Амнистия по-настоящему, или учесть права потерпевших

Идея амнистии носится в воздухе. Призрак амнистии бродит по России. Ну и чего, спрашивается, он бродит?

Количество заключенных по сравнению с 2000 годом снизилось c 1 миллиона 60 тысяч до 680 тысяч. Исчезли камеры, где на 10 мест находилось 20 заключенных. В 2008 году в монотонную жизнь российских учреждений УИС пришли сотни новых лиц — члены Общественных наблюдательных комиссий.

Может быть, этому призраку стоит заглянуть куда-нибудь еще?

Увы, нет. России все еще далеко до стран Европы. Так, если в Белоруссии на 100 тысяч жителей приходится 314 заключенных, в Украине — 167, в Великобритании — 142, Испании — 126,  в Китае — 118, во Франции — 102, Швеции — 57, Японии — 45, то в России — 405 заключенных. Не много ли?

Но может быть, ну ее, эту Европу? Как говорится, сами с усами.

До создания в 1930-м Главного управления лагерей и мы, Россия, по количеству тоже были в Европе. В 1909 году (через два года после кровопролитной революции и разрушительных бунтов) показатель количества заключенных составлял 117 заключенных на 100 тыс. жителей. Во время Первой мировой войны он упал еще ниже.

Но амнистия — не только способ снизить число заключенных. Важнейшей задачей амнистии является продемонстрировать преступнику гуманизм российского государства.

Но оценит ли это преступник? Не сочтет ли он гуманизм за слабость? Ответ на этот вопрос дает статистика. Оказывается, среди тех, кто освободился по амнистии, количество вновь совершивших преступление оказалось почти в два раза меньше, чем среди тех, кто освободился по концу срока.

Не удивительно, что гражданское общество России в конце 2018 года находится в ожидании амнистии.

Убежден, что такая амнистия должна быть направлена на баланс интересов. В данном случае интересов осужденных и их родственников — с одной стороны, и потерпевших — с другой.

Но возможно ли такое? Оказывается, возможно.

Такой баланс интересов будет достигнут в том случае, если приоритетное право освободиться по амнистии получат те, кто загладил вред, причиненный преступлением.

Но заглаживание вреда — это не только возмещение материального и морального ущерба, а также вреда здоровью. Это и правопослушное поведение во время отбытия наказания, и прохождение лечения от наркотической зависимости и психического заболевания, и прощение со стороны потерпевшего.

Между тем гуманисты-теоретики вдруг оказались против такого подхода. Большая часть из них не переступала никогда порога колонии. Кто из осужденных загладил ущерб, а кто и не думает этого делать — для наших теоретиков, так сказать, «терра инкогнита». Тем не менее они дружно выступили против такого подхода.

Почему? Оказывается, ими двигают самые добрые побуждения. И в первую очередь намерение не допустить, чтобы по амнистии смогли освободиться те, кто побогаче да покруче. Благие пожелания наших теоретиков не имеют никакого отношения к российской действительности.

Если принять средний размер гражданского иска по уголовному делу за 200 тыс. руб., среднюю зарплату осужденного — за 12 тыс. руб. (примерно таков размер одного МРОТа), получается следующее. При удержании из зарплаты осужденного 6 тыс. руб., или 50% зарплаты в месяц, чтобы возместить эту сумму, надо работать на производстве и отчислять потерпевшему деньги менее 3 лет.

То есть для того, чтобы возместить средних размеров материальных вред, надо просто три года добросовестно трудиться.

Но представим себе, что размер вреда составляет не 200 тыс., а 4 миллиона рублей. Виновный оставил потерпевшего без квартиры. За три года лишения свободы из маленькой зэковской зарплаты денег на новую квартиру не заработаешь.

Не вижу ничего плохого в том, что Госдума примет такую амнистию, в результате которой на свободу выйдут те, кто возместят в полном объеме стоимость причиненного ущерба. А может быть, и примут на себя обязательства по возмещению ущерба в течение, например, шести месяцев после освобождения на основании акта амнистии.

Теоретики нам возразят: но ведь амнистия может быть применена только по результатам правовых событий, которые наступили до принятия акта амнистии. Однако ни из Конституции России, ни Уголовного Кодекса подобные выводы не вытекают.

Какой закон и какой юрист запрещает законодателю принять акт амнистии, в соответствие с которым законодатель освобождает тех, кто, к примеру, отбыл половину срока наказания, не является нарушителем порядка отбытия наказания и в течение трех месяцев возместил причиненный вред. Или возместил такой вред на 50%, приняв обязательство полностью возместить такой вред в течение года.

Если такую амнистию законодатель принять не вправе, надо найти ту норму, которая мешает ему защитить права как потерпевших, так и осужденных, и эту норму отменить.

Однако на поиск такой нормы вряд ли стоит тратить свое время. Такой нормы в российском законодательстве.

Догматики имеют перед Россией важную заслугу. Именно их стараниями не были приняты амнистии последних лет. А амнистия 2013 года не позволила освободить многие тысячи тех, кто заслужил выхода на свободу, но освободился (а может, и до сих пор не освободился) по концу срока. 

Хотел бы пожелать им ограничиться достигнутым и не губить амнистию 2018 года, на которой все еще не поставлен крест, переписав в 2018 году текст, составленный четверть века назад.

Убежден, что амнистия, не завязанная на то, чтобы учесть права потерпевших, обречена на то, чтобы попасть в архив историко-правовых неудач.

Очень не хотелось бы это проверять на практике.

Оригинал