Недавно начала слушать новую музыкальную группу: приятная такая музыка, что-то около электронное, женский вокал, рваный бит. В терминах я не очень разбираюсь, в общем, группа ANAZED — если я правильно поняла, девушка подписала контракт с каким-то лейблом и выпускает треки, пока мало, будет больше. Собственно, начала я слушать с песни «товарищ Сталин». Да-да, чувствуете вайб?
Вообще, песня абсолютно нейтральная, честно говоря, по ней даже нельзя сделать какой-то однозначный вывод об отношении автаркии к этому самому Сталину, он тут не историческая фигура, а какой-то чисто метафорический образ. «Воскресе, что же ты вождь не весел, все оценил и взвесил — время вернуть ГУЛАГ». Ну вот это что, ирония или призыв, восхваление или высмеивание? Да ничего, просто образный текст под хорошую музыку.
Так вот, захожу я в группу вк этой группы и вижу серию постов о том, как два месяца девушка-солистка боролась с руководством лейбла за выпуск песни. «Трек про Сталина не прошел юридическую проверку со стороны выпускающей компании. Отказ был на уровне руководства лейбла». Два месяца, два отказа — может быть там как-то менялся оригинальный текст, об этом в сообществе ничего не сказано. Но интересен сам факт — одно упоминание имени товарища Сталина уже считается токсичным. Уже требует каких-то проверок и более внимательного отношения, чем, не знаю, соседняя с ним ее же песня про энергетики.
Это какое-то удивительное, глубоко советское, странное чувство цензуры. Не правило цензуры, не ее система, а вот это внутреннее чувство, которое из глубин рептильной памяти возрождается в постсоветских людях. Нюх на опасные темы. Чуйка на спорные тезисы. Антеннка, которая должна улавливать возможные интерпретации и как-то прогнозировать будущее на основании этих ощущений. То самое чувство, которое создает в людях совершенно особый навык — способность к изящным формам цензуры себя и других просто на всякий случай. Откровенно говоря, в этой песне нет вообще ничего крамольного. Даже не крамольного — политического-то в ней особо нет. Да и вообще у нас все еще нет официального возрождения сталинизма и даже критика Сталина все еще с юридической точки зрения совершенно легальна. Есть какие-то ограничения по разговорам о великой отечественной, но в целом-то у нас нет государственного бана на упоминание ГУЛАГа и даже осуждение ГУЛАГа.
А чуйка — есть. Есть ощущение, что вообще обращение к этой теме ставит тебя на какую-то зыбкую почву, что это странная чащоба, куда лучше не соваться, мало ли что. Вроде что именно — не понятно, но мало ли. Из таких чуек формируется куда худшая форма творческого ограничения. Хочется вспомнить хрестоматийные слова Мизулиной (которая во всех отношениях неприятна, но конкретно это высказывание люди просто не поняли): «Запрет — это свобода». Определенная форма свободы. Если есть точное понимание и внятные инструкции запрета, это значит, что все остальное разрешено. А мы постепенно близимся к абсолютной логике — где запрещено, на уровне этой самой чуйки и ощущений, оказывается все, что не разрешено официальным декретом. Нет разрешения, нет генеральной линии — значит, может прилететь. А как творить-то в мире, где ты идешь с завязанными глазами по болоту? А никак.
За одну песню поборолись — выпустили. А сколько осталось в столе? Совершенно невинных и совсем не оппозиционных — оппозиционные вон выпускают безо всяких российских лейблов. Просто песен. Обычных.