«Надеемся, что не повторится». Что говорили и о чем вспоминали на Дне памяти жертв политических репрессий в Карелии

В Карелии 30 октября состоялись акции памяти жертв политических репрессий 1930-х годов. На Зарецкое кладбище в Петрозаводске и в Красный Бор, где были захоронены люди, расстрелянные в годы Большого террора, приехали родственники репрессированных, представители республиканских и городских властей. В этом году обошлось без танцев и громких заявлений, а участников было еще меньше. На Дне памяти побывал корреспондент «7x7».

«Мамочка, мне приснилась бабушка»

На кладбище в Красном Бору, в 19 километрах от Петрозаводска, вместо надгробных камней — столбики-«голубцы». На них — портреты людей. Женщина задумчиво смотрит на фотографию бабушки ее покойного мужа, Ириньи Кузнецовой.

— Я человек верующий, мы ее поминаем всегда, — рассказывает Нина Журавкина. — Надо нам всем, молодым, поминать, потому что они там за нас молятся. Они же все в райских селениях, потому что жертвы.

Иринья Кузнецова жила с мужем и семью детьми в деревне Корытово Заонежского района. Жили в двухэтажном доме, имели кузницу и скот. В 1930 году ее мужа приговорили к 10 годам лагерей по статье 58-10 Уголовного кодекса РСФСР («Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти»). Дальнейшая его судьба неизвестна.

Иринью Кузнецову арестовали по той же статье в сентябре 1937 года. Тройка НКВД Карельской АССР 8 октября 1937 года приговорила ее к высшей мере наказания, 15 октября ее привезли в Красный Бор. Кузнецову, скорее всего, раздели до нижнего белья, завязали ей руки за спиной, выстрелили в затылок, бросили в яму к остальным трупам. О ее судьбе, как и о судьбе 1196 других обреченных, похороненных здесь же, не будет ничего известно до 1997 года.

— Однажды мы приехали с внучкой Ириньи и с моей дочкой. Мы только узнали, что она здесь похоронена, — рассказывает женщина. — На другой день моя дочь встает, она еще молоденькая была, и говорит: «Мамочка, мне приснилась бабушка! Представляешь, я лежу, а она мне пирожки печет».

В начале 1990-х депутат Госдумы Иван Чухин вместе с карельским историком Юрием Дмитриевым в карьере недалеко от современного силикатного завода под Петрозаводском обнаружат останки расстрелянных. Их предадут земле 30 октября 1991 года рядом с Крестовоздвиженским собором на Зарецком кладбище.  

В 1997 году Дмитриев найдет кости расстрелянных в Сандармохе и Красном Бору. Тогда же будут напечатаны списки расстрелянных и на места захоронений начнут ездить люди, чтобы почтить память своих родственников.

 

 

 

Иван Чухин умер 11 мая 1997 года. Спустя почти через 20 лет Юрия Дмитриева арестовали по обвинению в изготовлении порнографических материалов и хранении оружия. Его признали невиновным, но потом снова арестовали, обвинив в совершении насильственных действий сексуального характера в отношении приемной дочери. Сейчас Дмитриев ждет начала суда в СИЗО.

«В политике так много лжи и зла…»

В Петрозаводске 30 октября акция памяти началась на Зарецком кладбище. От республиканских властей выступил министр национальной политики Сергей Киселев. Депутат горсовета Алексей Яблоков прочитал стихи по бумажке, спрятанной в кепку: «В политике так много лжи и зла, она ведь столько жизней унесла…» Вместе возложили цветы.

На Зарецкое кладбище с внуками пришла Нина Сизова — ее деда арестовали в 1938 году. Она приходила сюда и год назад.

Тогда здесь впервые не упомянули Юрия Дмитриева, не дали слово его дочери Екатерине Клодт, у председателя Карельского конгресса Анатолия Григорьева в тот же день, в Красном Бору, отобрали микрофон. В этот раз Григорьеву не нашлось места в автобусе, который отправился в Красный Бор от Прионежской администрации.          

— Сволочи кругом! Сейчас, вон, пришло пять человек, выступили трое. Это издевательство. Я сам опоздал, хотел выступить — так нет, минута молчания, — негодует Григорьев. — 1196 человек в Красном Бору, из них 1012 карелы и финны. И не дают помянуть. Потому что я говорю правду, а они не любят, у них все хорошо. А у меня там родной дед расстрелян, расстрелян матери сестры муж…

В Красном Бору Григорьеву все-таки дали слово. Он напомнил, что все должны соблюдать Конституцию, чтобы не повторилась трагедия большого террора. Перед ним отслужил панихиду протоиерей Сергей Герасимов и напомнил, что все беды начались от безбожия.

 

 

 

Зампредседателя карельского Заксобрания Ольга Шмаеник, уполномоченный по правам человека Александр Шарапов, глава Прионежского района говорили о трагическом прошлом и памяти.

— Конечно, мы все должны помнить! — сказала Шмаеник. — Потому что только память, только историческая память каждого из нас, память общества и государства, будет мощнейшим предупреждением, предостережением от повторения подобных событий когда бы то ни было.

Вместе возложили цветы. Разошлись.

«Может, в Японию тоннель рыл?»

Родственники разбрелись по Красному Бору. Они возлагают цветы к столбикам с портретами. Александр Смирнов с дочерью обновляет табличку с фотографией своего деда. Дед, Иван Давыдов, был расстрелян 21 сентября 1938 года по обвинению в шпионаже.

Его дочери, матери Александра, было три года, когда его забрали. У него остались двое маленьких детей и трое сестер. Реабилитировали Давыдова в 1958 году.

 — Дед жил в деревне Линдозеро, глухая деревня. Обвинили в шпионаже. В пользу кого? Может, в Японию тоннель рыл? — горько шутит Александр. — Дядька ездил, еще живой был, его возили в Сандармох поклониться. Думали, что там захоронен, известное же кладбище. А потом уже в Книге памяти обнаружили его в списках в Красном Бору. Приезжаем сюда, потому что надеемся, что не повторится. Если перестанем приезжать, еще одно такое же, свежее появится. Надо помнить. Имена эти зачитывать. Чтобы не замалчивали, не забывали.

Дед Елены Укконен Рудольф работал десятником в лесу. Приехал в Карелию из Финляндии через Финский залив. Его арестовали в 1932 году. Забрали с работы, обыскали дом — что-то искали в детских книгах. Во время войны в 1941 году его семью эвакуировали на Урал, о судьбе деда не было ничего известно до конца 1990-х.

— Бабушка почему-то думала, что он попал в штрафной батальон и погиб. А в 1943 году она, видимо, во сне что-то увидела. Утром встала, говорит детям: «Наверное, нашего отца расстреляли», — видела во сне, как будто он домой пришел, слышала шаги, — говорит Елена. — Приезжали сюда с братьями всегда, но старший брат работает сегодня, а второй… Если честно сказать, как-то местная власть себя некрасиво повела в прошлом году, и он говорит: «Мне даже не хочется ехать».

Не первый год в Красный Бор приезжает делегация финнов. Блогер Вейкко Хууска первым откликнулся на публикации в СМИ о раскопках РВИО в Сандармохе и версии о том, что, кроме жертв большого террора, там могут быть захоронены расстрелянные финнами советские военнопленные (подробнее о новых гипотезах — в материалах «7x7» «Переписать Сандармох» и «Перекопать Сандармох»).

Вейкко говорит, что финнов очень удивили находки поисковиков российского военно-исторического общества. В Сандармохе, уверен он, никаких расстрелов не было.

— Финские историки сходятся во мнении. Они считают, что не может быть даже доли вероятности того, что там финны расстреливали советских военнопленных. Конечно, в финских лагерях стреляли, например при попытках к бегству. Но это все давно исследовано. Даже если были незаконные расстрелы, информация о них тоже давно известна, — говорит Вейкко. — Надо знать свою историю и признавать ее, а не изменять ее по политическим мотивам.

Акцию «Возвращенные имена» в этом году в Красном Бору не проводили.