Люди склонны подозревать меня в том, что я сочиняю собственную биографию в зависимости от настроения

Люди склонны подозревать меня в том, что я сочиняю собственную биографию в зависимости от настроения, качества и количества выпитого, природы, погоды, политики, пмс, пмж и жкх. А, меж тем, моя биография пестрит географией, как бы вы ни подозревали меня в маразме и склонностям к художественному вымыслу. 

Некоторые запутались в моих мемуарах гейши, события из которых то происходят в Москве, то в украинских селах, то в Петрозаводске времен Олимпиады. Так это все по чесноку и было. За 10 лет учебы я поменяла 11 школ. А ведь было еще и дошкольное время. Так что, если не верите и требуете во всем разобраться, ну окей, записывайте.

Родилась в городе Бендеры, Молдавской ССР. В 11 месяцев вылетела в окно с третьего этажа, так как в квартире случился пожар. Мама меня выбросила и спрыгнула сама. Я зацепилась за кроны деревьев и кустов, на мне ни царапины. Мама тоже как-то элегантно приземлилась. В общем, отделались выговором от пожарной команды. 

Дошкольное время помню плохо, но точно жили в Архангельской области, поселок Глубокое. Там из ярких воспоминаний туалет в сарае. Запах ароматных замерзших поленьев до сих пор преследует меня. Там же я сожгла папины документы в печке, всю пачку. Папа работал на БелАЗе. И я залезала к нему в кабину сама, чем очень гордилась. Кто в теме – БелАЗ – гигантская машина. И колеса у нее – как маленькая летающая тарелка в анфас.

Далее произошло то, правдивой версии чего я не смогла добиться ни от мамы ни от папы, но по факту, семью расформировали. Меня забрала бабушка Ася, кстати, свидетель Иеговы(*), а моих младших братьев забрали в детдом. Одного брата уже нет в живых, а с Лешкой мы узнали друг друга только в мои тридцать, в его 28. Он вырос в Котласе в детдоме, через милицию нашел нас. 

После расформирования семьи начался какой-то мрачный период в истории мамы, а папа у меня каким-то образом выманил обратно у бабушки. Мне у нее было скучно, заставляли молиться, хвалить Иегову и не пускали гулять без колготок во дворы деревяшек на Державина. 
Потом, когда хитрый Фьорд меня умыкнул, началась Сказка странствий. Я оказалась на Украине. Там Федю всегда откармливали одинокие женщины, мечтавшие заменить мне маму. Смазливый Федор этим пользовался и менял мне мам просто как многоопытный продюсер. Так он встретил Нину, мою мачеху, симпатичную хозяйственную женщину, к сожалению, спившуюся и мигрировавшую в край умерших алкоголиков. Мне от нее доставалось. Но, к счастью, 5 из 7 лет, которые я училась в школе под присмотром этой семьи, я провела в интернате при Вишневской средней школе. Прекрасный поселок Вишневое с диким ароматом цветущих вишен и плодоносящими даже у почты и вокзала фруктовыми деревьями мне дорог как воспоминание. Там я окрепла, обрела друзей и авторитет. В интернате я была любимицей поваров, потому что доедала запеканку, любила рассольник и не перебирала. Еще у нас был воспитатель Пиля, работавший в школе историком, а по вечерам в интернате смотрителем. И был завуч Иваненко, могу наврать фамилию, но мы его так боялись, когда он тоже вечерами дежурил, что мы однажды не смогли с девочками выйти в туалет и нассали на ковер. Предпочли позор завтра с кастеляншей, чем сегодня с очкастым монстром. И еще в старших классах в интернат поступили взрослые мальчики хулиганы, которые в коридоре нам показывали волосатый лобок. И ржали. А мы заскакивали в свою комнату и визжали. В ту пору мы еще были неразвитыми в области лобка.

Первые два класса я училась по украинским школам. Была какая-то Краснопилка. Была Харьковская область. Там я в прописях постоянно делала ошибку, потому что писала заяц, а по-украински – это заець. Я была кацапкой, которая даже зайца толком не могла написать.
Потом Федя решил сделать приятное маме, у которой в Петрике стала налаживаться жизнь, она встретила дядю Валеру, который был в нее влюблен до безумия. Как меня видел, так все заявлял «Я люблю твою мать». Зачем мне были эти знания, до сих пор не осознала. Папа меня подбросил и уехал к Нине на Украину. Здесь я проучилась в школе №40 два года. Жила у бабы Лены, ходила от дома до школы по панелям, пахнущим по-разному в разную погоду. Самый вкусный запах – после летнего дождя.

В конце четвертого класса Федя нарисовался на пороге школы и стал уговаривать меня уехать на Украину. Я попросила посоветоваться с мамой. Федя сказал – да-да и увез меня в Днепропетровскую область. А мама и не знала. Написала заявление в милицию. Меня быстро нашли у Феди, но маме не отдали, Федя хитро там все провернул с документами. Спустя пять лет, в конце 9-го класса мама сделала то же самое с ним – приехала тайком и увезла меня в Петрик.
Цыганщина, чо.

10-й класс я уже заканчивала в школе 38. Жила у той же бабы Лены, набиралась от нее словечек. Уже писала стихи и сочинения на пятерки. Ходила в литературную студию к Виктору Потиевскому. И через год поступила в Литинститут. 

4 года Москвы, потом два года Петрика унылого, безработного, безденежного, у той же бабы Лены. 

И – бац, работа в газете «Петрозаводск», которая переехала почти под наши окна. Я пришла в газету и сказала Юрию Викторовичу Шлейкину, что умею писать. Он посмеялся моей наглости, перебросил меня на Колю Габалова, который и стал моим настоящим первым учителем. Так закончились мои скитания и нищебродство. Я обрела себя, дело, круг друзей, ориентиры. И почувствовала вкус жизни. 

Так что, если вдруг вам кажется, что я завралась, не переживайте. Я сама уже не помню некоторых школ и людей, встретившихся мне на пути. Но биография моя пестра, как юбка у цыганки. И я об этом ну нисколько не жалею. А то выросла бы в любящей скучной семье, не получила бы всех этих п****, которые укрепили мою задницу, не научилась бы так остро и стремительно все подмечать и записывать. Не стала бы точно той Наташкой Ермолиной, которую вы все знаете.