«У нас в семье все девочки», - смеется ярко-рыжая Маша, держащая на руках годовалую Катю, — только двое мужчин и петух, а все остальные – девчонки: и старая белая Тайга на цепи, и телята, и тявкающая без отдыха, совершенно городская собака Боня, и ее заклятый друг кошка Марфуша. И даже охотница лайка, привезенная из Архангельска, где Маша жила 10 лет и училась на педиатра. В прошлом году она вернулась сюда, на высокий берег Колвы, где стоит дом её родителей. Хотела, чтобы новорожденная Катя росла на свежем воздухе и на домашних экологически чистых продуктах: молоке, твороге, яйцах и свежей рыбе, которую для внучки – «настоящей рыбной души» — ловит дедушка в реке. Но в последнее время Маша стала сомневаться в чистоте местных продуктов и их безопасности для ребенка.
Окна аккуратного одноэтажного дома Машиных родителей выходят в огород, густо засаженный картошкой. Если пройти сквозь эти аккуратные ряды зеленых кустиков и открыть деревянную калитку, можно выйти прямо на берег Колвы. Отсюда хорошо разглядывать окрестности: стройные идеально ровные стволы деревьев — слева там, где река делает поворот, церковь – справа на утёсе, и маленькая пристань внизу. Трудно себе представить, как каждую весну, разливаясь, воды этой реки несут не только лёд, но и нефть. Эти черные пласты прибывает к берегам, где они остаются лежать до тех пор, пока деревенские мужики не соберутся и не пойдут очищать свою отравленную реку сами. Местные жалуются, что с тех пор, как пришли нефтяники, рыбы стало меньше. Да и можно ли ее есть – вопрос, на который жителям Колвы и других окрестных сел никто даже и не думал отвечать. Хотя он очень заботит Машу, которая не понимает: безопасна ли рыба, плавающая в реке вместе с кусками нефти? Или может быть ей, живущей на берегу мощной северной реки, стоит покупать в магазине дорогую перемороженную морскую рыбу для дочки? Как врач Маша боится, что «нефтяная рыба» может оказать влияние на здоровье ребенка в будущем и поэтому старается не кормить ею Катю, когда по Колве течет нефть.
В этих местах нефтяники появились еще в 60–70 годах прошлого столетия, поэтому многие жители, в том числе Маша, не могут сравнить жизнь до и после «большой нефти». Я спрашиваю, когда появились первые разливы нефти, когда о них стали говорить. Никто этого толком не помнит, Машина мама, Вера Генриховна, вспоминает лишь, что в детстве, в начале 70-х годов, во время сенокоса видела куски чего-то черного на полях. Тогда не знала, что это нефть, поняла это только сейчас.
Но что местные жители помнят хорошо, так это обещания нефтяников, на которые те так богаты: перестать разливать нефть, дать людям работу, провести газ в село… Разливы как были, так и есть – это хорошо видно волонтерам Нефтяного патруля Гринпис, но не добывающим компаниям. Говорят, нефтяники предпочитают не брать на работу коренных жителей Припечорья. Якобы не хватает образования, хотя местные считают, что просто приезжих меньше заботят все эти нефтяные разливы, аварии и т. д., им-то де-что: «денег заработал и уехал, а мы остались». А насчет газификации сел, нефтяники были столь убедительны, что Машины родители даже купила себе газовую плиту. Но газа до сих пор в селе нет.
Вера Генриховна повторяет не раз уже слышанное мной утверждение: нефтяники без нас не смогут, а мы без них выживем без проблем. Наши родители же жили без них! Главное, не лениться. Повязывает платок на голову и идет доить корову. А я задаюсь вопросом: может ли у жителей Припечорья получиться вернуться в до нефтяную эпоху с нынешними их запросами и потребностями? Нужно ли это? И возможно ли очистить леса и реки Республики Коми от разлитой нефти настолько, чтобы можно было начать все с чистого листа?
