хочется, как сюда. Вот я иду по улицам — и мне хорошо. У меня не было такого чувства ранее, но наступил перелом, и я понимаю – что мне лучше всего здесь. Но я понимаю, что если я хочу делать то, что я делаю, то, скорее всего, здесь у меня это не выйдет. Но просто находится, дышать этим воздухом, как бы идеалистично это ни звучало, но это стало реальными параметрами в моей жизни. Хотя один мой приятель-эзотерик сказал что, что это негативная фиксация. Ты начинаешь стареть, ты попадаешь в места, где жизнь брала тебя за яйца, и с помощью остатков этих красок и запахов ты пытаешься вернуть это чувство. Я осознаю, что это так и есть. Но это не умаляет всей позитивной ценности этого чувства для меня. И я благодарен за то, что оно появилось. 

- Но ты понимаешь, что переезжать сюда нет смысла? Москва географически лучше для организации турне, например. И жить в Мурманске ты не хочешь? 

- Чтобы делать какое-то дело, Москва — самый выгодный пункт в России, просто потому что там все остальное ближе и есть концентрация всего того, что тебе надо для дела – чтобы ты стал эффективным. Какое бы долбанутое дело себе ты ни выбрал – в Москве всегда найдется пару сотен фанатов чего угодно, это Гришковец когда-то сказал [одновременно произносим это и смеемся]. Здесь таких фанатов нет. С другой стороны – я отсюда когда-то уехал, потому что меня не устраивала местная музыкальная тусовка. На начало 90-х здесь на 80% присутствовал колхозный хэви-металл, а остальное – кабак. Сейчас такого термина уже нет, а тогда, когда ты говорил «кабак», люди понимали, о чем ты. И какой-то процент составляла высоко виртуозная музыка из музучилища, где я учился, но это терпеть не мог. Я хотел чего-то больше, и это меня отсюда утащило. А сейчас, например, у вас проходит фестиваль «Инверсия». Я играю в Питере на каком-то авангардном фестивале и встречаю музыканта из Швейцарии, который говорит мне: «А я был в Мурманске, играл на „Инверсии“». Когда я отсюда уезжал – невозможно было даже представить, чтобы такого рода музыка появилась в Мурманске. 

- Но это стало благодаря близости нашего региона к иностранным границам и партнерам из Скандинавии. Ведь даже твой уезд за границу стал возможен тоже только благодаря гостям из Швеции.

- Да, на моем выпускном экзамене в музучилище оказалась группа шведов, которые меня пригласили поиграть на фестивале в 1994 году в городе Кируна. Оттуда и началось мое триумфальное покорение мира. Я уехал и какое-то время думал, что не буду возвращаться в Россию. Я получил бакалавр в музыковедении в Лундском университете, нашел массу друзей, нашел, с кем играть. И в 2001 году мы с моей группой поехали на гастроли в Москву и Питер. Песни звучали на русском, а играли шведы. 

- Почему же вы захотели играть именно в России? 

- Потому что мой коллектив «Василий К. & The Kürtens» - по сути, это был я и готовая экспериментальная рок-группа из Лунда. Я пел на русском, английском и шведском, но через какое-то время коллеги мне сказали: «Давай-ка ты будешь лучше петь только на русском. В этом больше силы, больше искренности». И мы так какое-то время и делали, музыка нам нравилась, но было понятно, что в Швеции это могло бы вызвать в лучшем случае любопытство. И не более того. И, если хотеть играть много – это не та страна. И в тоже время я начал знакомиться с Интернетом и заметил, что в России появилась такая вещь, которой не было раньше. Это низовые инфраструктуры, которые поддерживают музыку. Это – клубы, где можно играть. Это – люди, которые ходят в эти клубы. Какие-то лейблы, радиостанции. 

- И экономически в России стало немного полегче? 

- Это мне еще предстояло выяснить. Я когда приехал в Россию, то про деньги особо не думал. У меня был чемодан демодисков, которые я со шведами записал. То есть за плечами у меня был Мурманск, где совсем не было сцены, потом Швеция и сразу Москва с Питером – в которых, как я обнаружил, есть клубы, в которых ты поиграешь и тебе заплатят, а еще тебя кто-то придет послушать. На свои первые концерты мы на ржавом «Вольво», блин, в ноябре приехали из Лунда в Мурманск. Причем нагрузили машину усилителями, потому что думали, что в российских клубах тоже надо везти с собой «бэк лайн», а оказалось ни фига – тут почти в каждом был свой «бэк лайн». В Швеции с собой надо было тащить все, а здесь оказалось проще. Мы приехали наобум. Я в течение месяца забил 10 концертов: пять в Москве, пять в Питере. И они все сработали. И где-то люди были, где нет. Но я четко заметил больший интерес к тому, что звучало со сцены, нежели это было в Швеции. И с тех пор... «Сказали мне, что эта дорога приведет к океану смерти, и с полпути я повернул обратно. С тех пор все тянутся предо мной кривые глухие окольные тропы…» [цитата из романа «За миллиард лет до конца света » Аркадия и Бориса Стругацких]. Я продолжаю дружить с шведами, но это не их дело. Они все занимаются музыкой у себя в Швеции, а я практически переехал в Москву, собрал там свою группу «Интеллигенты», недавно ее потерял, много всего происходило. 

- А какую роль в твоей карьере сыграл журнал FUZZ? 

- Ох, ты вспомнил!!!

- Ну так у меня дома до сих пор большая подшивка лежит. Я с большим удовольствием его читал, так как это была чуть ли не единственная возможность узнать про разные группы, будь то «Гражданская Оборона» или «Последние танки в Париже». И про тебя я там довольно много читал. Я уверен, что о твоем творчестве очень много народу узнало только благодаря журналу FUZZ. 

- Это правда. Когда я приехал в Россию, я удивился – русские журналы о русской рок-музыке. Черт подери! Причем достаточно объемные и подробные, на неплохом журналистском уровне и которые люди читают. 

- Особенно в регионах, где он зачастую был единственный источник информации о любимой музыке. 

- Да, я с Катей Борисовой [постоянный журналист и литературный редактор журнала FUZZ, автор-составитель книг «Янка Дягилева. Придет вода» и «Янка»] очень дружил одно время. Шведские журналы про нас что-то написали, типа вот какая-то группа, вроде качает, но ни фига не понятно. А в FUZZ'е – целые полотна сравнений, кучу публикаций. Наше CD даже выходило как приложение к журналу. Все это делалось с любовью, и люди делали это из любви. Кстати, сейчас Леонид Новиков, который был заместитель главного редактора FUZZ, - мой концертный директор. 

- А у тебя есть шведское гражданство? 

- Вид на жительство. Это почти что гражданство, только без право голоса на выборах. 

- Не желаешь ли вернуться? Немного провокационный вопрос, но учитывая реалии, в которых мы живем…

- Черт его знает. Мы с женой об этом часто говорим. Типа «уже ******* или еще подождем»? Может быть, и придется уехать, потому что звоночков много и они все ближе и ближе. Но, с другой стороны, сколько я тут живу – они всегда все ближе и ближе. Но для человека, который хочет свободы для личности тут становится все омерзительней и омерзительней.

- А чем ты недоволен? Нарушением гражданских прав людей? Или чем? 

- Самое главное – власть отказывается сменяться выборными способами. И люди, которые там расселись, они решили, что они — Мессии. Что судьба России принадлежит им, а, кроме того, это чертовски выгодно и приносит им огромные бабки. Эго поглажено со всех сторон, а в заложниках находится вся страна. Потому что если власть не сменяется выборно, то она сменяется дворцовым переворотом или революцией. Людям не оставят другого выбора. И это преступление тех людей, которые находятся у власти. Это мое убеждение, я его не скрываю и практически на каждом концерте об этом говорю. 

- Были ли в связи с этим какие-то конфликты? 

- От властей пока не прилетало. Но некоторые граждане иногда устраивали мне на концертах попытки истерик. Кричали «предатель» или «сука». Мусором кидались. Было такое. Но не часто и ничего такого экстремального не было. Прямой агрессии, чтоб кто-то с кулаками кидался, пока еще не было. Но я не фиг-то и популярный чувак. А территориально – лучше всего понимаю в Москве, там если я что-то про Путина долбану, то все отмечают, мол, нормально. Если это происходит где-нибудь под Краснодаром, то в зале я уже слышу краем уха недовольство, но не более. Но все-таки на мои концерты приходит публика, которая понимает и знает, кто я и о чем пою. Видимо, пока я казачков еще не разозлил, чтобы они пришли и испортили мне концерт. Но, может быть, все еще впереди. 

- А ты продолжаешь ли петь «Че там у хохлов», «Только ты держишь страну» или «Про Вову»? 

- Да, я продолжаю ругать власть. Одна-песенки у меня на концерте всегда такие есть. 

- А как ты оцениваешь своих коллег по музыкальному цеху? Даже если ты не так сильно известен широкой публике, то музыканты из так называемого русского рока тебя точно знают. Ты участвовал во множестве фестивалей, и лично знаком с большим количество главных рок-музыкантов страны. Как ты себя ведешь, условно, с Александром Ф. Скляром? 

- Это отдельная печаль. Я бы не хотел называть имен. Но, Скляр, конечно отмочил. Бог с этой песней «Я забиваю сваю» про Крымский мост. Изначально же был First We Take Manhattan Леонарда Коэна, которую он переделал, кажется, в «Берем Манхэттен, потом Берлин. Спасибо за эмбарго и за Крым. Как говорил товарищ Сталин…», и в клипе все это на фоне поющих детей. То есть вся мерзость, на что человек способен, – он в это дело вложил. Бытие и история поставила нас в такую фазу, в которой проверяется наша лояльность к регрессивному или прогрессивному вектору. И то, что я думал, может быть антидотом против него, а именно – рок-культура, которая всегда для меня была про свободу, она не является панацеей от этого. Мир в очередной раз оказался сложней. Это горько. Есть люди, с которыми я разорвал отношения, но их не так много. Я все-таки не хочу сейчас уезжать. Я хочу быть здесь и говорить с теми людьми, которые хотят хоть как-то меня слушать или готовы к диалогу. Ну вот папу мне куда своего деть? Он коммунист. Для него «Крым наш» — это вообще без вариантов. Но, когда это случилось, я приехал в гости, мы стали говорить и заметили, что мы поднимаем голос, то через пару минут я ему сказал: «Пап, видишь, что происходит? Давай не будет трогать тему». Он сказал: «Хорошо». А как иначе? Что я прокляну его и уеду обратно в Швецию? Нет, это не тот вариант, на который я согласен. Я знаю, что мой отец – это светоч добра в моей жизни. А он знает, что я ему дорог. И это выше всего в любом случае.

- А ты участвовал в митингах, которые были в Москве? 

- Вот на эти последние не ходил, а на Сахарова и на Болотную ходил. Но я не ходил, так как мне что-то мешало, не помню. Но следил очень пристально. И очень грустно, когда общаешься со старыми друзьями из Мурманска, а они такие: «Знаем, знаем, это вам американцы заплатили». А человека, который мне этого говорит, я знаю 30 лет, и куда мне его девать? 

- А как ты относишься к организации фестиваля «Шашлык Live» в Парке Горького, который был создан для того, чтоб перетянуть на свою сторону молодежь, которая собиралась пойти на акции протеста? И как ты относишься к музыкантам, которые там выступали? 

- Ну это настолько обычно. Власть видит ресурсы — и власть их использует. А что касается музыкантов, это то, о чем я говорил ранее. Кинули ли их? Не знаю. Мне кажется, просто люди очень невнимательно относятся к процессу — или я слишком уж внимательно. Это не их глупость. Просто слишком по-разному расположены центры взглядов на то, что является твоей профессией. Потому что есть такое убеждение, что если ты артист, то должен быть аполитичным. Я такую версию слушал 100500 раз. И она популярна. Но лично я не могу сказать, что политика — это что-то отдельное. Это то, что вокруг нас. И все, что с нами происходит, зависит от политики и от политических решений, которые делают люди вокруг нас и какие мы сами принимаем. Это наша персональная ответственность, как бы это ни идеалистично звучало. 

Александр Борисов.