«„Комьюнити“ звучит вполне по-удмуртски». Как жители небольшой деревни Сеп сделали ее культурным центром республики

«Дружба с Сепом началась с лекции про Зандера»

— Александр, как получилось, что никому не известная удмуртская деревня Сеп прославилась на всю страну? Как вы ее заметили?

— Мы — в смысле, наша автономная некоммерческая организация «Рыба Морзе — КАМА рекордз» — начинали [работать] в Ижевске в 2001 году. Я тогда занимался ижевской электронной музыкой и параллельно ездил в этнографические экспедиции, потом издавал эти записи. С точки зрения коммерции, кстати, абсолютно безуспешно. Но мне всегда нравилось современное прочтение традиционной культуры, любое перекрещивание. Думаю, благодаря этому появляется все, что мы делаем, в том числе сепский проект.

— Как лично для вас случился переход от ижевской электронной музыки к заброшенным удмуртским деревням?

— В 2007 году, когда нас финансировал [американский благотворительный] Фонд Форда, мы ездили с Институтом языка и литературы [Удмуртский институт истории, языка и литературы УрО РАН] в экспедиции с изданием этих материалов для популяризации научного знания. С нами были также студенты школы [фотографии и мультимедиа] Родченко. И, знаете, это было прямо такое настоящее партнерство науки, образования и НКО: не потому что надо заказ выполнить, а потому что сотрудничество добавляло очков и тем, и другим.

Сначала мы ездили по местам компактного проживания удмуртов за пределами Удмуртии — это Татарстан, Мордовия, Чувашия, Кировская область, Пермский край. Потом — по «неудмуртам» в Удмуртии: кряшены, татары, русские, марийцы, чуваши. За два года мы объехали примерно 16 деревень. Одной из них была деревня Сеп.

— То есть знакомство с Сепом было чисто случайным?

— Не совсем. Научруком наших вылазок была профессор Галина Аркадьевна Никитина — родом из соседней деревни с Сепом. Помню, она сказала: «А давайте финальное мероприятие у них [жителей деревни Сеп] проведем? Там люди хорошие, встретят вас, все будет как надо». И мы всей бандой туда поехали. Студенты, что были с нами в рамках воркшопа, читали в Сепе лекции о фотографии — одна из них была про [немецкого художника Августа] Зандера. И знаете что? Народ начал приходить, интерес был большой. А куратор Владимир Куприянов предложил им лекцию о том, как читать фотографию, они сказали: «Давайте!» С тех пор мы с ними дружим.

— Как вы начали делать с Сепом музей исчезнувших деревень? Кто был автором идеи?

— В 2014 году мы с московской школой мультипликации 7bioz делали в Сепе мультфильм. Помню, как пытались поймать связь, подбрасывая телефоны. Чтобы вы понимали, Сеп — деревня на 450 человек, где нет никакой связи, нет интернета и газа. Тогда же с нами приезжали французы — поснимать местных бабушек, послушать, как они поют.

И вот в этот приезд жители говорят мне, что у них вокруг семь исчезнувших деревень. Что часто в Сеп приезжают бывшие жители этих деревень и их родственники. Говорят, что в 2012 году они решили объединить всех и сделать общий праздник — «День деревень». И это была очень принципиальная вещь — по их инициативе формировалась новая традиция. В первый год в Сеп приехало 700 человек, во второй год — полторы тысячи.

Они очень большие затейники. Купили чистые альбомы и раздали каждой деревне: оформляйте. Все оформили линейно: первая страница — первый дом, вторая — второй. Наклеили фото, вырезки, воспоминания.

— День деревень как-то связан с музеем исчезнувших деревень?

— Да. Слушая их, я понял, что весь наш предыдущий опыт работы на сельских территориях сводился к одному: что бы мы ни делали и кого бы ни привозили, уезжаешь — все затухает. А в Сепе все наши находки с 2007 года жители не забыли. Они стали их оживлять и осваивать — например, общественные места для праздников в деревне. Было ясно, что тема исчезнувших деревень их страшно интересует и этот интерес не угаснет с нашим отъездом. Им надо просто помочь все это оформить. И я сказал: «Давайте делать музей».

— Почему вы взялись за этот проект — что говорило об успехе сепского музея?

— С самого начала жители сказали: «У нас условие — чтобы наш музей не походил ни на один другой». Деревенских музеев, где есть половик, керосиновая лампа и разбитая крынка, действительно, в избытке. Говорили, что не нужен им очередной музей, где стоит колесо от телеги. И это потрясающая вещь: когда видишь, что люди в деревне на 450 человек не считают себя забытыми и брошенными крестьянами, в плохом смысле слова. Они говорят: «Мы хотим измениться, помогите нам». Это редкое понимание сообщества. Нас часто спрашивают: «Что вы за этот Сеп зацепились? Есть так много мест, где нужна помощь». А зацепились мы потому, что они [жители] сами готовы работать, они готовы вкалывать по-настоящему. Такого я больше нигде не видел.

— Как маленькая деревня Сеп получила на проект миллионы рублей?

— В 2014 году мы подали первую музейную заявку на грант в общество «Знание» [на тот момент — оператор президентских грантов]. Мы просили [на проект] 1,5 миллиона рублей. Но это был период «патриотического бешенства», и нас не поддержали. Мы были невероятно расстроены, нам чрезвычайно нужна была поддержка — мы как раз переезжали из Ижевска в Нижний [Новгород]. Вставал даже вопрос о закрытии организации. Потом нам повезло: с 2016 года Фонд Владимира Потанина начал работать с НКО, у которых в уставе была музейная или выставочная деятельность [раньше фонд работал только с музеями]. Мы подали заявку на престижный конкурс «Музейный старт» на создание экспозиции и получили от фонда 2 миллиона рублей.

— Кто занимался проектом в Сепе, когда вас не было? Кто и как наполнял музей?

— Как и в любом сообществе, за проект взялась не вся деревня, а ее «ядерная часть», 10–12 человек. В основе это работники Сепского дома культура, но есть и активисты, пенсионеры. Когда мы выиграли грант на музейную экспозицию, то поняли, что экспонатов нет и нужна образовательная программа для жителей Сепа по их сбору. И Фонд «Перспектива» [на тот момент — оператор президентских грантов] дал нам на это еще 1,3 миллиона рублей. В течение года мы читали им лекции, так в Сепе появились методические материалы. Активисты деревни ходили в экспедиции, брали интервью, делали фото, видео, аудио на средства гранта. Многие интервью брались на удмуртском языке. Когда не успевали переводить на русский, подключалась вся деревня: интервьюеры звали деревенскую интеллигенцию — бывших школьных учителей, врачей, тех, кто мог сделать переводы с удмуртского на русский.

— А что со зданием музея — власти как-то помогали?

— Жители попросили под музей «умирающее» здание библиотеки. Оно было в плачевном состоянии, а ни один грант не позволяет проводить капремонт. В итоге на все капитальные работы маленькая деревня [Сеп] нашла почти 700 тысяч рублей на восстановление здания: что-то управление культуры выделило, где-то с местными спонсорами договаривались. Секрет в том, что они [жители Сепа] реально хотели, чтобы у них был музей.

В здании три колонны и 96 квадратных метров — маленькое неудобное помещение, много окон. Мы придумали зонировать пространство так, чтобы библиотека стала частью музея. Дизайн-проект для музея разрабатывала группа самарских студентов. В центре музея был объект италмас — национальный символ удмуртской культуры. Это полузамкнутое пространство для обсуждения и релаксации, где одновременно можно и книжки почитать.

— Каким, по-вашему, получился музей «на выходе»? Как бы его охарактеризовали одним словом?

— У нас была такая боязнь, что мы построили им [жителям Сепа] чужеродный космический корабль. Но, когда мы задавали им вопрос: «Вам не кажется, что это не про вас?», они говорили: «Да вы что? Это же все про нас!» Все потому, что они боролись за каждый сантиметр. Никто им этого не подарил, это не свалилось им на голову. Мы потратили много сил, чтобы они могли присвоить этот результат.

За первые 10 месяцев [в музее побывали] семь тысяч человек. При этом мы никогда не думали про туристов, это был побочный эффект. Главное было сделать все, чтобы изменилось качество жизни местных жителей. Сейчас есть, конечно, некий спад — музею три года. Он обусловлен институциональными вещами — в деревне нет кадров. Но это только начало его пути.

Sep Community

— Получается, музеем дело не закончилось? Что было после?

— После музея мы поразмышляли о деревенской архитектуре. У Сепа есть особенность, которой нет в других деревнях и даже в Игринском райцентре — это центральная площадь. На ней стоит памятник воинам, клуб, музей, есть место для праздников, детский сад и почта. Постепенно у нас сложился проект «Культурный квартал деревни Сеп». В 2018 году Фонд президентских грантов выделил нам на него 3 миллиона рублей. Это была большая работа со студентами архитекторами и местными жителями. Был составлен пакет документов с проектно-сметной документацией, который бы позволял деревне участвовать в государственных конкурсах по благоустройству территорий. Во время реализации проекта мы реально построили только два из девяти объектов — площадку «7 деревень» со скамейками: во время праздников ярмарок они работают как прилавки, в остальное время — это зона отдыха. На одной из скамеек даже ловит сотовая связь! И это экспозиция под открытым небом «Двор» — музей вышел за пределы здания.

— Чем жители заняты в этом году — какой проект на очереди?

— В 2018 году Фонд Потанина объявил конкурс на создание центров инноваций в области культуры, мы написали проект Sep Community — создание центра местного сообщества. И выиграли 10 миллионов рублей на три года — проект охватит 2019–2021 годы. При софинансировании районной администрации, разумеется: она должна была найти минимум 3 миллиона рублей, а уже нашла пять. Прежде всего, на реконструкцию здания сельского клуба площадью 600 метров: оно старое, и нам предстоит настоящая реновация. На помощь с дизайн-концепцией опять пришли самарские студенты.

— Что будет на первом этапе Sep Community?

— Наш принцип состоит в том, чтобы не навязывать территории пусть интересные, но чуждые ей идеи. В начале мы исследуем то, что на этой территории есть из того, что требует поддержки, и делаем это более удобным и работоспособным. Например, создание студии звукозаписи: сепский концертмейстер в ДК делал на своем ноутбуке аранжировки, а это значило, что он может заниматься студийной работой. Мы поговорили с администрацией Игринского района о том, может ли такая студия работать на весь район. Оказывается, в районе 286 творческих коллективов, и им всем нужны фонограммы для праздников, минусовки для выступлений и т. д. Проект сложился из имеющегося интереса и навыка жителя деревни, плюс востребованности за пределами деревни, плюс активной помощи администрации, плюс нашей экспертной оценки и выигранных заявок в конкурсе Фонда президентских грантов и благотворительного фонда Владимира Потанина.

— Куда пойдут деньги, что еще будет сделано кроме студии?

Кроме фонограмм это будут новые фольклорно-этнографические и альтернативные экспедиции для пополнения песенного архива севера Удмуртии, музыкальные арт-резиденции и цикл видеопрограмм о фольклоре на канале в YouTube, международная научно-практическая конференция и другие события. Мы решили пригласить в Сеп швейцарских музыкантов — чтобы приехали, пожили, обменялись опытом — ждем их в июле 2020 года. Студия — это часть Sep Community.

Хочу сразу разъяснить ситуацию для особо внимательных: мы не получаем финансирование на одно и то же в двух местах, мы в разные фонды подаем разные части проекта. Например, фонду Потанина на создание экспозиции, а Фонду президентских грантов — на образовательную часть проекта, а все вместе это — Народный музей исчезнувших деревень.

— Но Sep Community — это же англицизм. А как же аутентичность, удмуртский и русский языки?

— Жители Сепа хотят быть открытыми, и англицизм — не помеха. Это демонстрация гибкости и договороспособности. Они понимают, что удмуртский язык никогда не будет глобальным, но в повседневной жизни и на работе говорят на родном языке. Бывают и курьезные моменты: мы для них не чужаки, и они часто в разговоре с нами переходят на удмуртский. Да и, к тому же, «комьюнити» — чисто фонетически — звучит вполне по-удмуртски!

Из деревни — в район

— Расскажите, что особенного в новой экспозиции «Время водит хоровод», которая недавно открылась в районном Игринском краеведческом музее?

— Это удивительная иммерсивная [с эффектом погружения] экспозиция на основе аудио. Имеет три раздела: Мировоззрение, Семья и Труд. Удмурт переводится как «человек леса»: уд — «человек», мурт — «лес». Посетители могут слышать голоса леса в разные времена года. В залах есть девять наушников, в них звучит 100 фонограмм, в которых звучат песни из архивов и полевые экспедиционные записи. В дуплах шести деревьев показывают видео, рассказывают мистические истории, охотники показывают исчезающий охотничий навык — звукоподражание. Дизайн-концепция снова принадлежит нашим самарским партнерам СамГТУ: экспозиция состоит из двух залов — черного и белого, — символизирующих традиции и современность. В черном зале основная история, а белый будет использоваться для осознания того, что было увидено в черном зале, мастер-классов и даже как зал для камерных концертов.

— Можно ли сказать, что эта экспозиция появилась благодаря Сепу?

— Я скажу так: если бы не было Сепа, мы бы не пришли в Игринский краеведческий музей.

Сеп послужил созданию интеллектуального продукта, который нужен району, а не наоборот, как это обычно бывает. 

Навыки, которые сепские жители получили во время создания Музея исчезнувших деревень, вылились в создание Публичного архива фольклора севера Удмуртии. Это чисто низовая инициатива, которую мы смогли развить и предложить районному краеведческому музею. Другие организации до нас, конечно, тоже собирали старинные песни, но это были либо профессионалы-этнографы, которым местные жители помогали, либо краеведы-любители, которые потом не знали, что с собранным материалом делать.

— Сеп — это доказательство того, что русские деревни живы?

Сеп — история о том, как развивать общество средствами культуры, как культура, в частности, запускает благоустройство. Когда в Сеп едут семь тысяч человек или когда здесь проводят выездное заседание правительства Удмуртии по туризму — приходится делать дороги. Думать, как наладить сотовую связь. Это история о том, что необязательно просить деньги — достаточно сделать так чтобы от тебя не могли отмахнуться. Это soft power, такая мягкая сила, знаете ли. Сегодня то, что происходит в Сепе, не может игнорировать не то что районная — даже республиканская власть. Все это дает надежду, что процесс сжатия [исчезновения деревень] замедлится.