«Я за больных переживаю, не за себя». Пензенский врач — о том, почему не смог молчать о проблемах в больнице

Про нехватку лейкопластыря, персонала и финансирования

– Ваше выступление в эфире ОТР длилось всего лишь минуту. О чем вы не успели рассказать?

– В тот день, когда я записывал этот видеокомментарий, медсестры жаловались на отсутствие лекарств в больнице. У нас не было даже элементарного лейкопластыря, чтобы зафиксировать иголку для капельницы в вене у пациента. Просто вставляли иголку и ничем ее не фиксировали. Это была середина октября. А в эфир мои слова выпустили только через две недели. 

– Речь идет не о ковидных больных?

– Речь про обычных пациентов, которых не стало меньше. Они поступают к нам, их надо лечить. Но места, которые для них предназначены, перепрофилируют под ковидных больных.

Так, наша больница осталась без реанимации, хирургии, травматологии, наркологии, гинекологии и терапевтического отделения. Сейчас некоторые из отделений пустуют, а больных возят в Пензу, за 70 километров.

– Вы сказали, что эти отделения перепрофилировали под ковидных больных. Почему тогда они пустуют?

– Когда Минздрав говорит: «Мы перепрофилировали», это совсем не означает, что во все палаты положили пациентов с коронавирусом. Некоторые палаты могут пустовать, а медиков, которые там работали, перебрасывают в «красную зону». Проблем с площадями у нас нет. Есть проблемы с персоналом, которого не хватает. Ну и проблемы с финансированием, потому что из-за низкой зарплаты многие разбежались еще до коронавируса.

На начало 2019 года укомплектованность врачами составляла у нас 49–50%.

Минздрав не дает нам право расширять коечный фонд, потому что штатное расписание утверждено, финансирование заложено. Представьте, что в Каменской больнице должно быть, условно говоря, 500 коек. И соответствующее количество персонала, который сможет обслужить 500 пациентов, поэтому, даже если Минздрав прикажет выделить 150 мест под коронавирусных больных, общее количество коек и медицинского персонала от этого приказа не поменяется. Какие-то отделения просто закроют, а персонал направят в инфекционку. То есть перепрофилируют.

Про то, почему все молчат

– Я работал в отделении реанимации, у нас было девять коек. Почти всегда эти койки были загружены тяжелыми больными. 12 октября наше отделение закрыли приказом Минздрава, потому что надо выделять койки под коронавирусных пациентов. Таким образом, без реанимации оставили сразу четыре района, которые обслуживает наша больница. Ситуация назрела, и я высказался в эфире ОТР. Я считаю, молчать об этом было нельзя.

– Почему вы были один, почему ваши коллеги не стояли рядом? Боятся? Или не разделяют ваши взгляды?

– Другие коллеги говорят то же самое, но в кулуарах или на кухне. Они поддерживают меня втайне, шлют сообщения, типа: «Держись! Не сдавайся!». Но выступить открыто боятся, потому что у нашего главврача есть любимое выражение: «Месть – это блюдо, которое подают холодным».

– А почему вы не боитесь? 

– Я 27 лет отработал в реанимации и постоянно сталкивался со смертью. Я видел ее практически каждый день, на моих руках много людей умерло, это очень тяжело, поэтому я уже ничего не боюсь. Я за больных переживаю, а не за себя. 

И вообще, очень жаль, что в наше время сказать правду считается какой-то смелостью… Хотя я ничего такого и не сказал. Просто озвучил приказ Минздрава, выдал факт. В чем тут смелость? Я этого не понимаю.

Или вот еще говорят: «Оппозиция! Всегда ищете грязь, не хотите видеть ничего хорошего». Я на это всегда отвечаю так. Представьте, что у вас болеет мама. И вы вместо того, чтобы маму лечить, принимать какие-то срочные меры, говорите ей: «Мама, да у тебя все хорошо! Все будет замечательно!» То есть вы закрываете глаза на проблему - и тем самым убиваете. То же самое и с Россией: если мы перестанем видеть проблемы, мы не сможем их решать.

Про систему здравоохранения

– В официальном опровержении администрация больницы назвала ваши слова оценочным суждением, которое дискредитирует государственную систему здравоохранения. Что вы на это скажете?

– Они своим опровержением сами себя утопили. Ко мне уже приезжал сотрудник прокуратуры, который проводит проверку. Мы разбирали это официальное опровержение по пунктам и пришли к выводу, что администрация больницы только подтвердила мои слова вместо того, чтобы их опровергнуть.

– Назовите главные факты, которые подтвердила больница.

– Прежде всего, доступная медицинская помощь отсутствует. Это следует как из опровержения, так и из приказа Минздрава. В медицине существует правило «золотого часа»: если в течении часа не оказана экстренная медпомощь, то в дальнейшем будет больше осложнений и тяжелее будет лечить. Это не я придумал, это прописано в стандартах. А Минздрав тем временем берет и закрывает сразу несколько отделений, перекладывая доставку пациентов на скорую помощь, которая должна возить пациентов за 70 км. Можно сказать, что этот золотой час уже потеряли в дороге. А если еще учесть и возросшую нагрузку на скорую помощь… [Министр здравоохранения Пензенской области Александр] Никишин сам заявлял, что количество вызовов врача на дом выросло в два с половиной раза.

Ну и про кислород. Сами подтвердили, что из 185 коек только 60 оборудованы кислородом. А остальные 125 коек? Это нормально? И нормально ли, когда на 185 коек всего лишь один аппарат ИВЛ?

Причем, когда я 25 октября уходил в отпуск, этот аппарат стоял в приемном отделении, и к нему не был подведен кислород. Я уж не говорю про обученный персонал, который должен круглосуточно находиться рядом с аппаратом. По факту там была договоренность с моим коллегой, который живет рядом: его должны были вызывать из дома в случае необходимости, чтобы интубировать пациента и перевести его на аппарат ИВЛ.

Наконец, администрация больницы сообщила, что от коронавируса уже умерли два пациента. Хотя это отделение для больных легкой и средней степени тяжести. Какая в моих словах дискредитация органов? Максимум – дискредитация неграмотных руководителей, которые довели до такой организации.

– Если бы государственная система здравоохранения РФ была пациентом, что бы вы сказали о ней как врач-реаниматолог?

– На мой взгляд, пациент лежит в коме, без сознания, голова не работает. Иногда проявляются какие-то спорадические всплески активности, которые выражаются в дергании рук, ног. Но все это происходит без участия головы.

– Что делать?

– Уже ничего не сделать – только хоронить. Можно, конечно, поддерживать организм в таком состоянии долгое время. Но это уже не жизнеспособный человек, а вегетативный овощ.

Надо делать другую систему. И это зависит уже не от Минздрава, а от финансирования и приоритетов государства. Грубо говоря, когда на силовые структуры выделяют 30% бюджета, а на медицину – 3%, что вы тогда хотите от нее?

– Что, на ваш взгляд, помогло бы Каменской больнице работать? 

– Пусть вернут к работе хотя бы реанимацию, хирургию и травматологию.

Про губернатора и аппараты ИВЛ

– Весной, когда была первая волна коронавируса, министр Никишин заявил, что аппаратов ИВЛ у нас предостаточно, и мы даже можем помочь другим. Через несколько дней после этого выступления из нашей реанимации забрали четыре аппарата из семи. По сути, реанимацию оставили без аппаратов ИВЛ. А еще через некоторое время к нам в больницу приехал губернатор Иван Белозерцев. Это было в начале мая, он смотрел койки для ковидных больных. Когда журналисты разошлись, я поймал его около лифта и спрашиваю: «Вы когда отдадите наши аппараты ИВЛ?»

Он начал объяснять, что в области открываются койки для ковидных больных и так далее. Я говорю: «Вы понимаете, что реанимационная койка должна быть оборудована аппаратом ИВЛ и монитором? Иначе это не реанимационная койка. Давайте тогда сокращать реанимацию до трех коек, потому что если поступят тяжелые больные, я не хочу вставать перед выбором, кого отключать от аппарата и убивать ради спасения других». После этого губернатор сказал, что к 15 мая аппараты ИВЛ вернут. Не вернули.

В августе, когда до выборов губернатора оставалось всего несколько недель и вовсю шла кампания, я напомнил на странице Белозерцева в Instagram про его обещание. Через пару дней официальные ведомства сообщили в комментариях, что все аппараты будут возвращены «в ближайшее время». Вернули их только в ноябре. Причем два аппарата из четырех в нерабочем состоянии.