.jpg)
Некоммерческая организация «Поиск пропавших людей — Югра» расширила свою работу на Ханты-Мансийск. Ее отделение открылось в окружной столице 14 октября. Руководитель поисковиков Андрей Аиткулов говорит, что такие отряды не заменяют полицию и спасательные службы, но без помощи активистов работать им было бы сложнее. «Поиск пропавших людей» существует в регионе уже три года. Как появилась организация, почему профилактика так же важна, как работа в поле, и могут ли общественники предотвратить опасности для детей, Андрей Аиткулов рассказал в интервью «7x7».
«Я понял, что это будет важный и нужный проект»
— В каких городах Югры есть ваш проект?
— Изначально проект был создан в Сургуте в 2015 году и назывался «Поиск пропавших детей — Сургут» [некоммерческая организация]. На протяжении двух лет мы развивали его, занимались поисками и проводили различные акции. В итоге мы решили выйти на новый уровень и создать региональную организацию, что и получилось этой весной. Поисковые отряды уже есть в Сургуте, Урае, Нягани, Нижневартовске, Нефтеюганске и Когалыме. Мы хотели зарегистрировать региональную организацию, чтобы создать площадку, которая бы объединила все поисковые отряды округа. Сейчас мы подписываем соглашение о сотрудничестве и взаимодействии в поисках с полицией муниципалитетов округа. У нас уже подписаны соглашения с полицией Сургута, Нягани и Нефтеюганска. Надеемся, что Нижневартовск и Урай к нам присоединятся. В Ханты-Мансийске тоже появится такой договор.
— Чем вы занимались в 2015 году и почему решили организовать поиск детей?
— В декабре 2015 года в Сургуте проходил форум «Город и я». На него приехал специалист по поиску детей из Москвы, который рассказал нам об этом направлении. Поиск детей хорошо развит в России, а в нашем округе ничего подобного не было на тот момент. Он рассказал, как это делать и почему это так актуально. В дальнейшем я столкнулся со статистикой: около тысячи заявлений в год о пропаже людей в Сургуте. И тогда я понял, что это будет важный и нужный проект. Его создали по моей инициативе. В дальнейшем мы заключили соглашение с полицией и стали вместе выходить на поиски.
— Какая у вас лично мотивация? Почему это так затронуло вас?
— Я понял, насколько это сильная и большая проблема. Все знают, что пропадают люди, но мало кто знает — сколько. Я никогда не задумывался об этом. Когда начал пропускать через себя этот объем информации, то понял, что мы можем быть полезными полиции, нашему городу и округу.
«Тяжело, когда нет отклика»
— Как полиция относилась к вашей инициативе?
— Изначально было сложнее, чем сейчас. Когда это соглашение только появилось, то полиция еще не понимала, почему им вдруг звонит человек из какого-то поискового отряда. Не все первое время знали, что мы вообще появились. Мне приходилось полностью представляться, говорить, кто я, где нахожусь, где проживаю, кем являюсь, и оставлять свои паспортные данные. Так было полгода или год. Сначала привыкли ко мне как к руководителю отряда. Затем нам поставили куратора в Сургуте, и мы могли в любое время дня и ночи с ним сотрудничать. Сейчас таких проблем нет. Полиция уже знает, что поисковые отряды есть не только в нашем регионе, но и по всей России. И они уже ждут, что если его нет в городе, то он появится, и будут помогать.
— Разве полиция сама не способна найти детей?
— Поисковый отряд создан не потому, что кто-то не справляется. Это все-таки добровольческая деятельность, мы просто помогаем. В любой организации есть определенное количество кадров. Полиция тоже не резиновая, в нее не может входить такое огромное количество людей, которое требуется для оперативных поисков. Одно дело, когда один сотрудник полиции или даже наряд выйдет на обыск микрорайона. И другое дело, когда к нему на помощь приходит поисковый отряд в 25–100 человек. Так намного проще и быстрее просмотреть территорию. В такой ситуации каждая секунда и минута дорога, чем больше людей участвует, тем лучше. Поэтому мы просто работаем в помощь полиции.
— Поддерживала ли вас администрация, когда вы только начинали?
— Они поддержали самыми первыми. Форум «Город и я» был от администрации города, они и пригласили специалиста из Москвы. Пока отряд формировался, я всегда мог получить определенную консультацию и помощь. Они консультировали, как поступить, в том числе в проведении акций. Помогали нам с оформлением документации и разрешением, совместное соглашение с полицией тоже помогала делать администрация.
— Есть ли у вас связи и обмен опытом с другими регионами?
— Конечно. Мы общаемся с Москвой и Красноярском. Вначале мы общались только с московским поисковым отрядом. С ними сегодня самые крепкие взаимоотношения. В Ноябрьске ЯНАО есть отряд, с Тюменью поддерживаем связь. Как минимум обмен опытом. Как максимум — поиск человека в соседнем регионе, чтобы мы знали, к кому обратиться за помощью.
— Кто вам помогает помимо волонтеров?
— Наш проект в Сургуте знает большое количество людей. Сейчас я еще сам студент Сургутского госуниверситета. Университет помогает своими средствами, есть волонтеры оттуда, которые помогают нам. Центр молодежных инициатив у нас тоже есть, мы помогаем волонтерам, а они нам. Администрация города прекрасно знает про наш отряд и тоже помогает. Отдел по молодежной политике администрации от штаба помог нам с помещением. Типографии помогают нам печатать баннеры на мероприятия и ориентировки. Сегодня много коллег и тех, кто готов помочь безвозмездно в проведении мероприятий и поисках.
— Как ваша семья отнеслась к такой работе?
— Я думаю, что положительно. Моя супруга активно помогает и относится с пониманием, когда я уезжаю на форумы, связанные с этим направлением, или на поиски.
— Что было самым сложным для вас?
— Начать. Изначально нас было шесть человек, после форума ушла часть людей. Были друзья, которые мне помогали. Есть люди, которые помогают мне с самого начала. Например, Дарья Евдокова [пресс-служба отряда], которая вместе со мной все создавала и помогала. Она сейчас играет в отряде не меньшую роль, чем я.
У нас не было опыта. Просто были люди, которые объединились с общей целью. Мы не знали, как помогать, куда нужно идти и где посмотреть. Приходилось набираться опыта в ходе поисков и дальше уже на основе этого опыта развиваться. Сегодня в костяке отряда 25–30 человек, которые там все время. На поиски присоединяются от 15 до 100 человек. Все стало намного проще с полицией и откликом людей как в городе, так и в округе. Очень хорошо, что создаются отряды в близлежащих городах, мы с ними взаимодействуем. Иногда получается, что человек пропал в одном городе, а нашли его в другом. Ориентировку можно передать в соседний город, и они тоже ищут. Еще у нас появилось поисковое оборудование — рации, которые не замерзают на холоде, и утепленные костюмы и обувь. Вначале мы приносили у кого что есть дома — какие-то джинсы и теплую одежду. Поэтому я думаю, что и отряд, и волонтеры выросли в плане опыта, готовы им делиться и обмениваться. Сами поиски перешли из разряда «ну давайте попробуем, может быть, что-то получится» в уверенные поиски вместе с полицией.
Но тяжело, когда нет отклика среди людей, хотя проблема важная и ее надо решать.
— Вашему проекту почти три года, чему вы научились за это время?
— Я научился ценить людей за любой вклад. Большинство людей думает: «Зачем мне идти?» У нас были случаи, когда люди хотели бы попробовать себя в поисковой деятельности и не решались сделать ориентировку. Хотя одно из наших правил, которые размещены в нашей группе, — мы ценим каждого волонтера независимо от его вклада. Нам можно помочь сделать ориентировки и расклеить их на улице, выйти на поиски или репостнуть запись о пропаже себе на страницу. Ведь чем больше людей увидит пропавшего человека, тем больше охват аудитории, и есть шансы, что кто-то узнает его и позвонит нам. У нас командная работа, поэтому важно все. Здесь, как ни в одних соревнованиях, чувствуется, что человек на тебя надеется. В некоторых случаях нужно просто на улице кого-то поддержать, согреть или накормить. Это переходит даже не в обязанности, а в дружеские и семейные отношения.
«Это определенное самопожертвование — просто помочь человеку»
— Как проходят поиски?
— Поиск состоит из двух частей. Первая часть — информационная. Приходит ориентировка от полиции или родственников. Потом ждем подтверждение от полиции, что человек официально считается пропавшим. У нас есть информационные координаторы, которые занимаются распространением ориентировок.
Вторая часть — поисковая. Полиция спрашивает, где последний раз видели человека, и там начинают искать. Собираются группы, где на трех-четырех человек есть старший группы — самый опытный и ответственный. Все остальные — или волонтеры-новички, или люди, которые просто хотят помочь. Вся связь идет между старшим группы, координатором поиска и информационным координатором. Если поиски заходят в тупик, то после этого идут указания от полиции — переход на новое место, например, или они говорят, что на сегодняшний день поиски заканчиваются, пока не появится новая информация от полиции.
— Вы сами сейчас участвуете в поисках или уже больше координируете?
— Сейчас уже редко участвую. В основном занимаюсь профилактической и координационной деятельностью. С появлением региональной организации все перешло на другой уровень. Когда мы только начинали, на поиски выходил я со своими знакомыми и друзьями. Сейчас благодаря тому, что есть костяк, который всегда готов выйти, я могу развивать профилактическое направление. Решили, что помимо поисков нужен определенный ряд лекций для школьников. На них мы бы рассказывали о своей деятельности, чтобы проблема была на слуху и каждый бы для себя решил, нужно ему помогать нам или нет, и зачем.
Еще это нужно, чтобы рассказать, с какими опасностями может столкнуться ребенок. Так появились акции, которые мы проводим в Сургуте. Такие акции есть по всей России. Летом проводится акция «Ребенок в воде, родители где?», зимой — акция «Тонкий лед». У нас есть большое количество рыбаков, охотников и детей, которые выходят зимой или весной на лед.
Затем акция по выпадению из окон. У нас на днях в Сургуте выпала из окна семилетняя девочка. Чаще всего это происходит летом, когда родители проветривают помещение. Вроде как москитная сетка, но ребенок на нее опирается и выпадает. Еще у нас есть ежегодный квест «В поисках чада», он проводится 25 мая, в Международный день пропавших детей. Мы формируем из детей поисковый отряд. Создаем легенду о пропаже: родители, полиция, место, где видели последний раз, улики и какие-то оставленные вещи. И они по нашему маршруту ищут. Еще в этот же день зажигаем свечи на окнах в знак того, что эта свеча будет освещать дорогу без вести пропавшим детям. Стараемся участвовать в городских, региональных и российских конкурсах, мероприятиях для привлечения новых волонтеров и внимания к этой проблеме.
— Как вас находят волонтеры и чем помогают?
— У нас есть опрос в группе, когда мы спрашиваем, хотите ли вы себя попробовать в поисках. Еще есть открытые городские собрания, на которых можно задать вопрос и послушать о нашей деятельности. Если человек заинтересовался, то он может стать волонтером. Иногда нас находят потому, что мы проводим квесты и различные мероприятия, где мы рассказываем о своей деятельности и привлекаем внимание к проблеме. После этого люди пишут и спрашивают, как стать волонтером или чем они могут помочь. Кто-то остается, а кому-то не нравится. У некоторых не получается совмещать с работой, тогда они не выходят на поиски, а занимаются информационной частью.
— Что ими движет?
— Я думаю, что это определенный менталитет и гражданская позиция. Это волонтерство, никто никому не платит. Когда люди, сидя дома, готовы побежать искать незнакомого человека. Это помощь, ты тратишь свои силы. Мне кажется, это определенное самопожертвование — просто помочь человеку.
— Какие для этого необходимы качества?
— За все время работы мы сталкивались с разными людьми с разными качествами, и я думаю, что в первую очередь важна ответственность. Не только за свои слова и действия, а еще за ближнего. Если мы сейчас начнем перечислять — доброта, широкое сердце, — то, я думаю, так можно перечислять бесконечно. Основное — ответственность и самопожертвование. Ты должен понимать, зачем и для чего ты это делаешь.
«Сейчас не нужно ждать трех суток»
— Сколько людей вы нашли за все время работы?
— Мы подводим статистику каждый год. Сейчас все пропавшие дети в округе найдены. Если брать 2016 год, то мы провели 39 поисков взрослых, из них без вести пропавших шесть, пять найдены погибшими. На прошлой неделе был найден погибшим человек, который считался без вести пропавшим. Что касается детей, то было 26 поисков, все дети найдены. В 2017 году нашли 40 детей. Взрослых — 54 человека, пять — без вести пропавшие, восемь найдены погибшими, остальные живы. Если подводить статистику к сегодняшнему дню, то через отряд Сургута прошло 215–250 поисков.
— Почему пропадают дети?
— Есть такая проблема, не только в округе, но и по всей России — есть дети, которые склонны к побегу. Их находят, а спустя пару месяцев они снова убегают. На мой взгляд, здесь нужно решать проблему внутри семьи или с помощью психологов. Мы раздавали анкеты и собирали статистику вместе с отрядом по Сургуту. Частая причина побега детей — плохие взаимоотношения между родителями и ребенком, а второе место — тяга к приключениям. Ребенок считает, что наступила самостоятельность, и он готов принять важные решения, но получается немного по-другому.
— Что нужно делать, если пропал ребенок? Куда обращаться? Как себя вести?
— Например, ребенок был на детской площадке, вы вышли и видите, что его там нет. Любые родители первым делом ищут самостоятельно — в магазинах, у друзей, в ближайших дворах. Если не находите, то нужно позвонить в полицию. Сейчас не нужно ждать трех суток или 24 часов. Заявление можно оформить даже по номеру телефона. Если в городе есть поисковый отряд, то он приедет с полицией и поможет найти. У нас в Сургуте был случай, когда нам позвонили и сказали, что не могут три часа найти ребенка. Мы спрашиваем, что они три часа делали. И они отвечают, что стоят на площадке и ждут. Ждете чего? Что он сам придет? Через 30–40 минут ребенка нашли — он просто был в гостях, не смог позвонить. Если массовые мероприятия, то надо держать ребенка за руку. Он должен идти не сзади, а спереди, чтобы вы его видели. Если ребенок маленький и не может сам выучить адрес и номер телефона, то нужно написать на бумажке, положить во внутренний карман и показать ему, где лежит записка. И если ребенок пропал на массовых мероприятиях, то он просто покажет записку человеку, который хочет ему помочь.
— Приведите примеры удачных и неудачных поисков.
— Я думаю, что неудачными нельзя назвать никакие поиски. Даже если человек приезжает на поиски неподготовленным, то не было такого, что волонтеры и люди, пришедшие на поиски, мешали или что-то делали не так. У нас такого не было. Относительно неудачными можно назвать такие поиски: выпал день, когда большое количество волонтеров и людей смогло выйти на поиски. Мы уже начали собираться, оделись, взяли рации и едем. До этого созвонились с полицией, сделали ориентировки, распечатали их и готовы наклеить. Почти доехали до места, и нам звонят родители и говорят, что ребенок нашелся и был в гостях. Машины разворачиваются и едут домой.
А самые удачные поиски были в феврале этого года. Мы искали мальчика. У нас было 20–50 волонтеров. Поиски шли недолго — два-два с половиной часа. На поиски собралось большое количество людей. За это время к нам начали присоединяться таксисты, работники магазинов, жители города. Они начали просматривать свои магазины, дома, в которых живут. Таксисты подвозили волонтеров и помогали в поисковой операции. Мы посчитали, что нам помогли около 400 человек. Не было таких поисков, чтобы было так много людей.
— Как вы планируете развивать проект?
— Хочу, чтобы различные соглашения начали вступать в силу — не так, что каждый отряд сам по себе, чтобы мы все вместе занимались общим делом. Хотелось бы какие-то общие слеты и фестивали для поисковых отрядов, где мы могли бы обмениваться опытом и методами поиска. Чтобы такое взаимодействие было не только на форумах. Из самого главного — хочется, чтобы было меньше пропавших людей.
