Пока стоит храм. Как волонтеры превратили разрушенную церковь в Вологодской области в памятник ушедшему миру

— Церковь посередине Крохина была. Это моя родина.

Ангелина Рыстакова стоит рядом с руинами церкви Рождества Христова, 60 лет вырастающими прямо из воды в истоке реки Шексны, на водном пути из Белого озера в Шекснинское водохранилище.

— Я здесь родилась и уехала из Крохина только в 19 лет. Все лето мы ходили на танцы, танцевали под гармошку и от гармониста отгоняли комаров березовым веником. С 1953 года и каждое лето так проводили. Еще один «пятачок» был у самого озера, где люди жили, и на берегу озера были дома.

Последние 12 лет способные таскать тяжести и работать в архивах волонтеры сражаются против забвения этого места. Ангелина вместе с другой бывшей жительницей этого места Галиной Ковардой привезла снующим с лопатами и тачками волонтерам ягодный пирог.

Ангелина Ивановна жестами показывает, где были центральная площадь и берег, в какой стороне находилась танцевальная площадка и куда местная молодежь ходила гулять. Все эти места сейчас находятся под водой или заросли кустарником. И если бы не церковь, больше ничего не напоминало бы о том, что здесь жило более 500 человек.

Двух женщин, которые помнят живое Крохино, в это место пригласила москвичка Анор Тукаева, директор благотворительного фонда «Центр возрождения культурного наследия „Крохино“». Она и подняла с илистого дна на поверхность всю историю села, привлекла внимание людей, средства и волонтеров, чтобы у этого места снова появился смысл существовать.

Место не пусто

Чтобы попасть в Крохино, волонтеру нужно добраться до ближайшего города Белозерска, из него на машине до паромной переправы на пути в поселок Липин Бор. От Вологды, куда можно попасть самолетом или поездом, до Белозерска чуть больше 180 км. От Череповца – другого крупного транспортного узла – 116. Подобраться по суше к Крохину, затопленному при создании Шекснинского водохранилища в 1961 году, не получится. Около паромной переправы волонтеры пересаживаются в маленькую моторную лодку.

— Вы в Крохино едете? — Мужчина в камуфлированной спецовке и резиновых сапогах встречает и без долгих предисловий приглашает на борт. — Залезайте.

Крохино находится на другом берегу Шексны. Во время переправы октябрьский ветер бросает дождь и холодные речные брызги в лицо одетым в дождевики волонтерам. По приезде все скидываются на еду и бензин — фонд «Крохино» не обеспечивает эти расходы волонтерам, но людской поток сюда от этого не спадает. Многие возвращаются и потом ездят на храмовый остров постоянно.

За 12 лет работы волонтеры заметно изменили местность. Церковь Рождества Христова не имеет купола, обвалились и две стены, обрамляющие ее алтарную часть. Но она больше не стоит прямо в воде и, как надеются волонтеры, больше не разрушается из-за воздействия волн и льда. Вокруг храма появилась дамба с песчаной насыпью. Недалеко на берегу Шексны расположена архитектурная инсталляция «КРОХИНО» — символ того, что место больше не пустует и является чем-то большим, чем просто болото и кусты посреди вологодских далей.

Моторная лодка причаливает к мосткам, перекинутым между берегом и дамбой, возведенной вокруг церкви. Волонтеры выскакивают из лодки и идут смотреть, что изменилось с их последнего приезда, искать знакомых и положить вещи в бытовку. Многие приехали сюда не в первый раз.

Атмосфера в Крохине напоминает полевую археологическую экспедицию, которую зачем-то решили продлить до конца октября. В лагере находится около 15 человек. Некоторые бросают лопатами песок, другие носят доски, кто-то готовит обед. Недостроенная деревянная дорожка ведет от мостков в центр лагеря, где находится обеденная зона. Чуть дальше — деревянная терраса с бытовками вокруг нее. Волонтеры бросают в одной из бытовок свои вещи и укладывают туристические коврики и спальные мешки на двухъярусных деревянных настилах. Спустя 15 минут после прибытия они уже приступают к работам.

«Жители плакали, потому что люди здесь родились и столько лет прожили»

Первые поселения на месте Крохина появились еще в IX веке. Здесь стоял древний город Белоозеро. В 1352 году он вымер от чумы и возродился в 17 км к западу, на берегу озера Белого. Теперь он называется Белозерск.

Но жизнь у истока Шексны не прекратилась. В 1426 году впервые упоминается деревня Крохинская, которая была сначала боярской, а затем была передана Ферапонтову монастырю.

В XVIII веке деревня разрослась до посада и получила городские права. Шексна, вытекающая из озера Белого и впадающая в Волгу, соединяла северные территории с Центральной Россией, поэтому жители Крохина преуспели в лоцманском деле. Только они умели провести по мелкому, но бурному Белому озеру лодки с товаром.

Развитие города прекратилось в 1846 году с появлением Белозерского канала – части Мариинского водного пути в обход истока Шексны и озера. Посад постепенно превратился в село Крохино — такое же, как и тысячи других сел старой России. В селе жило меньше 1 тыс. человек, и оно просуществовало до 1961 года. Убил село транспортный речной путь с Севера в Центральную Россию, который долгие века давал ему жизнь: после заполнения Шекснинского водохранилища уровень воды в реке поднялся на 5 м. Крохино оказалось в зоне затопления.

Ангелина Рыстакова уехала из Крохина в последние дни его жизни. Ей тогда было 19 лет.

— Жители плакали, потому что люди здесь родились и столько лет прожили. Мы даже не знали, кто куда уехал: кто на север, кто в Череповец, кто к своим родственникам. Для жителей это была большая боль, — говорит она.

Переезд был стремительным. Селяне успели только упаковать пожитки. Крепкие жилые дома разбирались и собирались заново на новых местах, ветхие — сжигались, а их владельцы взамен получали скромные компенсации. Каменные строения также разобрали, оставили только церковь, в которой разместили маяк зоны затопления. Десятилетиями вода подтачивала церковь с большим куполом и высокой колокольней. Самые заметные разрушения произошли уже в постсоветское время. После 2008 года храм не досчитался северо-западной стены, а незадолго до этого рухнул купол. Частично сохранились трапезная и паперть храма, часть четверика (основного здания) и колокольня. А от остальных построек почти не осталось следа. Можно найти лишь фундаменты некоторых кирпичных зданий.

Церковь-призрак и привлекла внимание Анор Тукаевой.

— Я знала, что на севере Вологодской области есть церковь, которая стоит посреди воды, и мне захотелось туда съездить. Уже в 2008 году храм в Крохине был сильно разрушен. Когда я здесь побывала, поняла, что скоро ее не станет и что это последний в России сохранившийся после затоплений храм, — вспоминает Анор Тукаева. — Есть память, которая очень быстро стирается. Проблема забвения и того, что в нашей стране в принципе не принято сохранять наследие и заниматься сохранением памяти как таковой, в Крохине была очень наглядной.

Партизаны

На севере Вологодской области не очень много хороших дорог. Из-за этого окраины, богатые на исторические артефакты и красивую таежную природу с реками и озерами, популярны в первую очередь у туристов-энтузиастов. Если бы транспортная доступность Крохина и других подобных мест была выше, то и внимание общественности и государства, возможно, было бы как к стоящей на пути Золотого кольца колокольне в Калязине на Угличском водохранилище на востоке Тверской области.

— Очень любят сравнивать этот храм с колокольней в Калязине. Там активисты закричали, что она может упасть, в 1980-х годах. Если бы они тогда не приняли срочных мер, то она бы уже упала. Но там вовремя соорудили земляную дамбу и спасли, — говорит Анатолий Афанасьев, один из первых крохинских волонтеров, который помнит, как выглядел храм до появления вокруг него дамбы. — Это мы и хотели сделать с 2009 года. Анор думала, что придет, расскажет всем и все побегут помогать. Работы по консервации не стоят прямо больших денег.

Государство помогать, впрочем, не спешило. В 2010 году, когда появился фонд «Крохино», церковь Рождества Христова как материальный объект по бумагам отсутствовала — никому не нужная развалина без статуса и хозяина. И тогда Анор с волонтерами приехала спасать храм своими силами.

— В 2011 году мы начали кидать вокруг храма кирпичную крошку, которую брали в завалах, но ее практически сразу размывало водой. Позже мы изобрели более оптимальную конструкцию дамбы: в самом низу, под водой, был насыпан крупный кирпич, затем укладывались ряды полипропиленовых мешков, наполненных мелким боем и кирпичной крошкой, затем все это скрывалось сеткой-рабицей и закреплялось металлическими штырями. Сверху все это заливалось густым бетонным раствором. К 2016 году мы закольцевали рукотворную дамбу. Наши работы, по сути, остановили разрушение храма. Последнее, что было разрушено, — это купол, он рухнул из-за штормового ветра в 2013 году. С 2016 года храмовый остров был, по сути, зафиксирован. Возможно, хватило бы и нашей рукотворной дамбы, но была проблема — она разрушалась из-за волн, ее приходилось восстанавливать и расширять. Это был в некотором смысле сизифов труд, поэтому параллельно разрабатывался проект инженерного берегоукрепления. Мы занялись им пару лет назад, — вспоминает Анатолий Афанасьев.

— По большому счету, первые годы мы работали в статусе партизан. В 2013 году вышел судебный запрет на доступ к объекту в связи с его аварийностью. Чтобы неповадно было, а вдруг что случится. Дело в том, что храма де-юре не существовало. С момента затопления это была вода. И чтобы он опять появился на картах как объект недвижимости, понадобилось 10 лет, — говорит Анор Тукаева.

На кадастровый учет руины поставили только в 2019 году. Ни один муниципалитет не хотел бы взять на баланс то, что может разрушиться в любой момент. И все же государство признало наличие еще одной руинированной церкви. В 2020 году фонд «Крохино» получил здание полуразрушенного храма в пользование.

Судебный запрет просуществовал несколько лет, но «партизанская» работа не прекращалась. Вокруг маленькой насыпной дамбы к концу 10-х годов удалось построить постоянную, от которой на запад отходит деревянный пирс на сваях.

— Все приходится доставлять по воде. Иногда помогают местные речники, привозят длинномерные и тяжелые грузы. Остальное уже мы сами. В 2021 году нам привезли более 70 кубометров дерева, и все это таскали вручную, — говорит Илья Матвиенко, муж Анор. Он привозит волонтеров на моторной лодке, работает вместе со всеми и следит, чтобы лагерь «крохинцев» работал как единый механизм.

В 2020 году на берегу появились бытовки. Период, когда можно работать в Крохине, увеличился на пару месяцев. До этого волонтеры жили в палатках, поэтому сворачивать лагерь на зиму приходилось с первыми сентябрьскими холодами.

В последнее время ценность сохранения памяти и наследия, кажется, стали понимать и местные жители. Им это сложнее дается. В провинции главные задачи человека — найти работу и деньги на пропитание, защитить от нищеты свою семью, отмечает Анор. Мысли о собственных корнях отодвигаются на второй план, поэтому местным было сложно представить, что какие-то москвичи приехали сюда по своей воле и не из корыстных побуждений.

— Мы пробовали показывать кино, привозили спектакль, выставки — это все не работает и не приносит никакого выхлопа, — говорит Анор.

— Местных можно понять: они живут в депрессивной среде десятилетиями. Вокруг них безысходность, они с ней примирились и свыклись, она стала для них второй кожей. Будет ли во всем этом место наследию?

Но стена недоверия все-таки рухнула. В 2021 году к волонтерам присоединились жители Вологды. Иногда в лагерь приходили и местные, белозерские.

— Местные стали спрашивать, чем можно помочь. До этого было другое отношение: какие-то москвичи приехали. Думали, что золото Синеуса ищут или что Анор хочет стать депутатом, — вспоминает Илья Матвиенко.

На месте полуразрушенной церкви и несуществующего села должны появиться музей и парк под открытым небом, где основной экспонат нельзя потрогать. Ведь этот экспонат – память жизни, из которой вышли многие жители России и которую ломали под натиском индустриализации и пятилеток советского времени. На иллюстрациях проекта храм остается в том же виде, в котором он дожил до наших дней, но колокольня будет отреставрирована вместе со шпилем. Это концепция храма-маяка, привлекающего внимание к себе и к историческому наследию.

Родные руины

Анор Тукаева не всегда занималась темой сохранения наследия. 12 лет назад она работала в консалтинге и считалась перспективным экономистом. После просмотра документального фильма о преобразовании природы человеком и создании сети водохранилищ в СССР она решила поездить по местам, которые раньше были городами, а теперь оказались под водой.

— Затопление — история, которая коснулась 35 регионов только в России. Россия — лидер по затоплению исторических территорий. Равнинные ГЭС — то, что привело к самым большим утратам, — говорит она.

По объему запасов воды Шекснинское водохранилище крупнее Угличского на Волге, на дне которого оказалась значительная часть исторического Калязина. А по площади — больше, чем Белое озеро, из которого вытекает Шексна. Сюда Анор приехала туристкой, а уехала человеком, пораженным тяжестью и масштабами народной трагедии вынужденного переселения и потери всего: от земли, родных домов и могил предков до разъехавшихся по разным городам и весям друзей. У людей не осталось ни одной вещи, которая бы напоминала о счастливом детстве и юности, из тех, что нельзя положить в дорожную котомку. Она почувствовала, что не сможет остаться в стороне.

Создав фонд, Анор думала, что сможет быстро наладить работу по консервации храма, но споткнулась о российскую бюрократическую реальность, которую пришлось взламывать несколько лет. Инстанции неохотно вели разговоры о затоплениях в советское время, будто на эту тему наложено табу.

— Мало кто способен говорить о том, что в истории нашей страны было что-то плохое. Уже и тему репрессий пытаются замалчивать. И здесь тоже не очень часто вспоминают историю, связанную с затоплением территорий. Если говорить об экономической составляющей, людям приходилось перевозить целые дома на новые, неустроенные места вдали от водоема и реки. Понятно, почему многим не очень-то хочется вспоминать об этом переселении, — объясняет Илья.

Так продолжалось до 2013 года, когда Анор решила бросить работу в консалтинге и полностью переключилась на работу в фонде. В это время в самом разгаре были работы над первой версией рукотворной дамбы, остановившей размывание храмового острова.

— Есть глобальная проблема безразличия, непонимания проблемы сохранения наследия. Другая — локальная, она везде в России. Это касается не того, как люди относятся к наследию, а того, как они в принципе живут. С одной стороны, не хватает работы, а с другой — не найти людей на работу за деньги. Причем эту работу нельзя назвать тяжелой, но люди не очень-то хотят трудиться, они просто хотят получать деньги. Плюс тут мы не поощряем пьянство, и это отсекает часть людей, которые живут в глубинке, — продолжает Анор.

Со стороны горстка волонтеров выглядит как странные, говорящие на чужом для многих языке люди, которые занимаются непонятным делом. На месте старого села нельзя построить новое и вернуть бывших жителей с потомками. Но Крохино Анор воспринимает как символ, часть культурного кода. В названии фонда есть слово «возрождение», но гораздо чаще она сама и приезжающие волонтеры используют в своей речи слова «память» и «наследие».

— Пока сохраняется здание крохинского храма, за него можно зацепиться взглядом и задать себе вопросы: почему оно тут стоит, что тут было раньше, узнавать историю древнего села, если это тебя зацепит, — и узнать очень многое не только об этом месте, но и о стране, — уверена Анор.

— Глобально — хочется изменить отношение к наследию, к руинам. Руины — это то, чего будет в нашей стране становиться все больше и больше в ближайшие 5–10 лет, причем в геометрической прогрессии. Запас прочности у зданий, которые были оставлены сами себе, на растерзание континентального климата, практически исчерпан, а они были брошены 60–70 лет назад. Они простояли долгие годы без окон и без дверей и потому начали стремительно рушиться. Нас учили весь XX век не помнить, не сохранять, не передавать. А теперь нужно пытаться менять отношение к руинам и своему наследию. Нужно всю эту «мясорубку» крутить обратно. А это долгий и сложный процесс, он не делается в одночасье, — говорит Анор Тукаева.

«Люди делают великое — как в стороне-то остаться?»

Часов в 14 все волонтеры собираются в центре лагеря, чтобы пообедать, и работа на острове затихает. Рядом с высоким столом и небольшой печкой есть приспособления для хранения посуды и сушки одежды. На еду скинулись, закупили продукты и определили ответственного за кухню. На этот раз им оказалась студентка-искусствовед Анна Шпакова. После обеда она собрала посуду и понесла ее мыть на мостки:

— В августе был год, как я впервые сюда приехала. Я как-то решила провести отпуск в Ферапонтове монастыре, посмотреть на фрески Дионисия. И пока искала, что можно изучить в окрестностях, наткнулась на упоминание храма-маяка в Крохине. Приехала посмотреть и осталась тут помогать. Так исторически сложилось, что я занимаюсь тут готовкой еды. История, как я утопила тут кучу ложек, стала частью местного фольклора.

История Крохина интересует Анну с точки зрения науки, поэтому девушка успела поработать и над литературным и художественным документом современной эпохи Крохина — календарем «Сказки Крохинских болот», основанным на рассказах бывших местных жителей и самих волонтеров. Но бытом и физической работой она занимается, как и все от волонтера-новичка до руководителя проекта Анор.

— Люди делают великое — как в стороне-то оставаться? Потому что нужно. Тут предполагаются пафосные речи, но я не могу это выразить лозунгами, — говорит Анна. — Без памяти того, чем жили наши предки, чем они дышали, что они любили, что строили, во что верили, мы мало что из себя представляем. Без памяти не воспитывается душа, наверное.

В последнее время люди стали приезжать не только из крупных городов, но и из Вологодской области. Для местных жителей история сохранения церкви более понятна, чем нематериальное наследие. «Люди спасают церковь от разрушения, и мы приехали помочь», — говорит волонтер из Вологды Сергей Шелль, который занимается строительством хозяйственных объектов.

 — Я бы не сказал, что это поиск смысла жизни. Просто инициативные люди объединяются, чтобы заниматься общим делом. К тому же переключаешь внимание, что-то новое для себя открываешь. Я здесь в первый раз, и всегда интересно побывать в таких исторических местах, — делится впечатлениями Сергей. — У нас в Вологодской области в принципе много разных проектов. В частности, в селе Устье Усть-Кубинского района тоже есть храм на острове. Туда приезжают добровольцы, которые сохранили колокольню и оставшиеся руины и теперь восстанавливают монастырские постройки.

Отличие ситуации на острове на Кубенском озере в том, что там теперь находится возрожденный Спасо-Каменный монастырь, который в 2019 году официально поддержала Вологодская митрополия. В это же время работа над храмом в Крохине ведется без участия Русской православной церкви и долгое время не замечалась государством.

— С одной стороны — корни, скрепы, но в этом оказывается много поверхностного. Вместо того чтобы пробуждать в людях любовь к земле и своему краю, в людях культивируется отстраненная гордость. Люди не хотят сохранять, они привыкли жить по советским канонам. По сути, что делал советский человек? Преобразовывал природу по своему усмотрению, сносил старое и устраивал на его месте пепелище. Все это антинаследие и антикультура — в лихачевском понимании культуры [Дмитрий Лихачёв (1906–1999) — советский и российский филолог, искусствовед и культуролог, одна из самых авторитетных фигур отечественной культурологии XX века]. Если культуры нет, человек становится просто еще одной формой жизни. И тут есть за что бороться, — утверждает Анор.

— Бывает всякое, человек слаб, — отвечает Анор на вопрос, не хотелось ли все бросить. Но всерьез она такую возможность для себя не рассматривает: если уж браться за дело, то идти до конца. Тем более когда в идею поверили и другие люди.

— У каждого есть своя картина ценностей. Каждый мерит через свой фильтр, в котором может и не быть твоих ценностей. Очевидно, что у приезжающих сюда волонтеров эти ценности совпадают. Но кто-то другой просканировал нас и подумал: ну такого ведь не может быть, чтобы ради какой-то руины человек тратил столько сил или денег. История про наследие и корни такого человека пока что не интересует. Но созидательное движение в глубинке начнется рано или поздно, я верю в это.