Светское общество и клерикальное сознание. 6 цитат из лекции Ирины Прохоровой

http://www.snob.ru/selected/entry/82396

В гостинице «Украина» прошла пятая лекция из научного цикла, организованного Правительством Москвы, Департаментом науки, промышленной политики и предпринимательства города Москвы и проектом «Сноб». Литературовед, главный редактор журнала «Новое литературное обозрение» Ирина Прохорова рассказала о том,чем отличается светская этика от традиционалистской

Всего реплик: 344

Участники дискуссии: Катерина Мурашова, Лена Де Винне, Светлана Пчельникова,Владимир Генин, Иосиф Раскин, Михаил Спокойный, Эдуард Гурвич,Алексей Юсфин, Liliana Loss, Alexei Tsvelik, Татьяна Сергеева, Слава Цукерман,Михаил Аркадьев, Iouri Samonov, Сергей Громак, Ирина Неделяй, Сергей Мурашов,Christina Brandes-Barbier de Boymont, Наталья Сафронова, Ирина Груздева,Алексей Буров, Aurelia Gheorghieva, Алекс Лосетт, Artem Sarafanov,Гузель Махортова, Марина Романенко, Ира Зорькина

+T-

Фото: Юлия Майорова

Ирина Прохорова

1. «Общество, существующее вне диктата церкви, сталкивается с проблемой локализации агрессии»

В светском обществе церковь отделена от государства, и все вопросы решаются путем взаимоотношений гражданских институтов. Нередко, говоря о светском государстве, мы ставим знак равенства с гражданским обществом. Отчасти это правильно, так как сама идея гражданского общества вытекает из идеи светского государства. В XVII–XVIII веках огромное количество западных ученых разрабатывали концепцию светского государства, пытались сформулировать его философскую базу, которая противоречила идее традиционалистского клерикального общества, где все было основано на примате церкви. Традиционалистское общество имело давнюю историю, уклад и, главное, систему контролирования агрессии. Авторитет церкви работал на подавление агрессии, и сама жесткая иерархия общества ее локализовала.

Фото: Юлия Майорова

Ирина Прохорова, Николай Усков

Проблема канализации насилия в современном обществе острее, чем в обществе патриархальном. Драма модернизации связана с тем, что между социальными слоями начали рушиться перегородки. Появилась социальная мобильность, что дало невероятный взрыв агрессии. В XVI веке это привело к страшным религиозным противостояниям. Сначала возникли новые теории об отношении человека к Богу, началась реформация и необходимость в церкви как посреднике между человеком и Богом пропала. За этим стояла философская революция, что было шагом вперед, но, с другой стороны, весь век шли чудовищные религиозные войны. Начался серьезный разговор о том, каким образом общество может существовать вне религиозного диктата.

Фото: Юлия Майорова

Анастасия Мальцева, Николай Усков, Гюльнара Алиярова, Константин Панов

2. «В России идеи либерального общества дискредитировались традиционалистами»

Весь XIX век Россия пыталась найти философские основания и язык для зарождающегося светского общества. Вспомните «лишних людей», которых мы бесконечно проходили в школе. В России в силу ее консерватизма и замкнутости все шло через литературу и искусство, а не через философию. У нас не было политического языка. В моменты социальных подъемов — в конце XIX  века и в конце XX  века — вся политическая риторика и разговоры о гражданском обществе шли на заимствованном, иностранном языке. Мы были вынуждены брать чужие слова и переводить чужие метафоры на наш политический язык.

Фото: Юлия Майорова

Александр Просвиряков

Но этот политический язык стал игрушкой в руках традиционалистов. В России идеи либерального общества дискредитировались традиционалистской частью общества. Риторика советской власти — это узурпирование чужой риторики освободительного движения, выстраивание всей истории освободительной борьбы, где берутся реальные освободительные фигуры и привлекаются к оправданию режима, не имеющего ничего общего ни с демократией, ни со светским обществом. Наше отторжение советской власти, мнение, что ее режим был катастрофой, оказываются без языка, потому что образы людей, которые боролись за свободу, уже были дискредитированы и искажены.

В риторике путинского режима и современного консервативного сегмента общества происходит то же самое. Варится неприятный бульон из разговоров о великой империи и идеальном государстве, у которого есть враги. А в философских течениях в Западной Европе после Второй мировой войны, наоборот, происходит пересмотр прошлого и структуры коллективной памяти. В Германии отказываются от героического эпоса, от идеи великой империи, Третьего рейха, происходит покаяние и разоблачение преступлений.

Фото: Юлия Майорова

Марина Романенко

3. «Русский человек тоскует по русским березкам, русскому полю и другим пейзажам»

История с Крымом показательна. Много людей, с которыми я была согласна по очень многим вопросам, стали горячими поклонниками присоединения Крыма. А я всегда искренне была против. Мне было очень трудно найти убедительные аргументы: обращение к международному праву, к нерушимости границ — это все совершенно не работает на эмоциональном уровне. Люди слушают, но не слышат. Но я не склонна думать, что мои знакомые ретрограды и совершенно ничего не понимают в жизни.

Объяснение этому феномену блестяще дал философ Александр Пятигорский, который во многих своих лекциях и статьях говорил, что специфика российской культуры и самосознания заключена в том, что страна мыслится не как население, а как пространство. Любить страну — это любить не людей, а территорию. Если посмотреть художественные тексты, то увидим, что если человек по каким-то причинам уехал из России, то он страдает по русским березкам, русскому полю и другим пейзажам. У нас этнос подменяется территорией. Идея границы как магической линии, которая очерчивает священное пространство, выходя за которое ты оказываешься на территории врагов — это мощная базовая метафора российского самосознания. Поэтому мысль о потере какой-то части территории становится невыносимой.

Фото: Юлия Майорова

Ирина Прохорова

Территория — это стержень самосознания для огромного количества людей. Это объясняет, почему только в России считается, что уехать из страны — это предать родину. Ни в какой другой стране последние 300 лет такого отношения не существует.  

Это же объясняет логику Сталина, который во время Великой Отечественной войны не пускал к пленным Красный Крест, потому что они покинули родину и не пожелали умереть на ней, а остались живы. Это кажется безумным с точки зрения здоровой логики, но объяснение — в такой концепции родины. Мы всегда должны учитывать, как силен традиционализм в сознании людей. Идея великой страны — мощная метафора, которую трудно преодолеть.

Сторонники светского государства и гражданского общества оказываются в России нелегитимными. Если человек не подписывается под идеей священной империи, если он говорит о государстве современного типа, о торжестве законов над устоями и традициями, то выясняется, что никакой национальной философской базы под этим нет: не к кому апеллировать и нечего цитировать. Англичане могут обратиться к Локку, Гоббсу, американцы — к Пейну. А россиянам обратиться практически не к кому.

Фото: Юлия Майорова

Маргарита Панферова

4. «Государство, управляющее священной территорией, нельзя критиковать»

Если территория священна, то и государство, управляющее этой территорией, сакрально. Подвергать сомнению действия богоподобного начальства — преступление с точки зрения традиционалистского сознания. Попытки сакрализации власти происходят постоянно.

Надо разобраться, что такое радение об отечестве? После Ивана Грозного обезлюдела вся центральная Россия, но если он взял Казань, то мы ему это простим. Это и есть мораль нашего общества. Что делается с людьми — неважно, важно только расширение территории.

В курсе отечественной истории дети изучают, что Россия всегда была в кругу врагов, что все на нас нападали, а мы только отбивались. Если бы мы были размером с Данию, это было бы можно понять: мы маленькая страна, а вокруг нас мощные державы. Но мы самая большая страна в мире. Мы занимаем огромные территории. Какие же мы жертвы? Судя по территориям и нашим завоевательным походам, это мы — самая опасная и агрессивная страна.

Фото: Юлия Майорова

Алина Пантелеева, Филипп Серажетдинов

5. «Миссия интеллектуала нашего времени — описывать модель общества, свободную от религиозного давления»

Что светское общество может противопоставить очень сильному в нашей стране тридиционалистскому сознанию? На этот вопрос нет ответа. Последние 20 лет он не воспринимался как важный вопрос для интеллигенции. История свободы в России существует, но она не выстроена. Как только начинается оперирование историческими личностями, возникают одни и те же фигуры: Петр Первый, Иван Грозный, Сталин. Фигуры самодержцев, которые собой знаменуют великую империю.  Таким козырным фигурам трудно что-то противопоставить.

Критической массы имен людей, которые бы позволили легитимизировать идею светского государства, не набирается, хотя большое количество людей в нашей стране поддерживают ее. Главная задача интеллектуалов, если мы хотим существовать в стране не авторитарного и не тоталитарного сознания, — вернуться в прошлое, переосмыслить историю собственной страны и выработать для себя не менее яркую метафору, нежели идея великой священной империи. Миссия интеллектуала нашего времени — описывать модель общества, свободную от религиозного давления. Сама идея будущего, где люди равноправны и свободны, — это такая же утопия, как великая священная империя, которая якобы всегда была непобедимой. Вопрос в том, можем ли мы в нашей стране развивать идею светского государства дальше, или она была совершенно дискредитирована в прошлом? Играясь с империей, мы попадаем в тупик. Как только империя чуть подразрушилась, у населения появилась идея национального унижения. Вопрос в том, как идея империи может быть замещена какой-то другой привлекательной метафорой.

Фото: Юлия Майорова

Ирина Прохорова

6. «В общественном сознании церковь служит не Богу, а кесарю»

Мы сидим в этическом болоте. Общество дезориентировано и обеспокоено. Люди не понимают, что хорошо, а что плохо. Они понимают, что происходит что-то не то, но от этого у них нет никакого противоядия. Людям постоянно говорят: «Все хорошо, все хорошо», — и они отвечают: «Ну, наверное».

Я не говорю о том, что в государстве не должно быть церкви. Я говорю о том, что она должна быть отделена от государства. В наши дни она могла бы быть заступником, медиатором между обществом и государством. Есть священники, которые этим и занимаются, но у них происходит конфликт с церковью. Церковь сейчас подминают под государство. Она становится частью идеологического отдела. Русскую церковь это уже однажды погубило. В советское время церковь как социальный институт была дискредитирована, потому что была частью государственной машины, а не отдельным влиятельным органом. А в Польше, например, в советское время церковь была одним из бастионов сопротивления.

Фото: Юлия Майорова

Наталья Сафронова (слева)

Когда церковь отделяется от государства, появляется вера как глубоко индивидуальное чувство. Когда же церковь становится частью идеологического аппарата ЦК, о вере уже речи нет, на ее место приходит бизнес вперемежку с идеологией. В общественном сознании церковь служит не Богу, а кесарю, и это большая драма.