Деньги за судебную ошибку: должны ли выплачивать компенсации несправедливо осужденным

*Техническая расшифровка эфира

Мария Цыганова: Здравствуйте, уважаемые радиослушатели. Это программа «Угол зрения» на радио СОЛЬ. У микрофона Мария Цыганова. Тема сегодняшнего эфира звучит следующим образом: «Деньги за судебную ошибку: должны ли выплачивать компенсации несправедливо осужденным». Дело в том, что сегодня появилась информация об инициативе адвокатов Марата Аманлиева и Николая Максимова законодательно закрепить минимальную сумму компенсации за ошибочное уголовное преследование и лишение свободны. «Согласно законопроекту, который разработала Межрегиональная правозащитная организация „Коллективная защита“, размер возмещения должен составлять от 3 тыс. до 15 тыс. рублей в день. Соответствующая инициатива в ближайшее время будет направлена на рассмотрение в профильные комитеты Госдумы и Совета Федерации». Сегодня мы уже немного затронули эту тему в программе «Федерация». У нас также проводился опрос по этому поводу. Так как результаты голосования оказались неоднозначными, попробуем в ближайший час более подробно познакомиться с новым законопроектом и понять, действительно ли в этом есть необходимость. У нас на связи автор этой инициативы, Марат Аманлиев, адвокат, президент общественной организации «Коллективная защита». Здравствуйте, Марат.

Марат Аманлиев: Добрый день.

М.Ц.: Что побудило вас разработать данный законопроект?

М.А.: Давно занимаюсь адвокатской практикой, наблюдаю за тем, как люди получают возмещения за незаконное уголовное преследование. Честно говоря, иногда волосы встают дыбом, особенно когда читаешь по этому поводу позиции Верховного суда, условно говоря. Было дело, когда Верховный суд присудил в пользу человека 9300 рублей на месяц лишения свободы, несколько лет человек просидел. То есть 300 рублей в день стоит жизнь и свобода человека. Это чашка кофе. При всем притом, что у нас гарантируется, презумпируется, провозглашается, что жизнь — это высшая ценность, что нет ничего дороже свободы выбора, передвижения, семьи. Человека всего этого лишают, а потом говорят — ну, извини, вот 300 рублей в день. По мне, так это не совсем правильно. Если это незаконное уголовное преследование, если приговор был обвинительный, но обвинили невиновного, то у человека украли жизнь. Это может быть 3 года, а может быть 10 лет. И вот у человека украли 10 лет жизни, он в глазах общества уже осужденный, заключенный, и никому не объяснишь, что оправдали — судимость-то была. Человеку очень сложно дальше жить. И поэтому должна быть компенсация, которая позволит ему определенное время, а может, всю оставшуюся жизнь не думать о том, что теперь у него не будет достойного заработка. В любом случае, отношение складывается к таким людям. Даже если их оправдывают, они в глазах общества уже преступники. Поэтому мы считаем, что 300 рублей в день — это очень мало. Почему родилась идея об отдельном законе — максимальные страдания достаточно непросто оценить. А минимальные очень просто, потому что каждый нервничал, каждый страдал и каждый испытал на себе определенные лишения из-за незаконного уголовного преследования одинаково. Другое дело, кто насколько чувствителен к таким вещам. Если люди с более устойчивой психикой, есть — с менее устойчивой. Но факт тот, что тебя отлучили от семьи, если ты был все время в СИЗО, факт того, что тебя лишили права трудиться, тебя посадили в клетку, и ты сидел там необоснованно, у каждого минимальные страдания примерно одинаковы. И мы считаем, что минимальный предел возмещения должен определять закон. А вот максимальный — уже суд. Почему минимальный размер возмещения должен определять закон — допустим, осудил человека суд, он дошел до высшей инстанции, его оправдали. И этот человек вынужден обратиться опять в суд, чтобы ему компенсировали его страдания. То есть он должен обратиться в суд, который незаконно его привлек к ответственности, и этот суд должен определить, насколько незаконно он привлек его к ответственности. Мне кажется, прямой конфликт интересов. Допустим, Тверской районный суд города Москвы, а именно туда подаются иски к министерству финансов, потому что за незаконное уголовное преследование, за незаконные действия органов власти выступает ответчиком Минфин. Получается, если Тверской суд осудил, иск подается к Минфину, но определяет размер возмещения Тверской суд. То есть Тверской суд сам за свой приговор должен определить, насколько он заставил человека страдать. На мой взгляд, это неправильно. Минимальный размер возмещения должен определять закон, а максимальный — уже суд. Это будет справедливо.

М.Ц.: Встречались ли случаи, когда человек настолько уже был обессилен всей этой канителью, несправедливостью, что он уже просто не идет в суд, чтобы не переживать это все заново?

М.А.: Конечно. Люди, которые сильно впечатлительные, они боятся взыскивать компенсацию, потому что думают, что в отношении них сейчас еще что-нибудь придумают, чтобы заставить отказаться от взыскания компенсации. Конечно, такие случаи есть. Люди, которые надеются и просто молятся, чтобы этот кошмар закончился, просто чтобы его освободили, отпустили к семье, и ему больше ничего не нужно, таких людей очень много. Но есть те, кто считает, что с ними поступили некрасиво, незаконно, и они готовы воевать, рвать и метать. Есть и такие. Но есть такие случаи, когда люди просто опускают руки и надеются просто на то, чтобы их выпустили и больше не трогали. Есть даже те, кто невиновен и согласен, чтобы их осудили условно, не лишали свободы, и они ничего дальше не будут делать.

М.Ц.: В процентном соотношении как-то можно определить, каких больше людей — которые начинают отстаивать свои права или отступают, просто возвращаются домой, стараются обо всем забыть?

М.А.: Я вам не скажу, потому что всех их не знаю. Но на мой взгляд, я считаю, что людей, которые хотят взыскать компенсацию, больше. Людей на такие вещи толкает уже и нужда, потому что их лишили права зарабатывать, у них в будущем не будет нормального заработка, в течение года хотя бы. Они понимают, что им нужно приспособиться к жизни, денег-то у них не будет. Поэтому зачастую нужда толкает, чтобы какие-то деньги получить от государства, которое допустило незаконное лишение свободы, незаконное уголовное преследование.

М.Ц.: Вы сказали, что после того, как Верховный суд оправдывает человека, ему приходится обращаться в тот же самый суд, который ему когда-то вынес обвинительный приговор.

М.А.: Не совсем в тот же суд. Я просто привел пример самый яркий, по месту нахождения ответчика. Минфин — это Тверской районный суд. Если осудил какой-то суд в любом субъекте РФ, в любом случае, подавать нужно в Москве этот иск, потому что ответчик Минфин. Но суть в чем — один суд осудил, а другой суд будет определять, насколько тот суд заставил страдать человека. Это люди из одной корпорации. Поэтому лучше, чтобы минимальный порог компенсации определял закон. Я не вижу каких-то противоречий, странностей, коррупционной составляющей в этом. Почему бы нет? Кому от этого будет плохо? Только хорошо.

М.Ц.: Надолго ли затягивается обычно такой судебный процесс, когда человек обращается с целью получить компенсацию за то, что он несправедливо был лишен свободы?

М.А.: В зависимости от самого человека. Если присудили в пользу незаконно осужденного 300 тысяч рублей за 3−4 года, он с этим не согласен, то подается апелляционная жалоба. Первая инстанция рассмотрения — это 3−4 месяца. Потом изготовление решения суда — это еще недели две. А после этого, если человек не согласен, он подает жалобу в апелляционную инстанцию. Если в апелляционной инстанции с его доводами не соглашаются и не считают, что его жизнь настолько дорога, насколько он объяснил, а стоит она 300 тысяч за 4 года, то он уже обращается в кассационную инстанцию. После кассационной инстанции, если он опять не согласен, он подает жалобу в ЕСПЧ. Он уже после кассационной инстанции может получить те 300 тысяч по исполнительному листу, что займет еще пару месяцев. Но она может обратиться также в ЕСПЧ, там еще это может пролежать не один год, потому что это обычная жалоба для ЕСПЧ, нет никакого политического подтекста, такие дела рассматриваются у них в первоочередном порядке. Еще пару лет пролежит эта жалоба его. Еще через пару лет ЕСПЧ признает, что занизили компенсацию. То есть это может растянуться на 2−3 года, если прямо вот рогами упереться. Если человек соглашается с первого захода на 300−400 тысяч, то в пределах 4−5 месяцев.

М.Ц.: Кто еще принимал участие в разработке этой инициативы? Как ее восприняли ваши коллеги, другие члены общественной организации «Коллективная защита»? М.А.: Принимал участие председатель совета Николай Максимов, это мой партнер и коллега по общественной организации. Сама общественная организация, поскольку мы инициаторы, все и поддержали. Есть разные мнения, конечно. Сразу появляются противники и ярые оппоненты этой идеи даже среди адвокатов. Бытует такая идея о том, что если ввести такую компенсацию, то оправдательных приговоров у нас не будет вообще. Но я считаю, что это не совсем правильный взгляд на этот вопрос. Давайте тогда отменим компенсации совсем, запретим людям взыскивать компенсации за незаконное уголовное преследование. Может быть, тогда оправдательных приговоров будет побольше. Руководствоваться такими принципами, на мой взгляд, неправильно. Люди должны понимать, какая минимальная планка стоимости незаконного привлечения к уголовной ответственности.

М.Ц.: А какие еще доводы приводят противники этой инициативы? Что им еще кажется неправильным?

М.А.: Те, кто будут обсуждать этот законопроект, имеют полномочия для его принятия, голосования, кто-то будет говорить, что слишком много. А у меня сразу возникает вопрос, а сколько стоит жизнь человека, который говорит, что это слишком мало? Вот человек говорит, что 15 тысяч в день — это очень много. А меня интересует, на сколько ты сам оцениваешь свою жизни, свою свободу, семью, свое будущее, карьеру, достоинство человеческое, в конце концов? И на этот вопрос очень сложно будет таким людям ответить.

М.Ц.: В разных источниках почему-то фигурируют разные суммы. У нас идет речь о минимальных значениях от 3 тысяч до 15 тысяч?

М.А.: Да, 15 тысяч рублей за день лишения свободы, неважно, заключение в СИЗО или уже отбывание реального срока. 5 тысяч рублей — за домашний арест, если человеку пришлось просто сидеть дома. И 30 тысяч в день за каждый день незаконного уголовного преследования, имеется в виду предварительное следствие на стадии, когда занимаются следователи всем делом, и на стадии судебного следствия, когда рассматривается дело в суде. Человек страдал — он же не только сидел в тюрьме или в СИЗО. Это же целое эмоциональное потрясение, психика же страдает от этого, что в отношении человека возбуждено уголовное дело, что ему грозит лишение свободы, причем это незаконно все. Он понимает, что он не виновен, но в отношении него дело расследуют. Я не знаю ни одного человека, который спокойно бы воспринял возбуждение уголовного дела в отношении него, когда он знает, что он невиновен.

М.Ц.: На какой стадии сейчас находится законопроект? Когда можно будет ожидать новостей о нем?

М.А.: Мы его дорабатываем, готовим пояснительную записку, готовим сам текст, шлифуем. К концу следующей недели, я думаю, мы его уже в чистом виде представим, направим в Госдуму и в Совет Федерации.

М.Ц.: Ознакомилась также с комментариями пользователей различных порталов, которые опубликовали информацию о данном законопроекте. Некоторые интересуются, за чей счет сей банкет, грубо говоря? Это будет компенсироваться из областного бюджета или из федерального?

М.А.: Федеральный бюджет. Минфин же расплачивается за такие вещи.

М.Ц.: А стоит ли привлекать к ответственности тех судей, которые вынесли в свое время несправедливый приговор?

М.А.: Вопрос дискуссионный. Я считаю, что было бы неплохо хотя бы дисциплинарное производство возбуждать в таких случаях. Если ты привлек человека к ответственности, не разобрался в деле, а судьи высшей инстанции разобрались и поняли, что ты незаконно свободы лишил, ты же не просто у него мешок картошки забрал — жизнь же забрал. Я считаю, что да, вопрос надо обсуждать и дисциплинарной ответственности всех, кто причастен к этому. Мы просто поднимали вопрос с точки зрения компенсации. С точки зрения дисциплинарной ответственности мы не прорабатывали. Но по сути, вопрос должен стоять. И он должен не то, что по нашей инициативе рассматриваться, — он должен априори стоять на повестке дня в случае отмены приговора и вынесения оправдательного приговора.

М.Ц.: Это, грубо говоря, логическое продолжение.

М.А.: Конечно. Это логическое завершение этого дела, когда человека оправдали, и есть тот, кто незаконно привлек. На мой взгляд, это логично — провести проверку в отношении тех, кто привлек.

М.Ц.: Если законопроект примут, с вашей стороны будет ли какая-то следующая инициатива в данном направлении, чтобы привлекали к ответственности лиц, которые совершили ошибку?

М.А.: Я думаю, мы попробуем этот вопрос проработать, привлечь внимание и к этому вопросу. Если пройдет законопроект о компенсации, если он будет принят, мы будем, конечно, безмерно рады, дальше будем в этом направлении работать. Потому что одно из другого вытекает, безусловно, это обсуждать мы, вероятнее всего, будем.

М.Ц.: Смежные судебные иски бывают, что человека оправдали, он вернулся в свою нормальную жизнь, как ему казалось, но он сталкивается с такими препятствиями, что работодатель отказывает ему в предоставлении работы из-за того, что у него была судимость? Да, его оправдали, но этот фактор смущает. Может ли человек урегулировать этот вопрос самостоятельно?

М.А.: И да, и нет. Законодательно, естественно, работодатель будет не прав, и можно его привлечь к ответственности за дискриминацию. Но это еще нужно доказать, что он отказал ему в приеме на работу именно в связи с тем, что он ранее был осужден, несмотря на то, что оправдан. Сколький вопрос. Именно поэтому мы подняли вопрос о компенсации, чтобы у человека не возникало тревог и сомнений насчет того, как ему дальше некоторое время существовать. Потому что это действительно проблема. Людей с судимостью, даже погашенной, даже со снятой судимостью, оправдательным приговором, очень сложно найти свое место после пребывания в тюрьме.

М.Ц.: Мы сегодня в нашей программе «Федерация» затрагивали эту тему. Звонили люди и рассказывали о том, что в принципе очень сложно доказать, что человек все-таки невиновен, даже когда обширную законодательную базу удалось собрать, все равно люди получают какие-то отписки, и невозможно довести дело до логического конца. Действительно ли это так?

М.А.: Да. Если посмотреть на количество оправдательных приговоров, легко сделать вывод о том, что доказывать невиновность невероятно сложно. Притом, что у нас на бумаге прописана презумпция невиновности, фактически в суде постоянно приходится доказывать, что ты невиновен. Не следствие доказывает, что ты виноват, а ты постоянно оправдываешься, что это не так.

М.Ц.: Я так понимаю, в данном вопросе такие разбирательства лягут на плечи родственников человека? Если его уже лишили свободы, то ему будет сложно в таком положении что-то сделать. Или я ошибаюсь?

М.А.: Конечно. Человек лишен возможности платить адвокату, лишен возможности трудиться и зарабатывать деньги на то, чтобы оплачивать услуги адвоката. Это все дальше решают родственники. Зачастую это сразу начинают решать родственники, потому что у нас не дают никому шанса остаться на свободе на период предварительного следствия, всех сразу практически закрывают в СИЗО, за редким исключением, даже по той категории преступлений, по которой не предусмотрено заключение под стражу. При любой возможности у нас следствие желает, хоть и не видит прямую необходимость в том, чтобы человека изолировать от общества, заключить его под стражу, как будто других мер пресечения у нас нет.

М.Ц.: Каковы шансы доказать свою невиновность человеку, у которого нет родственников, на свободе никто не может о нем позаботиться, найти хорошего адвоката? Здесь какова ситуация?

М.А.: К сожалению, как бы ни не хотелось этого признавать, но если у человека нет родственников, которые могут ему подобрать адвоката, — у такого человека зачастую шансы доказать свою невиновность стремятся к нулю.

М.Ц.: Некоторые пользователи говорят, что за такие деньги «я бы добровольно сел в тюрьму». Могут ли быть действительно случаи мошенничества, когда человек в чем-то сознался, чего он не совершал, потом его как-то оправдали, и он получил компенсацию? Или это ерунда?

М.А.: Таким пользователям, я считаю, необходимо, прежде чем высказывать такие гениальные бизнес-идеи, один день провести в СИЗО и потом понять, хочет он таким образом заработать деньги или нет. Как он собирается взыскать? В любом случае, сначала получить судимость, а потом попробовать доказать, что его незаконно осудили, и он под давлением признал вину. Это нужно изучать судебную практику и понимать, какие вопросы тебе судья задает о том, как оказывали давление, и почему эти бумаги подписал. Когда ты подписываешься, что признаешь вину, и рядом при этом присутствует адвокат, который на бумаге зафиксировал, что он разъяснил последствия признания вины, потом говорить, что это не ты, что ты этого не совершал, что все это незаконно, невозможно просто.

М.Ц.: А сами вы как оцениваете шансы этого законопроекта? Какова вероятность, что его действительно примут? Может, вы с кем-то обсуждали его, и есть какие-то отзывы от других людей, от организаций?

М.А.: К сожалению, у нас такой возможности обсудить предварительно, провести нулевые чтения нашего законопроекта среди должностных лиц, работающих в Госдуме, нет. Но мы понимаем, что такая необходимость назрела. Насколько велика вероятность принятия — я объективно понимаю, что где-то серединка на половинку. Если в политических кругах ведут речь о необходимости либерализации уголовного законодательства, об улучшении этого процесса соблюдения прав человека, гарантий определенных, то, безусловно, этот законопроект должен пройти. Потому что когда в пользу одного человека взыскивают 300 тысяч рублей за лишение свободы на срок 4 года, а в пользу другого — 1,5 миллиона и тоже за 4 года лишения свободы, возникает вопрос, почему одному 300 тысяч, а второму 1,5 миллиона, исходя из каких соображений. Ответ очень прост — на усмотрение судьи. А я считаю, что в этом вопросе не должно быть усмотрения судьи, а должен быть закон минимальной платы. А дальше уже на усмотрение судьи, пожалуйста, сколько угодно. Чем больше, тем лучше.

М.Ц.: Действительно, ведь у судьи может быть и какое-то предвзятое отношение к человеку.

М.А.: Конечно. Допустим, какой-нибудь судья отработал в следствии лет 15, он был 15 лет каким-нибудь старшим следователям по особо важным делам. Потом так случилось, что он сдал квалификационный экзамен, стал судьей. И вот ему предстоит решить вопрос, насколько пострадал человек за незаконное уголовное преследование. Я считаю, что лучше пускай это делает закон.

М.Ц.: Марат, большое спасибо, что поучаствовали в нашей программе, нашли время рассказать о своем законопроекте.

М.А.: Вам огромное спасибо за поддержку.

М.Ц.: У нас на связи следующий участник нашей программы, Алексей Соколов, правозащитник, руководитель общественной организации «Правовая основа». Алексей, здравствуйте. Алексей Соколов: Здравствуйте.

М.Ц.: На ваш взгляд, насколько на данный момент прозрачно законодательство, насколько оно позволяет человеку получить какую-то компенсацию за то, что он несправедливо был осужден?

А.С.: На сегодняшний день у нас в законодательстве это все прописано. Есть статья, позволяющая человеку, незаконно привлеченному к уголовной ответственности, право на реабилитацию. Только, как обычно у нас в России бывает, закон есть, но он не работает. Человек подает на реабилитацию, но ему выплачивают совершенные гроши за то, что он, например, отбыл наказание, год в СИЗО просидел, к примеру, или были люди, и 5 лет в колонии просидели, потом их оправдали на основании доказательств того, что они невиновны. Но люди получают совершенные гроши. Люди гробят свое здоровье, нервы, репутацию, а взамен получают потом гроши, которые не соответствуют тому страданию, которое они перенесли. Данная инициатива очень полезна. Но насколько она проходная, я бы поставил это под вопрос. Потому что у нас государство и так платит большие деньги по решениям ЕСПЧ. А если в бюджет еще будут закладываться суммы для выплат по реабилитации — представьте, человек просидел 12 месяцев в СИЗО, и ему по 15 тысяч рублей за каждый день будут платить. Это же для властей будет самоубийство. Мне кажется, это непроходная инициатива. Надо просто требовать и как-то изменять на законодательном уровне именно суммы по реабилитации.

М.Ц.: То есть все-таки в принципе какой-то определенный назначенный минимум для компенсации таким людям должен быть, но в других цифрах?

А.С.: Тут нельзя провести параллель — минимальный возврат за страдания в учреждениях уголовно-исполнительной системы. Например, один человек, бич, который был оперативниками специально посажен в тюрьму, чтобы получили себе галочку, и потом в суде доказывает, что его необоснованно и незаконно привлекли к ответственности, он будет получать, например, по 15 тысяч рублей в день. И он скажет, конечно, что «я еще буду сидеть столько же». И другой человек, который имеет бизнес, репутацию, авторитет среди предпринимателей, семья у него, дети, все в идеальном состоянии, благополучный человек, и он в один миг это все потерял, 2−3 года бьется с этой правоохранительной системой, в итоге его оправдывают, но он все потерял. И ему выплачивают по 3 тысячи рублей в день, когда он по миллиону, например, зарабатывал. Тут, мне кажется, несоответствие происходит большое. Почему я заострил внимание на этом — у нас были некоторые судебные решения ЕСПЧ, по которому человеку, просидевшему в СИЗО лишний год, выплатили 13 тысяч евро. Так он мне сообщил: «Слушай, я готов еще 2 года просидеть за такую сумму». Это несоразмерно тому, что человек перенес.

М.Ц.: То есть бывают и обратные случаи, когда сам человек, который попал в эту ситуацию, удивляется, что ему слишком много заплатили?

А.С.: Совершенно верно. Люди, которые жизнь или часть жизни проводят в уголовно-исправительной системе, у них человеческие потребности снижаются. Находясь в системе, они не видят ничего, кроме материальных продуктов. Они не видят денег, не видят никаких услуг. Они видят только продукты питания, чай, сигареты, конфеты. У них доходная часть жизни — это сигареты, чай и конфеты. Я встречал людей, которые соглашались с оперативниками взять на себя дополнительные преступления, лишь бы им давали облегченный вид режима, давали им «чай-курить», как они это называют. Несоразмерна такая функция — от 3 до 15 тысяч рублей в день — для человека, который был незаконно привлечен к уголовной ответственности. Тут надо менять структуру самого судебного акта, по которому человек был фактически оболган. Что привлекли заведомо невиновного человека, потом оправдали. Должна последовать ответственность лиц, которые фабриковали это дело. От оперативного сотрудника и до судьи, который выносил обвинительный приговор. Должна быть ответственность этих людей. У нас она сейчас в России не работает. У нас люди, которые фабрикуют уголовные дела, осуждают людей по сфабрикованным материалам уголовных дел, не несут никакой ответственности за это. Вот здесь, мне кажется, надо прорабатывать вопрос, чтобы была ответственность. По решениям ЕСПЧ наша страна выплачивает большие суммы в валюте, а никто за это не несет ответственности.

М.Ц.: Инициатор этого законопроекта сказал, что вряд ли кто-то по собственному желанию согласится сесть в тюрьму, чтобы получить эти деньги. А по факту, получается, все-таки и такое допустимо, если я правильно поняла.

А.С.: Я серьезно говорю — будут люди. Надо же сесть в тюрьму, отсидеть и потом доказать, что ты невиновен. Это очень сложно. С учетом того, что у нас 0,03% оправдательных приговоров. Это не будет зарабатыванием для некоторых денег. Будут какие-то частные случаи, когда оперативники будут договариваться. Но это исключено, мне кажется. А то, что люди зарабатывают себе таким незаконным образом какие-то деньги, — на моем веку, также могу сказать, люди отрубали себе пальцы в колонии, чтобы получать инвалидность и пенсию каждый месяц.

М.Ц.: Если вернемся к той идее, что те судьи, которые вынесли несправедливый приговор в свое время, должны нести ответственность, по вашему усмотрению, какие меры должны к ним применяться? Это должны быть штрафы или какая-то другая ответственность?

А.С.: Я считаю, во-первых, что должна быть квалификационная отметка этого человека, который выносит этот обвинительный приговор. Должно быть и материальное наказание. И, естественно, в профессиональном плане наказание. Зачем нам человек, который допускает в своей работе брак? Человека, который на заводе допускает брак, осуждают, когда какие-то последствия происходят. Человек выпустил деталь для самолета, самолет упал, человека привлекают к уголовной ответственности. А тут человек в мантии совершает фактически произвол, преступление, он подвергает невиновного человека уголовному наказанию и за это должен также нести ответственность. Надо разбираться в делах. Они-то в основном не разбираются в делах. Никто их не читает. Судьи сидят, между собой что-то обсуждают, общаются, у них уже есть скомпонованный приговор. Фактически приговор они берут из флеш-карт прокуроров или следователей. Уже неоднократно многие говорили об этом, заявляли, что приговор полностью по тексту обвинительного заключения.

М.Ц.: Если я вас правильно поняла, в идеале, если человека оправдывают, то судью, который вынес когда-то несправедливое решение, нужно отстранять от занимаемой должности?

А.С.: Да. В том числе и отстранять. Конечно, надо выяснять, при каких обстоятельствах было вынесено это решение, потому что судья на момент рассмотрения уголовного дела увидел, например, что обвинение в полном объеме предоставило доказательную базу, а потом, по прошествии 2−3 лет появился человек, который сказал: «Это я совершил преступление», и рассказал обо всем, как все происходило. Тут фактически нет вины судьи. Есть доказательная база, основанная на материалах дела. Отстранять именно в том контексте, когда есть очевидные ляпы по уголовному делу, есть белые нитки в этом уголовном деле, а судья закрывает глаза. Конечно, таких надо отстранять.

М.Ц.: Иногда принято считать, что если начались уже какие-то разбирательства с судьей, то судья в глазах общества себя уже скомпрометировал, и к нему соответствующее отношение складывается. Как же тогда проводить такие проверки, чтобы и репутация судьи тоже не пострадала, если вдруг на самом деле его ошибки не было?

А.С.: Отсюда у нас и самый маленький процент оправдательных приговоров. Потому что у нас власть и система боится, что скомпрометирует себя. Оперативники не могут халатно работать, они не могут брак нести в своей работе. Следователь не может заведомо привлекать невиновного человека к обвинению. У нас уже по цепочке — если человека оправдывают, получается, все службы, которые работали, — прокуратура, следствие, адвокаты, надзорные ведомства, которые неоднократно проверяли жалобы, судьи — они все, получается, совершили преступление. Только из-за этого, что у нас нет наказуемости, и что система не хочет обличать себя, что она плохо работает, у нас оправдательные приговоры только 0,03%.

М.Ц.: В вашей практике много ли обращений, когда обращаются семьи тех, кого лишили свободы, и пытаются как-то достучаться до справедливости?

А.С.: Много, да. М.Ц.: А вы сами как бы усовершенствовали инициативу, которая на данный момент озвучена, чтобы это действительно было действенно?

А.С.: Я думаю, что Верховный суд должен внести разъяснения, какие выплаты должны получать люди за необоснованное привлечение их к уголовной ответственности. Во-вторых, надо все-таки узаконить ответственность людей, которые совершили такие вот ошибки в своей деятельности. Если будет эта ответственность, тогда многое поменяется. А так, я говорю, инициатива хорошая, но непроходная. Тем более, у нас законодательной инициативой наделены депутаты, президент, Совет Федерации. Обратиться можно в какой-нибудь комитет при Госдуме, но вряд ли это пройдет, от 3 до 15 тысяч рублей в день. Может и пройдет, не знаю, может, у людей получится. Будет к лучшему, хоть что-то будут люди иметь. Сейчас они получают за год незаконного отбывания наказания 10 тысяч. А тут хоть какие-то деньги будут получать.

М.Ц.: В вашей практике какие самые минимальные были выплаты несправедливо осужденным? А.С.: Я сейчас не могу сказать. Несправедливо арестованным — 500 рублей за 15 суток что ли.

М.Ц.: Действительно, копейки. Алексей, большое спасибо, что нашли время с нами пообщаться.

А.С.: Спасибо вам.

М.Ц.: Мы услышали два мнения, и они разделились. На связи со студией третий эксперт, Святослав Хроменков, юрист, председатель правления общественной организации «Сибирь без пыток» (г.Иркутск). Здравствуйте!

Святослав Хроменков: Здравствуйте.

М.Ц.: Сегодня у нас дискуссия разворачивается по поводу инициативы московских адвокатов законодательно закрепить определенный минимум, а именно от 3 до 15 тысяч в день людям, которые несправедливо были арестованы или отбывали срок в местах лишения свободы. Вы как считаете, нужна ли такая инициатива, будет ли она эффективна?

С.Х.: Если говорить об эффективности, на мой взгляд, хорошо было бы, если бы после того, как такие пострадавшие люди взыскали с казны эти деньги, в порядке регресса государство смогло бы обратиться с взысканием к тем должностным лицам, которые являются виновниками незаконного осуждения граждан. Вообще, на мой взгляд, инициатива хорошая, потому что сейчас это отдано на откуп судьям, зависит полностью от внутреннего убеждения судьи, сколько человеку присудить. Из моей практики, если взять по аналогии, взыскивают расходы на оплату услуг представителя, могу взыскать судьи 1 тысячу рублей, 3 тысячи рублей, копейки буквально за сложные дела. И также по 30, 50, 70 тысяч. Непонятно, от чего это зависит. А если говорить конкретно о компенсации вреда, допустим, раз взыскали 70 тысяч рублей, парня облили спиртом сотрудники колонии и подожгли. На мой взгляд, это мало. Или конкретно за незаконное осуждение — год у нас парень отсидел по уголовному делу, потом его оправдали. И суд ему взыскал 300 тысяч рублей. Хотя, на мой взгляд, любой человек, если бы приложил достаточно усилий, за год бы заработал больше, чем чуть меньше тысячи в день, если считать, 365 дней в году. Поэтому инициатива эта хорошая. Если математически изложить, это будет миллион 100 тысяч минимально до 8 миллионов рублей.

М.Ц.: Калькулятор подсказывает, до 5 миллионов 475 тысяч в год.

С.Х.: С другой стороны, мы вторгаемся в эту епархию судей. Есть же судейская дискреция, внутреннее убеждение, сколько присуждать, они сами определяют. Но если их поставят в эти жесткие рамки, меньше которых нельзя присуждать, я думаю, что будет больше соответствовать принципу справедливости и соразмерности при вынесении таких решений о взыскании с казны денег в пользу тех лиц, которые незаконно были осуждены. Потому что зачастую у нас такие решения не соразмерны тем страданиям, которые испытали люди. По громким делам присуждают, мы знаем, вот Ильдару Дадину недавно присудили 2 миллиона. А если дело негромкое, где-то в провинции, и человек действительно отбыл, ему дадут подачку, условно говоря, несколько десятков или сот тысяч. А те страдания, которые он понес и члены его семьи, будут несоразмерны.

М.Ц.: Если я правильно поняла, принятие этого законопроекта все-таки будет стимулом для судей вынести максимально справедливый приговор?

С.Х.: Я думаю, да. Такая инициатива очень важно с точки зрения справедливости, если какой-то минимальный порог установить. Судья же может, условно говоря, и 1 тысячу же присудить. Есть, конечно, и постановление пленума Верховного суда, где говорится, что справедливые должны решения выноситься. Но справедливость — понятие, которое отдано на откуп судье. У него свое понятие о справедливости. Поэтому знаете, как говорят — чем законнее приговоры, тем они несправедливее. М.Ц.: Когда мы говорили с инициатором данного законопроекта, он озвучил, что противники этой инициативы в основном аргументируют тем, что в случае принятия законопроекта получится так, что оправдательных решений суда вообще не будет. Судьи будут бояться, что придется выплачивать такие суммы, и просто будет меньше этих оправдательных приговоров. Можете как-то прокомментировать такую позицию?

С.Х.: Их и так меньше 1%. Если их и так практически нет, то этого бояться не стоит. Надо пробовать. Я считаю, что должно постоянно проводиться реформа уголовного правосудия. Уголовное правосудие не должно быть таким закостенелым, оно должно как-то динамично развиваться в соответствии с потребностями общества. Если исходить из той позиции, что основная функция правоохранительных органов — это обеспечение общественной безопасности. А если они свои функции исполняют плохо, то они должны за это отвечать. Мы узнаем, так это или нет, только после того, как опробуем.

М.Ц.: То есть надо сначала принять этот законопроект и посмотреть, что из этого выйдет.

С.Х.: Ничто не помешало нам сначала УФМС создать, а потом ее упразднить. Эти многомиллионные вливания, совершенно бессмысленные, на мой взгляд. Сейчас мы откатываемся назад, все обратно ушло в систему МВД. Что будет хуже, а что лучше, трудно сейчас сказать. Мы можем только на практике это узнать. Давайте попробуем. У нас уже много было ошибок. Исходя из того, что система уже доказала свою неэффективность, меньше 1% оправдательных приговоров — ну, о чем мы говорим? Что, прям людей оправдывают? У нас коллеги в комитете против пыток недавно провели решение, они дошло до ЕСПЧ, которое стало поводом для отмены постановления об отказе в возбуждении уголовного дела за пытки. Это надо до ЕСПЧ дойти, чтобы вынесли какой-то оправдательный приговор. Давайте пробовать. Это же не панацея, на самом деле, ЕСПЧ. Мы должны стремиться к тому, чтобы на национальном уровне все это решать.

М.Ц.: Также мы выяснили, что все эти компенсации будут из федерального бюджета. Некоторые считают, что это слишком большая нагрузка на государство, ему придется экономить на чем-то другом, и появятся у нас другие проблемы обязательно сразу в стране. Как вам кажется, так ли это?

С.Х.: Чисто гипотетически да, я считаю, что мы на коттеджах на чьих-то будет экономить. У нас непонятно, куда уходят эти деньги, которые с бюджет выплачиваются. Что мы видим? Сейчас пенсионная система реформируется, налоговая система реформируется, камералят у нас юридические лица и физические лица могут камералить сейчас, по 3 года глубина взыскания с каждого банковского счета. В то время, как мы знаем, как наши дорогие чиновники и руководство разных силовых ведомств, правоохранительных органов неплохо живут. Новости последние мы слышим, некоторые из них получают откаты в виде коттеджей. Поэтому здесь пенять на то, что у нас бюджеты скудеют — у нас он просто непонятно куда уходит. Надо нормально расходовать и нормально это контролировать. Мы и в будущем пенсию не будем получать с этой пенсионной системой. Поэтому говорить, что казна у нас скудеет — пожалуйста, в порядке регресса взыскивайте с виновных лиц, тех, кто конкретно виноват в незаконном осуждении конкретного лица. Тогда казна не оскудеет. Приставы будут взыскивать, все будет работать. И это будет также дисциплинировать сотрудников, которые расследуют эти уголовные дела.

М.Ц.: Как вам кажется, не будет ли справедливее, чтобы немного снять нагрузку с федерального бюджета, какую-то часть от этих компенсаций, которые в итоге начислены человеку, взыскать конкретно с того судьи, который сделал ошибку?

С.Х.: Вообще я не о судьях говорю, я говорю больше о следователях. Это единицы дел, о которых можно услышать, что судья вынес неправосудный приговор. У нас даже по делу, по которому мы оправдали человека, ему 4 года давали, 1 год он отсидел, мы потом добились его оправдания и компенсацию 300 тысяч. Может быть, предусмотреть какой-то механизм субсидиарного взыскания с конкретных должностных лиц. Прописать как-то, что когда будет обращаться человек за взысканием вреда за незаконное осуждение, он будет в качестве соответчика указывать конкретное должностное лицо, которое, на его взгляд, было виновно в его незаконном осуждении. Он и так, исходя из структуры закона, может это указывать, если законотворцы наши, может быть, по этому поводу отдельное постановление пленума вынесут, этого будет достаточно. В принципе, это правильно будет — их дополнительно к ответственности привлекать. Потому что так получается, что казна за всех отвечает. Мы фактически отвечаем за то, что следователи и судьи плохо работают. Из нашего кармана, поскольку мы платим налоги, это все платится. Это будет их больше дисциплинировать и это будет правильно. А с регионального бюджета — я относительно нашего региона скажу. У нас дотационный характер в последнее время носит наш регион. У нас и так все наши прибыли, на мой взгляд, в федеральный бюджет утекают, а оттуда потом перераспределяются в меньшей степени по сравнению с некоторыми известными регионами. Чечню взять. Непонятно, почему им такие привилегии даются. Хотя у нас вроде и нефть, и газ, и лес. Куда это все уходит, непонятно. Хотя если исходить из валового дохода на душу населения, наша любимая страна РФ добывает всех этих природных богатств не меньше, чем Арабские Эмираты. Поэтому говорить о региональном бюджете не думаю, что имеет смысл, просто исходя из экономической целесообразности. А вот в порядке регресса ответчиками привлекать этих конкретных должностных лиц — вот это было бы правильно. Это позитивно влияло бы на всю систему уголовного правосудия.

М.Ц.: У нас немного разделились мнения, каковы шансы, что законопроект примут, — Марат старается оптимистично смотреть на эту ситуацию, а Алексей считает, что законопроект, скорее всего, отклонят. Как вам кажется, что ждет этот законопроект? Может ли такое быть, что его примут, и он будет действовать?

С.Х.: Я, во-первых, пользуясь случаем, снимаю шляпу перед таким замечательным адвокатом. Здорово встретить в адвокатском сообществе таких приличных людей, которые такие здравые инициативы продвигают. Мне хочется пожелать ему успеха. Но, на мой взгляд, житейский, обыденный, — не примут такой законопроект. Слишком хороший он. Не в почете у нас хорошие идеи. Вы посмотрите на нашу дорогую и любимую Государственную Думу, что они там принимают.

М.Ц.: Спасибо вам, Святослав, что нашли время с нами пообщаться.

С.Х.: Спасибо.

М.Ц.: Все наши спикеры согласны, что инициатива важная и хорошая. Но каковы шансы, примут ли такой законопроект, пока большой вопрос. Это была программа «Угол зрения» на радио СОЛЬ. У микрофона была Мария Цыганова. До свидания.

Источник: https://salt.zone/radio/8798