Он – маленький, тонкий –
челом упиравшийся в век,
который собратом
был назван уже волкодавом,
тем зверем повергнутым
не был ни в ужас, ни в бег,
хотя лишь единственным,
первым с ним бился составом.
И каждый – промозглый ли,
ясный ли, чёрный ли – день
его зазывали,
никак не пускали подмостки,
и кто-то другой поднимался,
лишь струны задень,
не зрители – то
расходились его отголоски.
Ведь барда когда
закипала и булькала кровь,
теперь уже лбы
и у жителей многих трещали...
Быть праведным может у нас
только, кто не здоров,
свихнётся не то
от великой любви и печали.
Не Сирина лёгкая сказка
понятнее тут –
родней горемычная
долгая песнь Алконоста,
пускай гамаюны
надежду на то подадут,
что будет замена
сошедшему в землю с помоста.
С тех пор, как Россия
серебряных струн лишена,
людей собиравших,
как колокол – граждан на вече,
над чёрными дырами
мается тут тишина,
и в ней даже эхо
уже пропадает зловеще.
