«В Норвегии довольно устроенная жизнь, но это не идеальное общество»

Мария Ким Эспеланд, которая родилась и провела детство в Воркуте, уже 23 года живет в Норвегии. Туда ее привела мечта. В пионерском лагере «Артек» она встретила ровесниц из Норвегии и была так ими поражена, что решила ближе познакомиться с этой северной страной, а позже и переехать туда. Ее рассказ — это рассказ о том, как мечта юной советской девочки стала целью, которую довольно быстро удалось достичь.

Сейчас Мария живет в Осло и работает переводчиком. Помимо русского знает еще три языка — норвежский, английский и болгарский. Про себя говорит, что она интернационалистка, которая помогает людям из разных стран находить общий язык.

Редакция «7x7» считает, что такие личные истории приглашают читателей к размышлению о глубинных причинах, которые подвигают людей к изменению своей жизни, а также на их примере хорошо видна разница в менталитете и отношении к социальным нормам и бытовым привычкам людей, живущих в соседних странах.

Я родилась в Воркуте в 1965 году. Тогда в городе была особая атмосфера. У всех были полные книжные шкафы, потому что все читали, все играли на музыкальных инструментах, чем-то занимались. Мне повезло вырасти в такой обстановке, несмотря на суровый климат и трагичную судьбу нашего города. Поэтому с детством мне очень повезло. Я вспоминаю фамилии своих одноклассников и сослуживцев моих родителей, и это очень звучные немецкие и еврейские фамилии. Хотя, конечно, какой-то страх и недосказанность в то время в воздухе висели.

Мое первое соприкосновение с Норвегией произошло в 1979 году. Тем летом моя старшая сестра устроилась в «Артек» на работу, и родители оставили меня с ней. Я ходила там «бесхозная». Там была международная смена, я видела ровесников со всего мира. Это было очень любопытно. А что я хотела тогда? Я хотела бороться за мир, чтобы не было войны, чтобы весь мир понял, что советские дети миролюбивые и хотят со всеми дружить. И тогда я встретила двух норвежских девчонок. Они не носили артековскую форму, которая была обязательной. Они были в джинсах, украшенных булавками, на шеях — лезвия. И они меня просто поразили. Одна из них эффектно прошлась колесом на спортивной площадке. И я подумала: «С такими девочками надо дружить».

Мы обменялись адресами. Поскольку я была очень застенчивым ребенком, я мало что смогла сказать им при личной встрече. Но приехав в Воркуту, я тут же написала им письма, и они мне ответили по-английски, и мы стали переписываться.

Я сходила в городскую библиотеку и нашла все книги о Норвегии. Я нашла норвежских писателей и стала все читать. И я поняла к концу 1979 года, что мир во всем мире — это очень абстрактная идея. А есть такая страна Норвегия, где живут такие самостоятельные девочки, имеющие обо всем свое мнение и не считающие, что взрослых надо слушаться всегда. И вот со страной, где живут такие девочки, надо укреплять отношения. А для этого надо выучить норвежский язык.

Я была активной пионеркой. Я пошла во Дворец пионеров и записалась в Клуб интернациональной дружбы, а потом я его возглавила, у меня была обширная переписка с детьми из разных стран — от Болгарии до Индии, Сейшельских островов и Новой Зеландии. Директор школы разрешила мне изучать, помимо английского, французский, и мне его вписали в аттестат. Я стала интересоваться, где же можно изучать норвежский язык, и поняла, что, наверное, это должна быть Москва. Я записалась на подготовительные заочные курсы филологического факультета МГУ. Поступление в МГУ превратилось в цель. Цель, конечно, амбициозная, но меня не пугало ничего, плана Б у меня не было. Мои родители думали, что это нереально, но все получилось.

На втором курсе я нашла способ, как попасть в Норвегию, что было очень сложно в советское время. Я придумала себе научную тему, которая предполагала стажировку в этой стране. Заявила, что буду заниматься норвежскими диалектами. А значит, надо выезжать и изучать их на месте. К сожалению, моя мысль была очень прозрачной: мне сказали, что такой темой я заниматься не могу. То есть стажировок в Норвегию не было. Мы сидели пять лет в МГУ, зубрили норвежскую грамматику и историю языка. Посольство Норвегии пригласило нас на джазовый концерт, но деканат пригрозил исключить тех, кто на него пойдет. До сих пор обидно. Из-за таких мелочей постепенно крепло желание уехать, потому что все яснее становилось, что я не смогу достичь своей цели без компромиссов.

Первый раз я приехала в Норвегию после окончания университета. Это был 1989 год. Я встретилась с одной из своих артековских подруг. Я праздновала там Рождество и попала просто в сказку. Красивые домики, занесенные снегом, рождественский уют, рождественская еда, подарки. Это было первое впечатление о Норвегии.

Решение о переезде в Норвегию было принято практически мгновенно. В 1989 году я привезла с собой диплом МГУ, пришла в университет Осло и сказала: «Вот мой диплом, вот я». Мне ответили: «Для таких, как ты, у нас есть специальная программа. Заполняй анкету, укажи, что будешь заниматься скандинавскими языками, и тогда место для тебя будет». Я это и сделала.

В первом семестре во всех вузах в Норвегии все изучают философию. Считается, что это придаст академичность всему образованию. Я поняла, что лекторы очень левых взглядов, они постоянно цитировали Маркса, Энгельса и даже Ленина. И я подумала: «Мне что, сейчас это надо будет повторять?». И я подала заявку с полным списком литературы по предметам марксизма-ленинизма, которые были для нас обязательными в МГУ. И меня освободили от этого экзамена и выдали письмо. В письме было написано: «Мы освобождаем тебя от экзамена по философии, поскольку ты изучала в течение пяти лет те предметы, которые для нас релевантны. В том числе и научный коммунизм, — дальше открываются скобки. — Хотя мы не уверены, какая именно теория науки была представлена этим предметом. Тем не менее мы рекомендуем, чтобы этот экзамен ты не сдавала». Таким образом, марксизм-ленинизм пригодился мне один раз в жизни. После этого мой диплом признали, и со временем я нашла работу переводчика.

Большинство переехавших в Норвегию русских — это девушки, вышедшие замуж. Они сразу же попадают в норвежские семьи. Там все-таки другая атмосфера. А у меня ситуация была нетипичная. Я была одна, и это наложило отпечаток. Только спустя много лет, когда я познакомилась с будущим мужем, он мне объяснил, почему есть граница между норвежцами и иммигрантами. Мне это было не понятно в те годы. Мне было странно и больно, что все держат дистанцию. Тебя приглашают в гости, но это визиты вежливости. И потом это не превращается в крепкую дружбу.

Когда люди дарят друг другу подарки, это сопровождается комментарием: «Это я купила на распродаже. Это мне обошлось в маленькую сумму». И только мой муж смог мне это объяснить. Когда он первый раз побывал у меня дома, то на следующий день подарил мне термометр с теми же словами: «Я купил это в дешевом хозяйственном магазине». И тут я взорвалась и сказала: «Да что ж это такое? Как вы можете так оскорблять людей?». На его лице было изумление. Он сказал: «Ты такая успешная, ты такая самостоятельная. Конечно, ты можешь позволить себе купить такую мелочь, как термометр. Я просто заметил, что у тебя его нет. И поэтому я делаю этот подарок. Я подчеркиваю, что он дешевый, чтобы тебя не обременять, чтобы ты не чувствовала, что ты мне чем-то обязана». И тут до меня дошло, что вся эта отчужденность — это просто уважение к твоей личности. Тебе никто не навязывается, не хочет ставить в неудобное положение, в том числе и дорогими подарками.

Меня сильно удивило отсутствие книг в домах. В Норвегии как-то не принято читать. Есть читающие люди, но это редкость, их мало. Я обратила внимание, что в домах гостиные очень уютные, там полумрак, но там нет книжного шкафа, книг и сильного света, при котором удобно читать. Видимо, тут нет такой традиции, она пропала. В основном читают детективы.

О выборах в Норвегии

Норвежцы считали, что у них все идеально. И они стали приглашать активистов, членов общественных организаций, правозащитников из бывших советских республик понаблюдать за выборами: «Приезжайте и посмотрите, какая у нас политическая система». И действительно — фальсификаций нет, все подсчитывается быстро, эффективно и честно. Первый раз наблюдатели приехали в 2009 году. В день выборов мы были на участках и видели, как люди голосуют. И тут же наблюдатели сказали: «Как же так? У нас не предъявляют удостоверения личности, а только говорят, как тебя зовут и день рожденья. А если я притворюсь соседом, и мне дадут проголосовать за него?» Норвежцы удивились и ответили, что никому в голову не придет злоупотреблять так. Но они признали, что это непорядок, и исправили это упущение. Еще один момент. Мигранты, иногда малограмотные люди, заходили в кабинку для голосования вдвоем. Например, муж помогал жене разобраться с бюллетенем. Наблюдатели сказали, что и это неправильно. «Как так? Ведь он сейчас может указать, за какую партию ей голосовать. И она, преданная и послушная жена, так и поступит». Норвежцы признали и это. И в результате внесли поправки в свое законодательство.

В Норвегии есть уважение к России. Это страна с мировой культурой и изумительной историей. Но, к сожалению, я должна признать, что норвежские СМИ дают однобокую картинку о России. Они слишком упрощают ситуацию. И это влияет и на меня. Хоть я очень критически смотрю телевидение и читаю газеты, но это [упрощенное восприятие России] все равно проникает. И каждый раз перед поездкой в Россию я думаю: «Уф. Как-то боязно». Но уже там я встречаю спокойных, адекватных, воспитанных людей. Большинство норвежцев воспринимают Россию как богатую, большую, интересную страну, однако, поскольку там происходят непонятные действия, наверное, ее надо опасаться.

О России и Украине

Я последние месяцы провожу параллель между ситуацией в «Россия-Украина» и «Норвегия-Швеция». Ровно 100 лет назад в 1905 году Норвегия созрела для того, чтобы разорвать унию со Швецией и стать полностью самостоятельной. И это произошло мирным путем. Эти две страны имеют большую общую границу, братские народы, родственные языки. Норвегия приобрела независимость без единого выстрела. Это уникально. Честь и хвала обеим странам. Я вижу в этих ситуациях историческую параллель. Обидно, что у России и Украины не получилось в похожей ситуации предпринять мирные шаги.

О Брейвике, взрыве парламента и стрельбе на острове Утойя

Конечно, это был шок! Все люди, с которыми я разговаривала, кто слышал взрыв в центре города, рассказывали, что у них были самые разные предположения о том, что произошло, но не было версии взрыва. Кому-то показалось, что прогремел гром, кому-то показалось, что на стройке упал контейнер с битым стеклом... Мозг отказывался предположить худшее. Мы все были прикованы к экранам телевизоров, все это было очень страшно. И когда в новостях сказали, что это дело рук одного человека, он пойман, и он гражданин Норвегии, было предположение, что это иммигрант. Оказалось, из-за наших предубеждений нам легче было бы принять, что террорист — не норвежец. Потом было организовано шествие. Я сказала мужу, что мы должны быть там. Это было хорошо для нас: мы увидели много единодушных людей, поняли, что мы не одиноки в своей скорби. На самом деле людей на Ратушной площади и прилегающих улицах было так много, что нам некуда было двигаться. Вместо шествия получился митинг, на котором присутствовали королевская семья, премьер-министр, члены правительства. Мы все стояли и в память о погибших на Утойе пели «К молодежи», песню на стихи Нурдаля Грига.

Потом мне позвонили из администрации премьер-министра Норвегии, которая была разрушена взрывом. Вся администрация переехала в его жилой дом. Меня попросили прийти туда как переводчика, потому что свои соболезнования будет выражать глава России. Это единственная выполненная мной работа, за которую я не могу послать счет.

Премьер-министра [Йенс Столтенберг] привезли с Утойи для телефонных разговоров. Больше всего меня поразили его глаза, наполненные болью. Когда разговор закончился, и я поднялась, чтобы уйти, он посмотрел на меня и сказал (я не знаю, как это прозвучит по-русски, и боюсь неправильно передать нюанс): «Мне тебя нужно обнять». Это то малое, что он мог сделать, потому что мне тоже было очень больно. Я воспринимала это как личную трагедию. И мы обнялись. Это было выражение боли, которую мы оба чувствовали. Но это было тактично и без всяких лишних слов.

Норвежцы раз за разом доказывают, что в какие-то сложные моменты готовы объединяться. Они уважают слабых, старших, меньшинства. В Норвегии с давних времен есть слово «дюгнад» (dugnad) — что значит, совместный, безвозмездный, радостный труд. Это то, что нам в советское время пытались привить субботниками. Вот это происходит в Норвегии постоянно. Детская футбольная команда... Значит, родители собираются и занимаются фандрайзингом, пекут пироги и весело их продают. Если у вас есть катер, то два раза в год в месте стоянки проходит уборка, а потом что-то вроде вечеринки. Поэтому здесь принято объединиться без спонсорства, а просто так, и своими силами сделать что-то сообща.

У нас все очень высокое — налоги, зарплаты и цены. Приехав сюда туристом, можно упасть в обморок от этих цен. Но если ты здесь живешь, то эти цены сопоставимы с твоей зарплатой. Кроме того, мы тут не экономим на электричестве вообще. Цена на электричество очень низкая, всем лень выключать свет. Это я к тому, что не все дорогое.

В основном все норвежцы спортивные люди, но есть и те, кто не любит спорт. Мы же все разные. У кого-то не то телосложение, у кого-то развился в детстве ревматизм. Но здесь принято поддерживать себя в форме. На лыжи дети встают рано. Хотя есть люди, которые любят поваляться на диване.

Об олимпийском чемпионе, «короле лыж» Петтере Нортуге, который осужден на 50 дней за вождение машины в нетрезвом виде

Никто не сомневался, что его накажут. Никто не сомневался, что его лишат прав пожизненно. Все считают, что так и должно быть. Нортуг был великим лыжником, он им и останется. Но он нарушил закон и сделал это сознательно и грубо. Закон работает, и не важно, кто ты такой.

У многих норвежцев есть маленькие домики в горах или около моря. У нашей семьи домик к горах где-то в 80 км от Лиллехамера. Без электричества, без воды, с удобствами на улице. Но в нескольких метрах у нас горное озеро, откуда мы пьем сырую воду. Уехать туда пожить в единении с природой, таскать воду, растапливать печку, смотреть на звездное небо — это самое большое удовольствие. Быть наедине с природой — это счастье.

Норвежский язык очень лаконичный и напевный. В нем ударение, как и в китайском языке, не силовое. Используется повышение и понижение тона. Получается особая мелодика языка. Это красиво звучит.

А помните, что говорит Винни-Пух Кролику, когда тот предлагает им хлеб со сгущенкой и вареньем? «И того, и другого, и можно без хлеба». Причем в оригинале — «и то, и другое». А «можно без хлеба» — это гениальная русская добавка. В норвежском языке всю фразу «и того, и другого, и можно без хлеба» можно передать всего одним глаголом, имеющим легкий оттенок допущения непозволительной роскоши maule. Это «есть без хлеба то, что полагается класть на хлеб» — ветчину, сыр и другое. Изумительно! Или другой пример. Этого глагола нет в русском языке, но мы знаем это чувство. «Misunne» — завидовать. «Мис» — это приставка, которая означает «не». А глагол «unne» — это желать другому человеку испытать, пережить что-то хорошее. Например: «Как я прекрасно отдохнул вчера в горах. И тебе такого же желаю. Съезди в горы!». И все это одним глаголом.

Но не надо идеализировать Норвегию. Я, конечно, могу с восторгом рассказывать обо всем хорошем. В обшестве много доверия. Государство доверяет тебе, ты доверяешь государству, члены общества доверяют, что ты не будешь увиливать от своей ответственности и выполнишь то, чего от тебя ждут, и никто поэтому не стоит у тебя над душой. Здесь довольно устроенная жизнь, но это не идеальное общество. Здесь тоже все есть — и коррупция, и воровство, и халатность. Просто в малых количествах. Оно не преобладает. Мы все — разные люди. Я не хочу сказать, что Норвегия — это решение всех проблем, и всем нужно жить так.

Я уже давно не думаю о том, чтобы вернуться жить в Россию. Моя жизнь здесь. Я очень рада, что мне удалось найти себя здесь. Моя роль очень скромна, я всего лишь переводчик. Но я рада тому, что я помогаю людям общаться, находить общий язык. Тем самым я воплощаю мечту своего детства — укреплять отношения. Мне кажется, что эту работу я буду делать лучше отсюда, чем из России, где, наверно, мне придется в определенной степени бороться за существование. И много сил тратить на то, чтобы выжить. Здесь мне этого не приходится делать, и это большое преимущество.