Общественник Иван Иванов: Директор Печоро-Илычского заповедника не готова работать в нем

7 апреля руководство Печоро-Илычского заповедника уволила юрист-консульта и по совместительству члена «Комитета спасения Печоры» Ивана Иванова. Причиной стали многочисленные взыскания, которые сам сотрудник считает надуманными. Конфликт начался с того, что общественник опубликовал несколько постов, в которых высказал несогласие с методами работы заповедника. Например, по охране плато Мапьпупунёр и содержанию лосей в Якше. Некоторые сотрудники были на стороне Иванова, но после того, как, по его мнению, по отношению к ним применили финансовые рычаги, они изменили позицию.

— Иван, при последнем нашем общении вы рассказывали о давлении, которое на вас оказывает руководство Печоро-Илычского заповедника, где вы работали. 7 апреля вас уволили. С какой формулировкой и как это происходило?

— Доминика Игоревна [Доминика Кудрявцева, и.о. директора заповедника] уехала в командировку, впервые за время моей работы временно исполняющим обязанности был назначен заместитель по общим вопросам Андрей Зверев, подписавший приказ об увольнении. Причина — неоднократное неисполнение своих обязанностей при наличии дисциплинарных взысканий.

— Сколько их было у вас и считаете ли вы их оправданными, корректными, соответствующими действительности?

— Четыре. При видимости, что соблюдены процедуры, по сути, это злоупотребление правом. Мне давали задания заведомо не понятные и не имеющие отношения к моей трудовой функции, я их не выполняю, и меня за это наказывают.

— Как вы думаете, почему так происходило?

— После публикации моей статьи про Маньпупунёр Доминика Игоревна сказала, что мы будем расставаться. В публикации я очень корректно отозвался о заповеднике, обошел краеугольные камни, но там были вопросы к министерству [природных ресурсов РФ], и она посчитала, что я их поссорил с ним. В статье я говорил об охране территории, сохранении плато Маньпупунёр. Реально количество нарушений растет. По сути, за охрану отвечает заповедник, как ни крути. А то, что со стороны Сибири наблюдается поток нелегальных туристов — это, в принципе, «заслуга» заповедника в том числе. Они принимают меры, но с запозданием примерно в два года, еще тогда нужно было перекрыть с той стороны границу, ставить какой-то пост, а сейчас там реально уже дорога. Статью я показывал тому же заму по охране, одобрила. Читал Леонид Семакин, зам по науке. Сказал, что все там правильно. Не знаю, какие она там увидела опасности.

— Так, может быть, вы на самом деле поссорили их с министерством?

— Что происходит в министерстве, мне не понятно, честно. Мы как-то от профсоюза просили проверить эффективность расходования бюджетных средств при премировании сотрудников заповедника. Наблюдается негласность, неопределенность критериев. Ответа по существу не получили.

— Но ведь по этой схеме работают многие предприятия, когда премия может быть в разы больше оклада. Когда сам директор может поощрить сотрудника в зависимости от его успехов на работе.

— Хорошо. Я, к примеру, непоощренный сотрудник. В заповеднике я даже не узнаю, кто и что официально получил, все только в разговорах. Это все идет из фонда оплаты труда. Какой он, я тоже не знаю. Премию я получал два раза, но не знаю, за что. Схема эта не стимулирует. Думаю, это форма контроля, власти и самоутверждения директора. При этом премии у разных сотрудников отличались в разы. Например, в сентябре и ноябре я получил квартальную премию. Зарплата на руки у меня была 9 тысяч 600 рублей, премия была 10 тысяч рублей. Вместе с тем я видел, что два заместителя получили зарплату по 102 тысячи рублей. Около 40 тысяч в этой сумме зарплата и 60 тысяч — премия по итогам работы за год.

— Ваш конфликт с руководством все-таки из-за денег, мировоззренческий конфликт, конфликт из-за плохого управления? Что главное?

— Считаю, что Доминика Игоревна поднятые мной вопросы функционирования заповедника попыталась перевести в плоскость бытового конфликта и ей это на какое-то время удалось. Изначально я устроился на работу по срочному договору, они опасались, что юриста будет сложно уволить, и я сам предложил условия. Позиции по охране и прочему у нас совпадали. Со мной соглашались, что надо принимать меры. Я сразу увидел, что есть вопросы, которые надо решать с правительством страны. Это касается, в том числе, утверждения порядка создания охранных зон охраняемой территории. Проект уже был, и его оставалось только подписать. Возникли определенные вопросы к минприроды РФ. Например, в части финансирования, зависящего от сметы, которую представляет заповедник до начала года. Несогласие у нас было по вопросу дисциплины инспекторов, которые порой что-то недосматривают. Доминика Игоревна предпочитает «закручивать гайки». Оклад инспектора — 5 070 рублей. Со всеми накрутками он получает тысяч 12. Я говорил, что одновременно надо повышать зарплату. Руководство везде в прессе жалуется на отсутствие квалифицированных кадров, в то же время, по моему мнению, для их привлечения ничего не делается. В штате инспекторов недобор. На Илыче на самом верхнем кордоне инспектора нет, объективно территория на этом участке не охраняется.

— Вы по ситуации с премиями написали исковое заявление, и руководство заповедника подготовило на него отзыв. В нем говорится о том, что вы в рабочее время распространяли недостоверную, клеветническую информацию о сотрудниках, писали жалобы в разные инстанции, провоцировали конфликты, создавали негативную обстановку и так далее. Насколько это, по-вашему, справедливая оценка тому, что происходило в заповеднике?

— Все, что Доминика Игоревна пишет про меня, наверно, она это пишет про себя. Я не хотел, чтобы все это перешло в личную плоскость, потому что знаю, что это большая потеря времени. Когда мне в декабре сказали, что надо расставаться. Я и сам думал уволиться, но коллеги меня отговаривали. Возможно, они видели, что в моих действиях есть что-то положительное. Конечно, в конфликте чисто из-за денежного вопроса я был не вполне объективен, это наложило отпечаток. На премию у меня были конкретные планы: я занимал дрова, и надо было средства отдать и купить себе еще дров. Вопрос касался выживания.

— В каких условиях живут сотрудники заповедника?

— Часть людей живет в поселке Якша в квартирах, на правом берегу Печоры есть дома заповедника. Я не могу сказать, что заповедник выполняет обязательства по сохранению, эксплуатации, ремонту жилфонда. За полгода не было даже осмотров. Часть домов имеют централизованное отопление, часть — с печным. Вода из колодцев и из реки. Информации по качеству воды я пока не получил, хотя обращался в Роспотребнадзор. Проходила информация, что там были превышены нормы по фенолам. Моются люди в банях, дрова покупают сами, готовят сами. Кафе, столовых в Якше нет. Есть больница, один фельдшер, но нет аптеки, за лекарствами нужно ездить в Троицко-Печорск. Автобус туда ходит три раза в неделю.

— Чем закончилась история с отобранным матрацем?

— Жалобы я писал через интернет-приемные в МВД, прокуратуру. МВД разбиралось и передало все в следственный комитет. Прокуратура мою жалобу передала в МВД и заповеднику. У меня есть два отказа в возбуждении уголовного дела по факту незаконного проникновения в жилище. Там тогда опросили всех, кроме меня. Я это обжалую.

— Вы говорили, что заповедник — закрытая структура, где есть свои наработанные связи в коллективе. Сам он находится в отдаленном месте, люди привязаны к месту, где особо нет другой работы. Люди в этом коллективе вынуждены порой что-то проглатывать. Насколько, как вам кажется, закрытость заповедника влияет на качество работы?

— Боюсь, что критерии качества мои и министерства будут разными. Я как-то пытался выяснить критерии оценки работы директора. Премию ему назначает министерство. Единственное, что я пока услышал, что это — в полной мере освоение и соответствие целям расходования бюджетных средств. По научной работе это касается ведения «Летописи природы», по охране — количество протоколов не показатель. Их увеличение не говорит об увеличении количества туристов и что в заповеднике стали лучше работать. Я считаю, что с той же охраной плато Маньпупунёр все плохо. Надо повышать зарплаты, менять режим работы. Инспектор знакомый, к примеру, работает по шестидневке, до его родного населенного пункта шесть часов на лодке. Куда он уедет? Выехать в ту же больницу — это тоже большая проблема для них всех. Телефонной связи нет, есть таксофон на кордоне Усть-Ляга. Предлагается вахтовый метод, увеличить время работы и отдыха соответственно. Долго говорили об обучении инспекторов. Я предлагал Крейндлина из «Гринписа» [Михаил Крейндлин — руководитель программ по особо охраняемым природным территориям]. Руководство посчитало «Гринпис» политической организацией и не стало с ними работать. До сих пор не видел, чтобы там кого-то обучали, нет на это политической воли.

У заповедника есть три основные задачи — охрана территории, наука и экопросвещение. В части охраны штат сотрудников недобран, оружия и средств защиты нет, зарплата небольшая, нет совместных рейдов с МВД, количество нарушений растет. Уходят занятые в науке сотрудники заповедника: уволился орнитолог Нейфельд, собирается увольняться орнитолог Курбанбагамаев. На мой взгляд, не реализуются некоторые научные программы. Экопросвещение считаю формальным. Вероятно, у руководства нет видения, как и чему они хотят научить посетителей заповедника, что показать туристам, какие качества развить. Считаю, что под «экологическим туризмом» скрывается просто туризм как бизнес.

— Оценка эффективности работы в заповеднике у всех разная: у вас, у министерства природных ресурсов, у самого руководителя своя. Вопрос не в том, чья самая правильная, а в том, что, наверно, в этой ситуации надо садиться за стол и разговаривать, и вместе искать, что будет лучше для общего дела. Этого не произошло, возник конфликт. О чем это говорит?

— Если честно, я что-то пытался искать в себе, насколько я что-то недоговорил, недообосновал… Я очень старался конфликта избежать. Но все-таки Доминика Игоревна, на мой взгляд, не может выйти за рамки позиции «начальник-подчиненный». Хочу милую, хочу не милую, матрац отбираю, из квартиры выселяю. Такой авторитарный стиль хорош в армии, когда все обеспечено, нужно быстрое исполнение, когда руководитель отвечает за что-то. Но все это предъявляет очень большие требования к качествам самого руководителя. Считаю, что работать в такой системе, как заповедник, конкретно этот руководитель не готов.

— В одном из ваших постов вы разместили фото, на котором стоите с табличкой «Доминика Игоревна, не убивайте лосей». Какова ситуация на лосеферме, что вас заставило сняться с такой надписью, в чем ваши претензии?

— Изначально лосеферма была создана в научных целях. Это была идея одомашнивания лося. Их изучали и изучили все. В 2012 году тогдашний директор заповедника на одном из круглых столов в Еремеево сказал, что лосеферма свою научную функцию исчерпала и изучать больше нечего, идея одомашнивания лосей неактуальна. Тогда же он озвучил идею передачи лосефермы республике. Лось в лесу не нуждается в кормах, ему нужны ветки, листва, ягодники, кора, тогда он нормально развивается. На ферме какое-то время они содержались на полувольном выпасе. Сейчас они содержатся в загонах, и там они съели все. Их кормят привозными ветками и комбикормом. По мнению руководства заповедника, лоси сыты и довольны. Но комбикорм не есть для них естественная пища, жалко лосей. Руководство заповедника вообще очень тяжело взаимодействует с властью. С местной, республиканской. Есть минприроды России ее назначающее, на мой взгляд, с ними она общается нормально. Есть также научная программа по изучению влияния лосей на территорию, когда лоси живут в естественной среде в огороженных участках. Но вопрос о реализации этой программы не решен. Плюс количество средств, выделяемых на содержание лосей, ограничено. Либо они будут голодать, либо их выпускают, либо забивают. Вот этот забой меня возмутил. Когда по телефонному звонку в течение двух-трех минут они порешали судьбу нескольких здоровых лосей, я хотел их остановить. Свое видение того, какова ситуация на лосеферме, я формировал в 2012, 2013 годах и последние полгода. Я видел, как лоси страдают летом от жары, как им не хватало воды, чтобы искупаться. Как их жрут мухи. Для меня лось — дикий зверь. Когда все научные мероприятия закончены, ферму передали в отдел экопросвещения. На первый план тут выходят нравственные вопросы. Это не та ферма, на которой пасется домашний скот. И когда я увидел, что мясо в мешках везут в сторону музея природы, а оттуда еще неизвестно куда, возмущению не было предела. Вообще, по ветеринарным правилам они не имеют права в заповеднике забивать лосей. Но они придумали, как это обойти.

— Может быть, если это специфическая рабочая ситуация, можно было найти какие-то другие выходы из нее, чем фотографироваться с этой табличкой? Некоторые скажут, что Иван Иванов устроил провокацию… Почему вы решили поступить именно так?

— Вопрос решался сегодня, и забой я не остановил. То, что я пытался поднять и решить полгода, не решено и сейчас. Но надо было делать что-то быстро, и чтобы это услышали.

— И.о. руководителя заповедника в комментарии для «7х7» сказала, что вы «развязали войну». Это реакция на то, что вы не боялись высказывать свою позицию?

— Высказывают ее периодически все. Скорее, она увидела угрозу своему рабочему месту. Думаю, это во многом повлияло на ее реакцию.

— Будете ли вы как-то оспаривать увольнение?

— Сейчас, наверно, мне нужно немного успокоиться, отдалиться от этой ситуации и постараться объективно оценить все — с чем стоит продолжать работать. На руках у меня много бумаг. В суде дело по премиям. Буду оспаривать в суде увольнение, готовлю еще пару исков. Убеждаю «Комитет спасения Печоры» в судебном порядке добиваться запрета на посещение плато Маньпупунёр.