"Мы же не можем всё время только так жить"

Любовь и голод правят миром, писал Шиллер, и, не раз повторяя эти слова, Максим Горький считал, что это самый правдивый и уместный эпиграф к бесконечной истории страданий человека.

"Блокадная книга" А.Адамовича и Д.Гранина - исключительно горькое, страшное, но одновременно монументальное, потрясающее произведение о подвиге ленинградцев. Написана самыми простыми словами рядовых жителей города. Первая часть – воспоминания переживших блокаду, записанные в разговорах с авторами. Вторая часть – отрывки дневниковых записей блокадников, прежде всего трех человек: директора Архива Академии наук СССР Георгия Алексеевича Князева; шестнадцатилетнего подростка, школьника Юры Рябинкина и 28-летней женщины, матери Лидии Георгиевны Охапкиной. Непросто было писателям собирать свидетельства очевидцев, не хотели они вспоминать, многие отказывали в откровенном разговоре раз, другой, третий. Но не вспоминать не могли. Один из рассказчиков так выразил безжалостную силу «блокадной памяти»: «И здесь нужно только отвернуться. Но теперь уже и отвернуться не могу». 

«Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли…» - так гласила секретная директива 1-а 160/41 немецкого военно-морского штаба «О будущности города Петербурга» от 22 сентября 1941 года. И затем потянутся почти 900 неимоверно тяжёлых, невыносимых дней ленинградской трагедии. «Если бы сказали, что вернем здоровье, красоту, молодость и ещё раз пережить такое, - не захотела, не согласилась бы!» (Екатерина Дмитриевна Янковская-Ладыженская, блокадница). 

Авторы, на мой взгляд, очень бережно отнеслись к чувствам читателя: избегают излишнего натурализма, опускают чересчур мерзкие и отвратительные случаи – ужасного и без того с лихвой, но всякий раз акцентируют внимание на человеческом, духовном, призывают понимать, дают надежду, показывая вершины человеческого духа. Как ни странно, от такого сдержанного, хладнокровного подхода, горе, которое "больше наших слёз" (О.Берггольц) становится практически осязаемым.

Приведу несколько цитат, что говорят сами за себя: 
"Но то, что делалось в результате голода, это было особенно ужасно, как менялся облик человека. Менялся облик, лицо, человек был вроде движущегося трупа, а известно, что труп – это зрелище тяжкое. Эти желтые лица очень страшны, причем заметно остановившийся взгляд…" (Ляпин Е.С.). 

"Ведь даже дневным светом нельзя было пользоваться, потому что во многих домах от обстрелов, от бомбежки повылетали стекла, и окна были забиты фанерой, завешены одеялами, заткнуты тряпьем, матрацами. Так что в комнатах была постоянная темь (и слово появилось «зафанерил» вместо «застеклил»)". 

"Надо было достать эту воду. До Невы идти далеко. Открыт был люк. Каждый день мы находили новые и новые трупы тех, которые не доходили до воды, потом их заливало водой. Вот такая это горка была: гора и корка льда, а под этой горкой трупы. Это было страшно. Мы по ним ползли, брали воду и носили домой". 

"На чем готовили? …Начал с наименее интересных для меня (книг) – журнал «Вестник Европы», что-то ещё было. Потом спалили сначала, по-моему, немецких классиков. Потом уже Шекспира я спалил. Пушкина я спалил. Вот и не помню чье издание. По-моему, марксовское, синее с золотом. Толстого – знаменитый многотомник, серо-зеленая такая обложка, и медальон в уголке вклеен металлический… Жгли мебель. Был такой гардероб старорежимный, знаете, с двумя ящиками внизу. Топили им двадцать дней".

"Ф.А.Прусова вписала в свой дневник услышанное по радио из стихотворения Веры Инбер – то, что она сама видит, переживает: «Ни лая, ни мяуканья, ни писка пичужки». 

«Люди, даже дети, не плакали и не улыбались», - об этом многие вспоминают". 

"Я боялась покойников, а пришлось грузить эти трупы. Прямо на машины с трупами садились, сверху, и везли. И сердце было как бы выключено. Почему? Потому что мы знали, что сегодня я везу их, а завтра меня повезут, может быть». 

Как всегда бывает, в любой книге особое внимание привлекают какие-то эпизоды, детали. Даже трудно сказать, почему именно они. Наверное, это зависит от какого-то личного багажа знаний, опыта. Остановлюсь на них. 

В противовес В.Шаламову, раскритиковавшему лагерный хвойный напиток, в "Блокадной книге" приводится факт, что руководитель химико-технологического отделения Витаминного института А.Д.Беззубов по поручению горисполкома занимался изготовлением хвойной настойки (решение от 18 ноября 1941г.), чтобы как-то предупредить авитаминоз среди населения. Такая антицинготная настойка была получена, установки работали на 46 фабриках и в 6 научных учреждениях. И она помогала. 

Жуткой картиной в воображении читателя предстают разгромленные, сгоревшие Бадаевские склады - они стали местом добычи десятков тонн черной сладкой (от хранившегося здесь сахара, растопленного огнем) земли, которую употребляли в пищу. 

Профессор, будущий директор Института международных отношений Францев Юрий Павлович как-то заметил среди умирающих от голода сотрудников: «Мы же не можем все время только так жить» и предложил собираться в архиве Академии наук на своеобразные семинары. Там голодные люди делали доклады, например, о партизанской тактике Дениса Давыдова, псковском ополчении, устройстве виноградников в Риме. Потом, после блокады, многие из них отмечали, что эти семинары позволили им на время отвлекаться от мыслей о еде, в конечном итоге, помогли выжить. 

Меню весной-летом 1942г. (когда с питанием стало уже много лучше) включало в себя: щи из подорожника, пюре из крапивы и щавеля, котлеты из свекольной ботвы, биточки из лебеды, шницель из капустного листа, торт из дуранды, оладьи из казеина, суп из дрожжей. Ленинградский ученый В.И.Шарков разработал технологию производства белковых дрожжей из древесины (суп из них в блокаду спас многих ленинградцев) и предложил использовать в качестве примеси к муке гидроцеллюлозу, которая увеличивала припек, делала хлеб пористым, съедобным. Было создано 18 дрожжевых заводов.

Девушки из МПВО (да девчонки, старшеклассницы, школьницы) обезвредили на большой территории более 7 миллионов взрывоопасных предметов. Многие подрывались. Потери составляли около 18%. 

Узнал, что "у блокадного Ленинграда была своя богиня Сострадания и Надежды, и она разговаривала с блокадниками стихами. Стихами Ольги Берггольц". 

А в этом месте мне трудно было сдержать слезы: "Ленсовет принял решение об организации школьных елок с первого по десятое января 1942г. Ленглавресторан организовал обслуживание участников новогодним обедом без вырезки талонов из продовольственных карточек и елочными подарками. Шоферы 390-го автобатальона доставили мандарины из Грузии. «Эти фантастические в тех условиях мандарины помнят сотни людей. Память эта теплой волной связывает тех, кто добывал, доставлял их в Ленинград, кто их получал, брал детской ручкой, прятал, прижимая под одеждой, уносил домой – маме…». 

Было очень приятно встретить слова, где речь идёт об эвакуации многих детей в Кировскую область, называется цифра около 60 тысяч эвакуированных. Наш Вятский край спасал и берёг ленинградских детей. Я думаю, не потому ли мы, кировские, почти все (кого я знаю) среди всех мест на планете особенно выделяем Ленинград, Петербург, и не потому ли там, как правило, встречаем удивительно теплое отношение, расположение жителей? 

Казалось бы, злоба и ненависть должна была завладеть пережившими блокадный ужас. «Подождите, подождите, придёт время, когда наши летчики тоже будут ваших детей убивать!». А Василий Яковлевич мне и говорит: «Что ты, Мария Васильевна! Разве будут наши летчики детей убивать? Это они вот так только убивают». И то великое наше военное поколение вошло в историю, я считаю, не только победой, а тем, что в самых невозможных условиях не позволило отравить себя ненавистью, не ответило на жестокость ещё большей жестокостью.

Оригинал