Андрей Пионтковский о трибунале по делу Боинга и украинском кризисе

Означает ли российское вето в Совете Безопасности признание вины? Почему Россия выступила против создания трибунала по делу Боинга? Входит ли в интересы Кремля эскалация конфликта на востоке Украины? Может ли российская внесистемная оппозиция рассчитывать на само участие в локальных выборах?
Эксперт программы — представитель западнического крыла российской оппозиции Андрей Пионтковский.

На этой неделе смещаем фокус событий в область политики. В среду Россия наложила вето на проект резолюции Совета Безопасности ООН. Он предусматривал учреждение трибунала по делу о крушении Боинга в небе Донбасса год назад. Россия стала единственной страной из 15-ти, проголосовавшей против.
А в российской глубинке представителям Демократической коалиции отказали в приёме подписей за кандидатов на местных выборах. Это случилось в двух регионах из четырех, где они собирались баллотироваться — Магаданской и Новосибирской областях. В третьем регионе — Костромской области — был арестован глава избирательного штаба коалиции.

Главные, на его взгляд, темы политической дискуссии, определяет один из моральных авторитетов российской оппозиции, публицист и политолог Андрей Пионтковский.

Андрей Пионтковский: Последние два и, я думаю, предстоящие два года темой обсуждения является украинский кризис. Собственно, он не украинский, он постсоветский — это продолжающийся процесс умирания советской империи, и он очень важен для Украины, России, Европы — для всего мира. Я бы сказал, трагикомичная ситуация — голосование в Совете Безопасности, где Россия практически взяла на себя ответственность за гибель малазийского лайнера, выиграв неподсудность трибуналу, учрежденному Советом Безопасности. Трибунал все равно будет — это и коллеги Чурину объясняли — может быть, трибунал, организованной Генеральной Ассамблеей, может быть, и государствами. Дело в том, что трибунал, учрежденный Советом Безопасности, обладает уникальным качеством: императивностью, с точки зрения международного права, выдачи любых граждан любого государства-члена ООН этому трибуналу. Мы избавили себя от необходимости в случае чего выдавать гражданина Путина для рассмотрения преступления, которое по уставу этого трибунала, приложенного к проекту резолюции, наказывается пожизненным заключением или заключением на 30 лет. Спасти подполковника Путина — в этом была цель наших представителей ООН, но ценой этого было окончательное подтверждение мирового общественного мнения, что именно Россия — виновник этой катастрофы.

RFI: Неожиданности в российском вето не было, о нем многократно предупреждали заранее.

Нет, я вас немного поправлю. Не было неожиданности для мирового общественного мнения, но для замечательного «хомо советикуса», воспитанного нашим телевидением, как ни странно, была неожиданность. Вы заметили парадоксальную вещь: согласно опросу общественного мнения, большинство граждан России требовало этого трибунала. Это замечательный феномен. Он показывает эффективность нашей пропаганды. Почему они требовали? Потому что они были уверены на 100%, что виноваты проклятые «укропы». Поэтому обязательно нужен трибунал, который осудит этих «укропов» и стоящих за ними «пиндосов», потому что об этом им год рассказывали по телевидению. Для общественного мнения нашего российского доброго, доверчивого народа произошла определенная неожиданность. Я думаю, что в ближайшие два дня опытные профессионалы на телевидении сгладят этот когнитивный диссонанс.

Многие говорили о том, что лето — это возможный период продолжения или возобновления боевых действий на востоке Украины. Этого не произошло. Почему?

Я этого не говорил. Я утверждаю во всех своих интервью — прежде всего, украинским средствам массовой информации, потому что они меня больше спрашивают, чем российские — что никакой военной эскалации со стороны Путина не будет. Это день опубликования в англоязычной газете The Moscow Times статьи очень близкого Кремлю политолога, господина Лукьянова, которая называется «Putin wants peaceful coexistance with the West» («Путин хочет мирного сосуществования с Западом»). Потом в «Российской газете» появился ее перевод на русский язык, и самые ключевые абзацы там отсутствовали. Например, тот, в котором говорилось, что дальнейшая эскалация военных действий для России была бы опасна и чрезвычайно затратна.

Если войны не будет, по вашему мнению, будет ли мир?

Важно сказать, что за последние 2–3 года стратегические цели в отношении Украины не изменились, они просто реализуются разными средствами. Стратегическая цель — не допустить европейского вектора развития Украины. Успех Украины на европейском пути развития стал бы слишком заразительным и притягательным примером для российского общества и создал бы угрозу пожизненной власти Путина. Путин избрал другой путь, тоже, на мой взгляд, неудачный, но он пока еще этого не понял. Расширение той же идеи — блокирование европейского вектора. Вы заметили, что Путин и Лавров стали горячими сторонниками территориальной целостности Украины? Они с утра до вечера говорят о территориальной целостности Украины, за исключением Крыма, конечно. Втолкнуть эту «Лугандонию», как раковую опухоль, внутрь Украины, чтобы она сеяла там хаос и нестабильность. Сейчас цель Кремля — соблазнить Украину иллюзией территориальной целостности и заставить принять этот данайский дар.

Поговорим немного о российской политике. Есть ли российская политика, и может ли быть ее развитие в ближайшее время?

Политика — это возможность смены власти мирным демократическим путем через выборы, сменяемость власти. Как это, например, обстраивалось такой молодой демократией, как Грузия, несколько лет назад. С другой стороны, вам (это) может не нравиться. Мне, например, власть «Грузинской мечты» нравится гораздо меньше, чем власть «Национального движения» во главе с Саакашвили. Но я считаю гигантским, системообразующим достижением Грузии на пути к демократии переход власти от одной политической силы к другой в результате выборов. Я думаю, что никому из наших слушателей не нужно объяснять, что этот переход в России невозможен, поэтому политики не существует. Идет старый спор: участвовать в этих выборах или не участвовать. Я против участия в этих выборах. Зачем садиться с шулерами играть в карты? У моих противников иногда эти споры очень горячие. Масса людей, которых я безмерно уважаю, коллеги по оппозиционному движению, они считают, что нужно участвовать. Пожалуй, основной их аргумент — они (выборы) имеют огромное пропагандистское значение, что «мы продемонстрируем все уловки власти, как она лишает возможности участвовать в выборах». Но сколько это можно демонстрировать? Один раз было продемонстрировано в выборах 2011–2012 года — по-моему, можно было сделать выводы. Для сомневающихся выводы сделаны сейчас совершенно беспредельными методами арестов и в Костроме, и в Калуге, и в Новосибирске. Я с удовольствием подписал бы недавнее заявление наших замечательных оппозиционеров — с которыми раньше я был по этому вопросу несогласен — Навального, по-моему, Милова и Касьянова, где они пишут, что такое поведение власти абсолютно исключает возможность ее смены в результате выборов, закрывает путь демократических изменений. Очень хорошо. Если это стало последним уроком для оппозиции, то надо вас за это поблагодарить. Мы оставим эти совершенно ненужные споры и задумаемся над серьезными вопросами: где место и роль оппозиции в государстве, которое уже прошло очень большую дистанцию от авторитарного к тоталитарному.

Последние два коротких вопроса. Идет вторая половина года — что бы вас сильно огорчило из того, что может случиться, и что вас могло бы порадовать?

Таких обнадеживающих признаков, чтобы чему-то порадоваться, очень мало. Политика неизбежно делает человека циником и даже нас, наблюдателей, аналитиков. Надо стараться этого максимально избегать. Я говорил, что военная эскалация невозможна, я даже до последнего времени говорил, маловероятна. Это не мой анализ, это знания и настроения элиты — так называемой абсолютной элиты в окружении Путина. Она абсолютно не готова к той конфронтации с Западом, к которой надо было идти, если принимать концепцию «русского мира» всерьез. Если бы была военная эскалация, она бы привела к сравнительно быстрому эндшпилю для режима Путина. Было бы аморально этого желать и этому радоваться, поэтому давайте, не будем этого желать. Если это произойдет, этому стоит огорчиться, потому что тысячи людей потеряют жизни. Но если этого не произойдет, то уход от режима будет достаточно растянутым гниением. Запад сохранит тот уровень санкций. Все же связано: и история с Боингом, и экономические санкции. Очень интересен список стран (которые ввели санкции против России) — вроде бы им необязательны санкции, они не члены Европейского союза, но они добровольно к нему присоединились: наша братская Черногория, Украина, Грузия, Лихтенштейн, Албания. Когда-то был такой албанский лидер Энвер Ходжа, который говорил, что «нас с Советским Союзом 201 миллион». Сейчас есть российский политик Владимир Путин, который говорит: «Нас с великим Китаем 1,5 миллиарда», логика примерно та же. Поэтому надо подготовиться к этому достаточно долгому пути гниения. Экономика обречена, потому что это экономический труп, в котором нет никаких институтов рыночной экономики, нет частной собственности. Гениально сказал Дерипаска, это может повторить любой, владелец пивного ларька или нефтяной компании: " В любой момент я готов по первому слову Владимира Владимировича отдать ему все свое состояние». Такая экономика неспособна к развитию — какое там импортзамещение, когда любая продукция на 80% зависит от иностранных комплектующих.

Своё представление о ситуации в России высказал публицист и общественный деятель Андрей Пионтковский.

http://m.ru.rfi.fr/rossiya/20150731-andrei-piontkovskii-o-tribunale-po-delu-boinga-i-ukrainskom-krizise