Мышь, которая не отпускает меня из России

Жизнь в стране, где каждый шаг требует усилия, может способствовать непрерывному самосовершенствованию. Пока тебя не убьют.

Вчера Маша Гессен (www.snob.ru) написала, что не уезжает из России, потому что видит тут ряд важных удобств. Причина, по которой не уезжаю я, ровно обратная: я считаю, что неудобства, из которых состоит российская жизнь, способствуют моему личностному росту. Этот важный принцип я усвоил, когда моя мышь осталась жива, а у всех моих друзей мыши сдохли.

Дело было на третьем курсе. Мы ввели мышам вещество, которое подавляет «дыхание тканей» — их мышцы, мозг, железы начинают потреблять меньше кислорода. Идея опыта была в том, чтобы ввести сколько-то этого вещества и потом померить, сколько углекислоты выдыхает мышь, чтобы тем самым судить, на сколько упало потребление кислорода. Я сделал инъекцию; по инструкции надо было после этого подождать пару часов, и я рассеянно спросил нашего наставника Митю Дервиза (чуть более компактная версия актера Яковлева в роли Ивана Грозного: глубоко посаженные тевтонские глаза, нос с горбинкой, мощный лоб), который вел наш практикум, куда мне теперь ее девать. Немногословный Митя кивнул в сторону невысокого сушильного шкафа со стеклянной дверцей, и я положил начавшую уже обмякать после инъекции мышь внутрь; мне показалось, что там жарковато, но я списал это на неведомые мне хитроумные соображения авторов опыта.

Минут через двадцать Митя спросил, как поживает моя мышь. Я сказал: не знаю — достать? Тот: откуда достать?! Я показал на шкаф. И тут Митя сделал одновременно три вещи. Он закричал не своим голосом: «Ты что, охуел?!», очень страшно выпучил глаза — и все это в воздухе, потому что совершал гигантский прыжок в сторону сушильного шкафа. Надо сказать, тут я мигом проснулся: буквально за месяц до описываемых событий с биофака отчислили студента, который нарезал крысе хвост колечками для развлечения — дело было в начале 90-х, и в Россию постепенно проникали идеи гуманного обращения с животными.

Митя открыл шкаф; градусник, на котором я впервые сосредоточился, показывал… 60 градусов. Но мышь! Мышь бодро носилась по шкафу, совершенно невредимая. Мыши, которых мои более внимательные однокурсники положили на листок бумаги на шкафу (чего и хотел от меня Митя), так и лежали неподвижно. В пределах часа они все сдохли: видимо, была неправильно подобрана доза для инъекции. Это спасло меня от неприятностей и заставило задуматься о пользе стресса.

Стрессу, собственно, был посвящен весь тот семестровый цикл практических заданий. Автор термина, венгерский физиолог Ганс Селье, в 1930-е годы установил: стресс вызывает усиленное потребление кислорода всеми тканями. В ответ на выброс адреналина организм готовится совершить подвиг, усилие: сбежать от опасности, победить вирус — для всех этих действий нужно тратить энергию, то есть сжигать питательные вещества, а значит, использовать кислород. Моя мышь выжила, потому что адреналин уравновесил действие яда, и в итоге «тканевое дыхание» не было подавлено.

Яды же бывают разными. Часто говорят, что современная цивилизованная среда токсична сама по себе. Токсична из-за неограниченного доступа к калориям, к развлечениям; токсична потому, что не требует совершать никаких усилий. В особенности в сфере отношений между людьми. Чем цивилизованнее общество, тем более предсказуемы люди, их реакции и поступки. Все устаканено: работа отдельно, семья отдельно, друзья отдельно; визиты, как пишет Маша, с приглашением за две недели — и никакой драмы, никаких сложных достижений, никакой эволюции. В таких условиях порастаешь мхом, делаешься рептилией — и «тканевое дыхание» стремится к нулю.

Россия — это сушильный шкаф с температурой 60 градусов по Цельсию; ни минуты комфорта, покоя — и очень активный метаболизм. Каждый простейший шаг требует усилия, контроля над собой, умения взаимодействовать с непредсказуемыми людьми в непредсказуемой ситуации. Я уверен, что это делает меня сильнее, заставляет непрерывно совершенствоваться, и вряд ли я стал бы прилагать эти усилия в более спокойной среде.

Пожилой человек в моей семье ломает шейку бедра. В нормальной стране эта проблема была бы решена за сутки (в Париже у меня есть тетка, которой уже 97, и она в последние годы сломала одну за другой две шейки бедра, ее немедленно оперировали — и она до сих пор на ногах); у нас же под знаком этого несчастья прошло пол-лета. Нам пришлось радикально починить отношения между несколькими членами семьи, чтобы они обрели способность договариваться между собой о медицинских решениях; быть в сложнейших дипломатических переговорах с тремя больницами; курировать больную дома, для чего поставить на уши ее домашних, отсмотреть, нанять и руководить сиделкой. И это только начало борьбы. Но промежуточный итог: мы все преодолели несколько сложных ситуаций, наши отношения улучшились, и мы, кажется, почти победили болезнь. Москва — опасный, криминальный город. В нормальной стране ты просто выучиваешь нехорошие зоны и исключаешь их из своего маршрута. Здесь же ты не застрахован нигде, и поэтому я год от года оттачиваю свою способность видеть опасность издалека, а при необходимости — разруливать ситуации без конфликта. Мой секрет прост: я умею в каждом видеть человека, а не механическое препятствие, но в развитом обществе это умение не нужно.

В России специфическая корпоративная культура. Размытые рамки — и в общении, и в определении обязанностей; непредсказуемые начальники, а если ты сам кого-то нанимаешь, то постоянно сталкиваешься с непрофессионализмом. Умение лавировать, отстаивать свои ценности, слышать других людей, уметь получить максимум от работника в условиях крайне ограниченной его годности здесь нужно не просто для хорошего настроения, а буквально для выживания. В нормальном обществе — не очень нужно: легко уволить бездельника и найти хорошую замену.

Сделать ремонт, организовать детям правильное образование, просто проехать на машине из точки А в точку Б… При этом сотни крайне насыщенных, непростых контактов с людьми, требующих постоянного усилия, дипломатии, великодушия…

У моей философии есть большой изъян: она не подсказывает, где стоит остановиться, чтобы уступить обстоятельствам или просто уехать из страны. При тренировках существует диапазон нагрузок, в пределах которого они тренируют, накачивают. А есть порог, за которым они вредны. Как определить свой край, свой потолок: что делает нас сильнее, а что, перефразируя Ницше, начинает убивать, разрушать нас? Превращает всю жизнь в бессмысленную борьбу… В последние месяцы вышло несколько интересных экспериментальных исследований, которые изучали именно этот вопрос, и я хотел бы разобрать их в следующий раз.

Илья Колмановский

www.snob.ru