На судебных заседаниях, которые прошли в Пензе 15 и 16 января, фигурантам по делу «Сети» продлили срок содержания в СИЗО до 18 апреля. На одном из заседаний адвокат Олег Зайцев зачитал протокол опроса заключенного Дмитрия Пчелинцева о пытках сотрудников ФСБ. Дмитрий рассказал о том, как его били электрическим током, угрожали убить и расправиться с женой, если он не признает свою вину. «7x7» публикует полную стенограмму опроса. В распоряжении редакции есть аудиозапись с заседания суда и копии протокола опроса.
Опрос состоялся 15 мая 2018 года в СИЗО №1 УФСИН России по Пензенской области (улица Каракозова, 30), на 4-м этаже в комнате для свиданий с защитником. Разговор Зайцева с Пчелинцевым длился около двух часов: начался в 14:15 и закончился в 16:05.
«Никто тебя не тронет, просто пришли мыть полы»
— 8 февраля я сидел в камере №25. Оттуда меня увезли на дачу показаний в ФСБ. В своих показаниях я заявил о применявшихся ко мне пытках током, избиении и угрозах сотрудников ФСБ. Поскольку был риск, что пытки повторятся (ведь меня предупредили, что если сообщу о них, то они продолжатся), я написал заявление, в котором постарался все максимально достоверно описать. Это заявление я передал следователю. Затем я отказался от своих предыдущих показаний, которые дал под угрозой повторения пыток, и дал новые — достоверные. Но следователь решил закончить допрос, пока я не сказал слишком много.
На следующий день около 19:00 меня перевели в камеру №51, где, как я рассказывал раньше, меня избивали сотрудники ФСБ и где я сидел один во всем корпусе, ожидая новых истязаний, с 27 октября до середины января [2018 года]. 10 февраля заступил старший смены Сергей в звании капитана, а также спецназовец, о котором мне известно лишь то, что у него есть дети, знает «Бородино» наизусть и хочет переименовать Россию в Русь. Все без исключения мои перемещения записываются на видеорегистратор. Около 11:00 я отправился на прогулку. Около 12:00 я оттуда вернулся. Через некоторое время капитан закрыл мою дверь. Я спросил, для чего ее закрывают, ведь в прошлый раз, когда он это сделал 8 ноября 2017 года, меня избили сотрудники ФСБ. Он ответил: «Никто тебя не тронет, просто пришли мыть полы». Я поверил, ведь заключенным нельзя пересекаться.
Спустя какое-то время дверь открылась, и капитан (о нем мне известно, что он глубоко верующий православный христианин) подошел к двери с наручниками. «Пойдем», — сказал он. Я очень испугался и спросил: «Куда?» Он с улыбкой на лице повторил: «Пойдем». Я сказал: «Куда вы меня зовете? Сегодня суббота, у вас видеорегистратор не включен. Да я вообще в кофте и в тапочках». Он ответил с добродушным видом: «Да ничего, здесь на этаже». Еще некоторое время я пытался узнать, куда [меня ведут], говоря, что он однажды уже участвовал в моем избиении, охраняя камеру снаружи и впустив ФСБ в корпус. Он попросил довериться ему и пообещал, что ничего со мной не случится. Но не говорил, куда поведет, мотивируя это тем, что заключенные не должны знать о своих перемещениях и их цели заранее. Я дал надеть на себя наручники за спиной, как при любых моих перемещениях, и вышел в коридор.
«Ну хоть здесь не сопротивляйся, а»
Дойдя до крайней левой двери — на той же стороне, что и 51-я камера, самая дальняя от нее — я встал справа от нее, и мне расстегнули наручники. Дверь открывалась на себя и слева направо, как и 51-я. Обойдя дверь, я увидел в камере сотрудника ФСБ, который пытал меня током 28 октября 2017 года и принимал участие в моем избиении 8 ноября 2017 года, а также, возможно, на 90%, что он конвоировал меня на первом продлении и сидел на суде рядом с моей женой.
В камере он был в черном рашграде [плотная компрессионная футболка] и балаклаве с одной прорезью. На руках у него были медицинские перчатки. Я отказался идти туда, но капитан сказал, что мне нечего бояться. Я заявил, что меня там будут пытать. А он ответил: «Не будут. Я обещаю. Я пойду с тобой».
Я захлопнул дверь и попытался вернуться в камеру, но капитан и спецназовец меня схватили. Я пытался вырваться и в течение 30 секунд толкался с сотрудниками ФСИН. Спецназовец посмотрел на меня «понимающим» взглядом и сказал: «Ну хоть здесь не сопротивляйся, а». Я понял, что сопротивление имеет смысл, если я вернусь в камеру и смогу показать, например, записку в камеру видеонаблюдения, но капитан открыл камеру с эфэсбэшниками, и один оттуда вышел, чтобы помочь затолкать меня.
Через минуту я оказался в камере. До этого момента капитан повторял: «Все нормально, это просто досмотр. Я буду там с тобой». Я перестал сопротивляться, но за мной двери захлопнулись. Меня поставили между скамейкой и двухъярусной кроватью. «Раздевайся», — сказали мне. Я ответил, что не буду этого делать.
В камере было три сотрудника ФСБ. Их голоса я хорошо запомнил, а один узнал. Он принадлежал сотруднику ФСБ, который возил меня в лес в начале ноября, рассказывал, как убивал, и представился как «Антон». Думаю, он искренне верит, что я террорист, и не знает, что его начальство фабрикует дело. Меня начали класть на пол, но я сопротивлялся. Через минуту или две активной борьбы с тремя оперативниками я ощутил удар в затылок, в спину в районе поясницы и по щиколоткам. Один из таких ударов сбил меня с ног, и я был прижат головой к полу. Руки я взял под себя.
«Ты не понял, Дима. Тебя предупреждали, а ты не понял»
Мне на голову надели мешок до подбородка. Стало тяжелее дышать, и силы стали быстрее уходить. Я освободил рукой лицо от мешка.
Меня били по затылку, и я, соответственно, бился о пол лицом с амплитудой около 10–15 сантиметров. Таким образом на моем лице появились ссадины: на лбу примерно 3х4 сантиметра, кровоподтек на левой брови примерно 1х2 сантиметра, синяк на верхнем веке левого глаза и две ссадины на левой скуле: ближе к носу, круглая, примерно 2х2 сантиметра, и дальше от носа горизонтальная полоса, примерно 6х2 сантиметра. Целью избиения было выбить из-под меня мои руки и связать их за спиной скотчем. В процессе борьбы тыльные стороны моих кистей были разбиты о пол, правый рукав кофты был порван на уровне локтя, и я несколько раз укусил сотрудника ФСБ, которого до этого, вероятно, не встречал, за предплечье.
Забрав мои руки, они перемотали кисти скотчем, и за скотч приподняли меня над полом, отчего в плечевых суставах появилась боль, как при вывихе или порванных связках. Затем скотчем они соединили мои локти и надели мешок обратно до подбородка. Я снова оказался прижат к полу, но боль в плечевых суставах не проходила и даже усиливалась. Они связали скотчем колени поверх штанов и обмотали скотчем мешок на моей голове на уровне глаз. После этого меня перевернули на спину, но из-за рук я лежал, скорее, полубоком. Тапочки я потерял еще в начале, потому что с меня сняли носки, стянули штаны и трусы до колен. На голову надели плотно прилегающий убор типа подшлемника и застегнули под подбородком. Конвойный обмотал большие пальцы моих ног проводами. В рот пытались засунуть кляп, но я не открыл его, потому кляп обмотали скотчем. В прошлый раз от кляпа обкололось много зубов. В процессе борьбы мы почти не говорили. Когда меня перестали бить по лицу и в живот, меня ударили током.
Далее у нас состоялся диалог: «Ты не понял, Дима. Тебя предупреждали, а ты не понял. Мы иногда будоражим общество разными провокациями, а ты решил, что это тебе помогают. У нас везде свои люди».
В перерывах между фразами меня били током и меняли пальцы. Я спросил, чего они хотят от меня, они ответили: «Чтобы ты говорил правду». На что я сказал, что и так говорю правду. Ведь они меня правда пытали и мы правда не террористы. После чего последовал удар током, от которого я потерял сознание. Мне сняли с лица мешок, чтобы я мог подышать, и показали ампулу и шприц со словами: «Ты враг, и ты был жив только потому, что начальство сказало, что ты еще нужен. Но больше ты не нужен, и сегодня ты убьешь себя, и на камерах будет видно, что ты сделал это сам».
Затем меня снова несколько раз ударили током. Общались между собой: «Контакт плохой, бьет слабо». Я заорал, что не надо сильнее. Третий все время упирался мне коленом в грудь, сжимал мои гениталии до такой степени, что в глазах белело.
«С женой твоей что будем делать? Пусть для начала таджики толпой изнасилуют, раз болтливая такая. В какой страйкбол вы играли? Ты враг и террорист, вот в чем правда, и к тебе никто не приходил».
Я все повторил. «Жену — в расход? Или найдешь слова, чтобы она поняла?» Я ответил, что найду точно. На вопрос «что с ней делать, если не поймет?», я не ответил. Мне сказали еще после пары ударов током: «Возвращаешь показания, говоришь, про пытки врал. Дальше будешь делать, как скажет следователь. Показывают на белое, говорят черное, ты говоришь черное. Отрезают палец и говорят съесть — ты его ешь». Потом еще несколько раз ударили током, чтобы запомнил. В разговоре между собой «Антон» предложил разок ударить током в гениталии, чтобы дать понять, каково это. Но третий сказал, что у меня после этого там ничего не будет работать. «Антон» сказал, что ему нет дела, но третий, видимо, объяснил ему, что это тяжкие телесные повреждения, следов оставлять нельзя, не зря же они пальцы меняли.
Меня заставили дать слово, что я верну старые показания и больше от них не откажусь, и что я слово сдержу, ведь я мужчина. А если нет, то, значит, мне не нужны первичные половые признаки. Но под пытками слова не дают и со связанными руками и кляпом во рту не договариваются.
«Работаем по старой линии»
Капитан вернул меня в камеру. Очень сочувственно, как мне показалось, посмотрел на ссадины. Но потом я понял, что он расстроился, что я получил их именно в его смену. 14 февраля меня привезли на допрос и сразу завели к следователю. Он увидел меня и спросил: «Ну что, Дмитрий, как дальше будем работать?» Я ответил, что по старой линии. Потом он зашел в комнату с клеткой и потребовал отказаться от адвоката Зайцева. На допросе я вернул показания, как и требовалось, но внес корректировки, которые не устроили следователя [УФСБ России по Пензенской области Валерия] Токарева.
После допроса он зашел ко мне и сказал, что нужно, чтобы я придумал такие цели и задачи тренировок [которые, по версии следствия, заключенные по делу «Сети» проводили с целью последующей террористической операции] 5 ноября, в которых есть состав преступления.
Также на допросе меня снимали на видео, где видны следы моих побоев. Еще их видела моя жена в тот же день. 16 февраля меня возвращают в камеру №26, где я нахожусь по сей день. 17 февраля я сказал прокурорам и УПЧ [уполномоченному по правам человека в Пензенской области] заученную фразу о том, что «солгал о пытках с целью ухода от уголовной ответственности».
Прокуроры усомнились, не заставил ли меня кто-то так говорить, а УПЧ [Елена] Рогова не поверила, что я «солгал о пытках». 21 февраля члены ОНК [Общественной наблюдательной комиссии] заметили следы на лице и руках. Однако в книге медосмотра об этом ничего не было. Меня осмотрели и с тех пор осматривают ежедневно.
22 февраля ко мне пришли [следователь УФСБ России по Пензенской области Валерий] Токарев и [заместитель руководителя военного следственного отдела Следственного комитета России по Пензенскому гарнизону] Меркушев. Токарев сказал мне, чтобы я дал такие же показания, как давал на видео. Также сказал, что оперативники мной еще пока недовольны. Затем дал что-то подписать и ушел. С тех пор допросов не было.
Дополнение Дмитрия Пчелинцева к опросу от 15 мая 2018 года
Пчелинцев дописал на последнем листе опроса от руки:
«Хочу дополнить следующее. Что фамилия капитана по имени Сергей — Мышин. Кроме того, 14 февраля 2018 года, когда меня с участием адвокатов допрашивал с применением видеозаписи следователь Токарев, я, подчиняясь требованиям лиц, которые меня пытали накануне, отказался от показаний, где сообщал, что ко мне применяли пытки. Вновь признал вину и оговорил себя и других. Своих адвокатов я просил, чтобы они придерживались моей позиции. Адвокаты стали задавать мне вопросы под протокол, следователь не стал их вносить в протокол, в грубой форме отказал и закончил допрос.
Если я вновь откажусь от своих показаний о применении ко мне пыток, вновь признаю свою вину в абсурдном обвинении и буду оговаривать других, либо со мной что-либо случится в стенах СИЗО или ФСБ, значит, что меня снова пытали».
Уголовное дело «Сети» следователи ФСБ возбудили осенью 2017 года. По их версии, 11 молодых людей из Пензы и Санкт-Петербурга планировали террористические акты во время выборов президента 18 марта и чемпионата мира по футболу 2018 года.
Через несколько месяцев после задержания и помещения в следственный изолятор фигуранты стали заявлять о пытках, которые применяли к ним сотрудники ФСБ и ФСИН, чтобы выбить признательные показания. Родственники фигурантов дела создали «Родительскую сеть» — неформальное объединение для защиты прав арестованных.
Дмитрия Пчелинцева задержали 27 октября 2017 года, 15 января Пензенский областной суд продлил ему арест до 18 апреля 2019 года (всего 17 месяцев и 22 суток).
