Глава Союза композиторов Коми Михаил Герцман: Дайте любящего нас министра, и мы сотворим чудеса

Назначение министром культуры Республики Коми 23-летнего Сергея Емельянова, руководившего до этого ухтинским Дворцом культуры, у многих вызвало противоречивые эмоции. Смущала не столько молодость нового министра, сколько тенденция удивлять граждан новыми назначениями, не учитывая мнения общественности. Новичок появляется внезапно, без предупреждения, как deus ex machina, интригуя публику. Как эта театральная эффектность влияет на культурную жизнь в республике — неясно. Мы решили побеседовать на эту тему с председателем союза композиторов Коми Михаилом Герцманом. Но разговор начался все же не с чиновников, а с Вольфганга Амадея Моцарта.

 

«Такое впечатление, что власть уже не знает, к чему прислонить культуру»

— Про Моцарта могу говорить часами. Среди композиторов-классиков у меня много любимцев, но Моцарт — кумир. Он мой самый лучший друг и главный советчик. В трудные моменты сочинения музыки я чаще всего обращаюсь к нему. Ведь его музыка — не просто необъяснимое чудо само по себе, но еще и неисчерпаемый источник технических приемов. Музыка Моцарта — удивительный синтез радости и боли, счастья и горя, жизнелюбия и смирения перед лицом смерти, которую он называл своей «лучшей подругой». Лучшей — то есть той, о которой он думал постоянно. Но все-таки в Моцарте больше света — это бесконечный океан радостного мироощущения.

— А у кого из современных композиторов-классиков есть светлое мироощущение?

— Из ХХ века, пожалуй, у раннего Родиона Щедрина и, конечно, у Сергея Прокофьева. Из «легкого жанра» — у Исаака Дунаевского. Вот, кажется, и все. В 1937 году появились два гениальных произведения — музыка Дунаевского к фильму «Дети капитана Гранта» и Пятая симфония Шостаковича, выразивших два разных мироощущения — романтично-праздничного и трагического.

— У нынешних композиторов что-то случилось с мироощущением?

— Что-то с жизнью случилось.

 

 

— А если говорить о мировосприятии в нашем конкретном регионе? Вы творческий человек. Как вы ощущаете настроение общества? С какой музыкой вы бы его сравнили?

— Я не знаю столь серой музыки. В ней, безусловно, множество оттенков, но это сто оттенков серого. Мы живем в век обезьянничания, заметного во всем — в программах ТV, в одежде, в образовании, даже в языке, которым мы разговариваем. Понятно, что я сужу со своей колокольни, исходя из собственного жизненного опыта и своей профессии. Но счастье — это всего лишь количество радости на единицу времен. Несмотря на очевидную корявость этого афоризма, так оно и есть! Так вот, таких «единиц» стало меньше.

— Почему так сократилось количество счастья?

— Оно не сократилось, оно переместилось. Вернее, сместилось, преобразовалось во что-то другое. Для меня, например, многое зависит от того, как в нашей стране власть относится к образованию и культуре (это все та же моя «колокольня»). Приходят во власть какие-то дяди и тети, точно знающие, как и чему надо учить. Когда-то, на заре советской власти, наша работа называлась прекрасным словом «просвещение». То есть, по В. И. Далю, «просветление». Просвещение тогда включало в себя все — музыку, литературу, образование, театр и т. д. Потом, в процессе бюрократизации страны, разделили культуру и образование. «Ты кто?» — «Я культура» — «Извини, ты не наш, мы — образование». Потом раздели культуру на собственно культуру и искусство. Если, например, песню поет самодеятельный певец, то это культура. А если ту же песню поет профессиональный певец, это уже искусство. Почему? Потому что профессиональный певец обучался в консерваториях, а самодеятельный — «от сохи».

Тогда писатели — они кто? «На писателей» учат только в одной точке земного шара — в Литературном институте им. Горького в Москве. А в принципе, все писатели — «от сохи». Так вот, писатели (инженеры человеческих душ!) — это культура или искусство? Думали, думали и не отнесли их ни туда и ни сюда. Сочли их чем-то отдельным, но ближе все-таки к культуре. И родилась дивная формула — «Литература и искусство». Помните это грозное «С кем вы, мастера культуры?» Это касалось и писателей!
Шли, наверное, горячие споры:

— Кино — это культура или искусство?

— Культура, конечно.

— А если очень хорошее кино — аж весь мир в восторге?

— Тогда искусство.

— А театр?

— Театр — это искусство.

— А самодеятельный театр?

— Это культура.

— А музей?

— Смотря какой. Если художественный — искусство. А если краеведческий — культура.

— Какая «культура»? Это же чистое образование! Типа библиотеки.

— Нет, музей — это культура. Потому что не художественный. А библиотека — это культура!

 

 

Вот было время — просто ногу сломишь. Но сегодня стало еще сложнее! У нас теперь министерство культуры, архивного дела и туризма. А почему еще и не спорта? И медицины? Да, медицины. Здоровье! В здоровом теле — здоровый дух. А дух — это главная составляющая искусства. Такое впечатление, что власть уже не знает, к чему прислонить (точнее, куда пристроить) культуру. Словно культура сама по себе ничего не значит.

— Глупость не имеет границ?

— Дело не в глупости. Дело в неуемном желании все улучшить, активизировать и оптимизировать. А как оптимизировать музыку? Особенно оперную и симфоническую?

— Но согласитесь, что симфоническая музыка непопулярна.

— Конечно, песня популярнее. Во всем мире такая статистика: серьезной академической музыкой в мире интересуется 2–4% населения. Думаете, у нас в Сыктывкаре иначе? Уверяю вас, все обстоит так же. Я живу здесь всю сознательную жизнь, бываю почти на всех серьезных театральных постановках и концертах (многие из которых веду). И вижу, что, исходя из численности жителей, серьезной музыкой интересуется именно 2–4% населения. Люди устроены похоже: попса понятна каждому, рок — уже не каждому, джаз — вообще избранным, а академическая музыка — некоторым. Громадные массы любят поп-музыку. И славно! Людей, которые бы слушали одну только оперную и симфоническую музыку, вообще не бывает! А можно ли любым «академистам» не преклоняться перед великим Майклом Джексоном?

— А из местных музыкантов кого бы вы назвали стоящим?

— Пофамильно? Я уже больше двадцати лет возглавляю жюри рок-конкурса в Сосногорске. Уверяю вас, есть талантливые люди, и их немало. Но все складывается так: поиграли несколько лет «для души» и занялись чем-то другим. Рок-музыка не так уж сытно кормит (если вообще кормит). Мне приятель-музыкант любопытную штуку рассказал. Приходит он в гости к другу, а мама друга спрашивает, кто пришел.

— Музыкант, — отвечает тот.

— А сколько ему лет?

— Тридцать.

— Тридцать? И он до сих пор музыкант?

Такое вот представление о музыке. Однажды при мне родительница говорила своей дочке, студентке нашего Колледжа искусств: «Наташенька, окончишь этот свой колледж и выбери какой-нибудь путный вуз».

 

«Давайте и выпускницу медицинского колледжа назначим министром здравоохранения»

— Власть относится к культуре как к чему-то не очень важному. Но это касается не только финансирования, которое съеживается как шагреневая кожа, но и того, кого в последние годы в республике ставят министрами культуры.

— Не знаю, повезло ли мне, но я знавал всех.

— Кто был лучшим?

— Колегов Владимир Константинович. Это министр № 2. У нас в республике до конца 60-х годов было Управление культуры, потом оно стало министерством. Первым стал министр Терентьев, а вторым — Колегов. Я приехал в 1971 году, меня по распределению послали, пинком — «не поедешь, отберем диплом». Поехал, думая, что это на годик. Но слава богу, что это случилось при Колегове. Здесь я увидел трепетное отношение к музыке и к культуре вообще. Колегов был настоящим министром культуры, болевшим за культуру. Бывали у нас и и споры, и ссоры, но по принципиальным проблемам. Когда я в его кабинете сказал, что хочу преподавать композицию, он чуть не упал со стула от смеха: «Как можно преподавать дар божий?». Я объяснил, что у меня в дипломе написано «Композитор, преподаватель теоретических дисциплин», сказал, что меня учили на композиторском отделении и я смогу научить других, это — моя мечта.

 

 

Когда я был маленьким, у меня никогда не было педагога по композиции, до самой консерватории. И я хотел, чтобы в Сыктывкаре у детей он был. Колегов похохотал, но разрешение дал. А почти любой из нынешних отказал бы мне. Стал бы рыться в инструкциях, звонить в Москву, собирать совещания и в итоге отказал бы. Конечно! Раз такого в республике еще не было, значит, это неслучайно! А вдруг? Мало ли что? Уж лучше отказать. Выдумают тоже — учить сочинять музыку. Понаехали тут из Ленинграда. Разрешишь им, а потом меня снимут.

— Новый министр культуры Коми Емельянов уже успел кого-то снять?

— Насколько я знаю, еще нет (мы пока знакомы только по телефону). Но когда я узнал, что новому министру 23 года и он самодеятельный певец, я как минимум удивился. Такое назначение демонстрирует не просто неуважение к культуре, а явные недооценку, непонимание задач культуры и ее значения в жизни общества. Мало того, такое назначение — дискредитация самого института высшей власти. Может, тогда попробовать на этом посту кого-то помоложе — ребенка, например?

...такое назначение — дискредитация самого института высшей власти. Может, тогда попробовать на этом посту кого-то помоложе — ребенка, например?

Почему бы нет? Не зря же говорят, что «устами младенца глаголет истина»! Разве не Истину век за веком мучительно ищет искусство?! Вдруг нам повезет, и мы наконец познаем заветную истину?

Допускаю, что сей молодой человек — гений, коль скоро его выдвинули на этот пост. Гений чего? Ну, например, гений управленческих решений. В конце концов, надо же выдвигать молодежь! Но тогда уж давайте будем последовательны. Давайте и выпускницу медицинского колледжа назначим министром здравоохранения. Сразу. Педагогический колледж окончил? Иди в министры образования. Строительный техникум? Вперед, в министры строительства! А сверхсрочнику Васе Петрову дадим погоны полковника — пусть командует военным округом! Причем — заметьте! — все эти юные назначенцы имели бы преимущества перед новым министром в силу их профильного образования! Так что надо смелей выдвигать молодежь!

 

 

Но не будем экспериментировать на одной культуре!

Ученые делают опыты на собаках во имя великой цели — науки, которая спасает человечество. А во имя какой такой цели нужен этот эксперимент над культурой? И, кстати, над тем самым молодым человеком? Поглядим, конечно. Будем надеяться, что он окажется гением туризма и талантом архивного дела.

— А опыт уже не важен?

— Да, есть ведь и еще одна сторона вопроса. Дело вот в чем. Мы, музыканты, всю жизнь проходим через конкурсы. Поступая в первый класс музыкальной школы при консерватории, я выдержал большой конкурс. Так было и в каждом классе, и в консерватории. Любой скрипач, флейтист, певец, дирижер при поступлении на работу проходят конкурс, прежде чем занять должность. Припоминаю недавнюю историю назначения директора в театр оперы и балета (я был членом конкурсной комиссии). Это было тяжелейшее многодневное испытание! Участников было немало, следовало изучить концепцию каждого. К финалу я был уже без сил — что же говорить об участниках? А ведь помимо коварных вопросов, приготовленных комиссией, претенденты проходили еще и многочасовой психологический тест!

А какой конкурс прошел новый министр? Кто были его конкуренты, и были они вообще? А ведь сейчас человек, ставший министром безо всякого конкурса, может запросто, даже не объясняя причин, снять того самого директора (победителя конкурса), который окончил Московскую консерваторию, играл в лучших оркестрах и с лучшими дирижерами мира! Это как?

Прошу заметить: все это я говорю, не испытывая к новому министру ни малейшей неприязни. Да и за что, собственно, на него сердиться?

— Что сейчас надо делать новому министру?

— Откуда же мне знать? Возможно, это могут знать те, кто его назначал…

— И все-таки?

— Пусть походит по театрам, концертам, пусть познакомится с учебными заведениями культуры и искусства. Пусть разговаривает не только с руководителями, но и с рядовыми работниками культуры и искусства. Это тяжелая, но нужная работа. Пусть поговорит с артистами — они народ хоть и откровенный, но с хитринкой… Так все мы лучше узнаем друг друга. Это будет взаимное знакомство!

 

«Мы сволочи, негодяи, предатели, интриганы, но у каждого из нас есть Божий дар»

— Один очень важный чиновник однажды именно так и спросил меня: «Какой же вам нужен министр культуры? Как назначают нового, Герцман сразу начинает орать в газетах, что это не то».

— И какой же министр культуры вам нужен?

— А я ему тогда ответил: «Нам не нужен министр, который знает все сонеты Шекспира, сыплет латинскими поговорками и знает наизусть оперу Джузеппе Верди „Набукко“. Нам нужен человек, который просто любит нас». Чиновник засмеялся, и все вокруг тоже засмеялись, а это были очень серьезные люди, члены правительства. Чиновник сказал, что это самое легкое. А я ему возразил, что это самое трудное. Как раз в это время была история, когда балетмейстеру Большого театра плеснули в лицо кислотой. «Мы сволочи,— продолжил я свою лекцию, – мы способны плеснуть в лицо кислотой, мы можем насыпать битое стекло в пуанты (я читал про такое), мы сплетники, предатели, интриганы, клеветники». «За что же вас тогда любить?» — удивился чиновник. Этого вопроса я и ждал! «При всем том, что мы сволочи, — продолжил я свой ликбез, – любой из нас поцелован Богом, мы не просто негодяи, предатели, интриганы и алкоголики! У каждого из нас в большей или меньшей степени есть Божий дар». Вспомните нашего поэта Виктора Кушманова, его поведение было далеко не безупречным, но это был Поэт, черт возьми, он писал изумительные стихи! Про каждого можно сказать бяку, даже про Леонардо да Винчи или Шекспира. Но когда это все уходит на задний план, мы уже любуемся тем, что люди искусства сделали. Вот дайте нам такого министра, который любил бы нас, и мы сотворим чудеса. Такому министру мы и скажем «да».

 

 

— А что вам дает эта министерская любовь?

— Кто любит, тот уже прислушивается. Невозможно прислушиваться, если ты не разговариваешь с людьми. У нас есть свое мнение по всему, что происходит в искусстве. У нас есть коллективный разум и коллективный опыт, потому что мы отдали искусству всю свою жизнь, как бы пафосно это ни звучало. Откровенно можно разговаривать только с человеком, который нас любит.

— Может, Сергей Емельянов вас полюбит?

— Может быть, почему нет? Зависит от того, зачем он пришел на эту должность. В моей биографии он пятнадцатый министр. За эти годы любовь не любовь, но некое единение с министрами культуры у нас изредка возникало. Ненадолго, но возникало. «Полна чудес великая природа», — как поется в опере «Снегурочка». Никто пока не может утверждать, что нам поставили плохого министра. Кроме его нежного возраста, нам пока ему предъявить нечего. Мы еще ничего о нем не знаем. Он, аки ангел (а может, херувим или серафим), спустился с небес и пока ничего никому не сделал — ни плохого, ни хорошего. А вдруг это будет какое-то чудо? Как знать? А знаете, что будет потом? Потом, может быть, по совершенно неизвестным причинам этот юный министр исчезнет (пусть это будет повышение), а завтра нам поставят нового и снова никого не спросят.

Потом, может быть, по совершенно неизвестным причинам этот юный министр исчезнет (пусть это будет повышение), а завтра нам поставят нового и снова никого не спросят

Меня «утешает», что от министра культуры у нас не так уж много зависит. Вот если бы он привлекал в культуру деньги. Как-то мы были на фестивале в Уфе, так там, в Башкортостане, министр культуры — еще и заместитель главы региона. У него — деньги. От него действительно зависит развитие культуры.

— Есть ощущение, что власть презирает все, кроме добывающей промышленности и оборонки.

— Наверное, так и есть.