Из моего интервью журналу "Огонек"
Признаки появления в России общества потребления стали заметны в конце 1990-х, в 2000-е оно окрепло, но сегодня еще продолжает формироваться, так как затронуло пока что не всю страну. Есть россияне, которые уже в нем живут (например, относительно состоятельные жители больших городов), а есть зрители, которые за ними пока могут только наблюдать. Сразу отмечу, неправильно считать, что в Советском Союзе не было культуры потребительства. Но надо различать нормативную культуру того времени, подчеркивавшую приоритет духовных потребностей, осуждавшую накопление вещей и реальную практику — у советского консюмеризма был довольно широкий охват, хотя общества потребления не было. Я знал людей, у которых квартиры были забиты ненужными им вещами: они действовали по принципу «дают — бери». Вот только в советское время чемпионами потребления были представители партноменклатуры, работники торговли и сферы услуг, а сегодня потребительство стало религией всего общества. Сейчас мы живем по иным культурным правилам: скажи мне, что ты потребляешь, и я скажу, кто ты. Сформировался язык, в котором отставание от моды или низкий уровень потребления рассматривается как маркер социального неуспеха. А кто хочет быть неудачником? Никто. Вот и приходится соответствовать, и дети, и родители подчиняются логике консюмеризма. Особенно, конечно, это касается подростков, которые еще не могут противостоять давлению общества, и школа превращается в арену жесткой конкурентной борьбы потребителей.
Один из показателей этой борьбы — засилье брендов. Бренд — своего рода инструмент ориентации в мире вещей. Если человек не доверяет своему вкусу и компетентности, он следует за брендом. Это опять же особенно характерно для несформировавшихся подростков, которые к тому же боятся выпасть из толпы, ведь бред понимается как принадлежность к определенному «племени», проявление стадного инстинкта. Именно поэтому формирование брендовой лояльности наиболее эффективно происходит в подростковом возрасте.
И, конечно, досуг в таком обществе практически смыкается с самим потреблением. Коммерциализируется вся повседневная жизнь. Одноклассники, приходя из школы домой, продолжают общаться в сетях. То же самое, к примеру, с массовой физкультурой и спортом, которые превращаются в платную услугу. И, естественно, рынок создает новые площадки для досуга, с которыми традиционные уже не выдерживают конкуренции: в больших городах это, прежде всего, торгово-развлекательные комплексы. Именно там не только молодежь, но и люди постарше проводят свое свободное время — пьют кофе, встречаются с друзьями, примеряют одежду. Из этого замкнутого круга выпадает только бедная часть населения, для которой еще сохраняются традиционные способы досуга, хотя и она втянута в windows shopping («покупку витрин»). В результате потребление становится тотальным, из него не выскочить — оно проникло во все поры жизни.
Другой вопрос, что, к примеру, на Западе эта стадия отчасти уже пройдена. Там распространен креативный консюмеризм в отличие от традиционного (провозглашающего, что нужно покупать все готовое), здесь делается акцент на принцип «сделай сам» — можно самому сшить одежду собственной модели или сделать что-то еще. К тому же там произошел сдвиг в постматериализм, когда радость и самовыражение уже не только в обладании вещью, но и в тратах на саморазвитие, духовное потребление, путешествия. Ослабление культа вещей выражается еще и в том, что там не принято выпячивать свое потребление: одежда намеренно неброская, а, к примеру, в косметике ценится естественность, ощущение, как будто ее и нет. Но создание иллюзии простоты и отсутствия озабоченности потреблением - тоже дорого стоит, поэтому это тоже консюмеризм
одна надежда - постматериализм на русском характере органически разовьётся.