Планов по переустройству России сегодня производится в неимоверном количестве. Подавляющее большинство из них остаются в формате кухонной (или где там россияне дебатируют в наши дни?) болтовни, и судить об их ценности по этой причине оказывается невозможно, но отдельные доходят до публикаций — будь то книга, статья или интервью, — и вот о них вполне можно поговорить.

В данном случае речь идет о взглядах на федерализацию России, которые не раз высказывал (в частности, на платформе полит.ру) Владимир Пастухов, известный политолог и правовед, ныне проживающий в Лондоне. 

Пастухов называет федерализацию единственной приемлемой альтернативой для будущей России, поскольку имперская и даже унитарная модель настолько себя скомпрометировали, что в будущей российской истории им места быть не должно. Согласимся в целом с этой, сегодня уже банальной, мыслью, но все-таки посмотрим внимательнее на рассуждения уважаемого эксперта и оценим его проект с точки зрения реализуемости и возможных последствий. 

Отложив на потом некоторые важные суждения автора, остановимся сразу на ключевом, с нашей точки зрения, моменте всей его конструкции, которой является его попытка справиться с тем, что он называет «российскими рифами», подразумевая под этим «матрешечную структуру» и наличие «этнических и религиозных анклавов». Все это видится ему остатками еще ленинского наследия, при том, что основные компоненты этой конструкции были утрачены с развалом Советского Союза. Тем не менее еще сохраняются отдельные регионы с «атрибутами недоразвившихся государств». Путину удалось справиться с сепаратистскими тенденциями, но Пастухов предлагает все-таки в будущем более радикальные, которые позволят пойти даже дальше Путина и «внутренние княжества» упразднить вовсе. При этом еще должно произойти укрупнение регионов — до 20–30, не более. Все вопросы культурного развития этнических регионов он предлагает решать на уровне местного самоуправления.

К сожалению, Пастухов не дает своего определения империи, во всяком случае в этом тексте, поэтому приходится его реконструировать из фрагментов его текста или из умолчаний в нем. Полагаю, что когда он говорит об империи, он имеет в виду образования типа Советского Союза в той форме, в которой он существовал до своего развала, и то гипотетическое (а частично уже материализованное) образование, которое пытается построить за счет «возврата ранее утраченных территорий» режим Владимира Путина. Также автор, по всей видимости, не рассматривает как империю сегодняшнюю Россию. По-видимому, для него те народы, которым удалось в 1991 году обрести независимость, — это они-то и были колонизированными нациями в рамках СССР. Но более ста национальных меньшинств в сегодняшней России таковыми не являются. Непонятно, стал ли бы он отрицать факт сегодняшней дискриминации этнических меньшинств в стране. Статья о русском языке как языке «государствообразующей нации», а еще перед этим отмена обязательного изучения местных языков в титульных республиках — это только два примера того, как нерусским народам указывают на их второстепенный статус. Однако автор нигде не упоминает эти факты. Ограниченные права коренных народов, постепенное исчезновение их языков, а значит, и самих этих этнических групп, очевидно, для него не являются настолько важными фактами, чтобы говорить о них как о ключевых характеристиках современной России. Я не говорю, что он их не замечает, но, очевидно, не придает им большого значения. Это значит также, что его интерпретация империи — это образование несколько иного типа. Империя Пастухова — это скорее отношения метрополии (такой, как Москва) и регионов, а не метрополии (Московской Руси) и покоренных народов и не комбинация двух этих понятий (что, наверное, более точно описывало бы реальное строение страны сегодня). Собственно, анализ текста подтверждает это предположение, поскольку сама идея укрупнения регионов (что автоматически низводит роль этнических меньшинств со второго уровня на еще более низкий) является для него фундаментально важной. 

Вообще, идея укрупнения заслуживает особого рассмотрения. Необходимо «нарезать» страну по-новому, убежден автор. Но тогда естественным образом возникает вопрос о том, кто будет нарезать и какова будет процедура? Пастухов многократно говорит о необходимости общественной дискуссии и очень внимательного и продуманного решения о «нарезке». Он также поддерживает идею Михаила Ходорковского о том, что новые регионы должны формироваться вокруг крупных городов и индустриальных центров. Логика в этом, безусловно, есть. В экономическом и политическом плане это выглядит привлекательно: сильный регион с мощной экономикой и серьезным политическим весом, а значит, и способный сопротивляться федеральному центру. Так в теории. Что говорит практика?

В 2020 году была попытка объединения Архангельской области и Ненецкого автономного округа (который, кстати, и так входит в состав Архангельской области — именно та парадоксальная «матрешечная» структура). Закончилось все протестами населения и быстрой капитуляцией в попытках продвижения этого проекта со стороны тогдашних врио губернаторов. А ведь это был абсолютно ничтожный, если сравнить с масштабами задуманного Пастуховым, проект — население Ненецкого автономного округа составляет 41 тысячу. Попробуйте «скомпоновать» новое единство из чего-нибудь покрупнее, например добавить к Архангельску и ненцам Республику Коми, Вологду и Карелию. И это еще очень неконфликтные регионы. Попробуйте спросить Татарстан или Башкирию, с кем они согласятся объединиться, например. И представьте себе результат. А если сдвинуться дальше на юг?.. 

Сам Пастухов, разумеется, понимает, что история с южными районами не вписывается в процедуру укрупнения никаким манером, кроме, может быть, одного — силового. Но силовой маневр никак не соответствует демократическим нормам правового государства, за построение какового, думается, ратует Пастухов. Поэтому в этом месте у него следует поправка на «исключения», без которых в таком сложном государстве, как Россия, утверждает он, не обойтись никаким образом. Этому тезису невозможно возразить: да, Россия сложна, и к разным регионам понадобится очень разный подход. Но почему же тогда такая резкая разница в подходах между югом и остальной Россией?

Попробуем разобраться

Очевидно, что тот ракурс, через который автор смотрит на страну, взят из контекста двух чеченских войн, когда стало ясно, насколько взрывоопасным может оказаться Кавказ, если с ним не находить компромисс. И в то же время укрощение строптивого региона, те меры, которые при этом применялись, и то количество крови, которое при этом было пролито, стали более чем понятным уроком для всех остальных — нет, не регионов — народов, которые внимательно за всем этим наблюдали. Цена была не просто слишком велика — она была неподъемной. Причем неподъемной не для попыток обрести государственную независимость (вряд ли кто-то всерьез рассматривал такое вообще), а просто для умеренной политики по защите языка, традиций и культуры, то есть того, что составляет идентичность народа. Все, что происходило с той поры с национальными меньшинствами, было стремительным отступлением, в ходе которого не только весь прогресс, достигнутый в первый период перестройки, был потерян, но даже и многое из того позитивного, что существовало еще в советские времена. И режим крушил все, что казалось мало-мальски самостоятельным и непредсказуемым, и сами национальные движения съеживались от каждого сурового взгляда из центра. 

В этом контексте, да, Кавказ еще может что-то выкинуть, поэтому с ним придется долго и осторожно торговаться. Остальные регионы смирятся, ведь ведут же себя тише воды сейчас. И логика в этом есть. Ведь какой еще фактор, помимо страха перед Кремлем, определяет покорность этнических меньшинств? Предельно простой — все они дважды меньшинства: один раз перед русским большинством в целом и второй раз перед русскоязычным большинством в своем собственном регионе. Поэтому, согласно этой логике, не этнические меньшинства будут определять вопрос об объединении с другими регионами в процессе укрупнения, а как раз русскоязычное большинство, а с ними, по-видимому, можно будет договориться. Это будет решаться большинством голосов, то есть по вполне себе демократический процедуре. 

Ну, во-первых, как показывает Ненецкий округ, это не факт, что так именно и пойдет. Там, кстати, из 41 тысячи населения ненцев всего 7 тысяч. Но есть ведь еще и региональная идентичность, местные элиты, связи, интересы, традиции, региональная субъектность, в конце концов. Отказываться от всего этого никто не будет. Обещания, что после укрупнения все будет лучше и потекут молочные реки… Ну, знаете, многоопытному российскому населению такое обещали столько раз и с таким стабильным конечным результатом, что все это будет восприниматься только одним образом: «Мужики, вы что, последнее у нас хотите отнять?»

А во-вторых, главная ошибка заключается в том, что когда новая команда будет проводить реальную федерализацию, контекст в стране будет уже совсем другим. Это будет период расплаты за тот дикий русский шовинизм, что бушует в стране сегодня.

Для многих степень шовинизации оказалась шокирующей. Не случайно сейчас столько обсуждения в социальных сетях «имперских» мотивов у русских классиков — от Пушкина до Бродского. Но шовинизм этот всегда существовал в России, и никто никогда серьезной борьбы с ним не вел. Наоборот, когда отпали так называемые союзные республики, а с ними и большие группы нерусского население, количественное доминирование русского этноса стало подавляющим. Империя осталась, но в более компактном варианте и — в силу оного доминирования — с гораздо большими шансами на дискриминацию малочисленных этносов.

Здесь придется еще раз обратиться к терминологии, в данном случае по поводу слова «имперский». Что оно значит в словаре — это одно дело. Совсем другое — что оно значит в сегодняшнем политическом контексте, в частности в связи с тем смыслом, который в него вливает русская пропаганда. Слово «имперский» в России всегда ассоциировалось с превосходством русской нации над всеми другими, и это очевидное и вполне даже себе нормальное явление — ну конечно, если рассуждать в понятиях XIX столетия и помнить о чувстве собственного превосходства над прочими империями того времени, начиная с Британии. Но сегодня воспевается именно тема «русскости» как качества, которое делает всякого русского морально и интеллектуально выше «инородцев». В современной политической и околополитической дискуссии в русскоязычном интернете понятие «имперскость» используется — и часто без понимания этого самими авторами — как синоним понятия «великорусский шовинизм». И если кто-то говорит об «имперских» устремлениях России, то обычно подразумевают эдакий атавизм царских и советских времен, ну то есть вещь почти невинную: мол, сейчас эти иллюзии в результате военного и морального поражения развеются, народ поймет, что империя была блефом и возвратится к нормальному состоянию рассудка. Нет, русский человек сегодня покорно получает повестку и покупает берцы на свои гроши, потому что он верит в сказанное ему, что он-то и является средоточием истинной веры, морали, интеллекта и надежды человечества на будущее и поэтому должен исполнить свой воинский долг в праведной войне против «укрофашистов» и «англосаксов». Шовинизма в такой голове гораздо больше, чем имперскости. И он не выветрится ни с одним поражением. 

Путинский режим, его союзники, и попутчики типа Жириновского, и пропаганда сделали колоссальную работу по шовинизации сознания русского народа. Эта работа началась не с нуля — там уже был многовековой фундамент. Но никто и ничто не сделали для этого больше, чем две чеченские войны, вторая в особенности: именно тогда в сознание был вложен страх перед сепаратизмом (реальным или фантомным, это уже неважно) и подозрение ко всему «чужому» — чеченцам, дагестанцам, татарам, вепсам и корякам. Далее вспыхнула волна злобы к тем, кто уже «ускользнул», то есть прежде всего Литва, Латвия, Эстония, а также к тем, кто пытается ускользнуть — сначала Грузия, а затем и Украина. Ну и в придачу, конечно, пошли «англосаксы» и проклятый Запад с их гей-парадами и прочими атрибутами морального, политического и экономического «разложения». Именно через призму чеченских войн (сознавая это или нет; в подавляющем большинстве, конечно, нет) видит русский человек Украину и украинцев. В его подсознании так или иначе сидят образы взорванных террористами (не ввязываясь сейчас в дискуссию, кто и что в реальности взрывал и кто эти «террористы») жилых домов и самолетов, страшные дни Дубровки и Беслана, развалины Грозного и т. д. Страх и ужас того времени, когда люди вскакивали по ночам на любой шум во дворе посмотреть, не заносят ли в подвал мешки с гексогеном, с легкостью экстраполировался на украинцев с их «сепаратизмом» и «нацизмом». Расшевелить и разжечь заново еще не остывшие угли фобий, порожденных чеченской войной, оказалось невероятно легко, а эффект от этого оказался чудовищным по глубине моральной деградации и зашкаливающему уровню ксенофобии. 

В примитивном внутреннем мире русского человека сегодня все мало-мальски чужое выстроилось в шеренгу от внешних врагов на одном фланге до внутренних — на другом. По ту сторону стоят «укронацисты» и их «западные хозяева», а здесь всякого рода «иноагенты» и ненадежные «нацмены», каждый из которых либо уже «предал родину» либо сгорает от нетерпения это сделать. 

Да, сегодня этнические меньшинства внутри страны молчат. Большинство из них точно также оболванены пропагандистской машиной и не задумывается над вопросом, а с какой стати бурят или мордвин должны спасать «русский мир». Но когда и если дело дойдет до реальных реформ в России, то это произойдет в контексте, где счета за государственный шовинизм и за жертвы, понесенные в результате этого коренными этносами, будут предъявлены в полной мере. Ни о каком укрупнении с другими группами неважно какой национальности речи не будет. Каждый этнос потребует право на самоуправление и самоопределение, причем право на выход из состава России будет само собой разумеющимся требованием, а не фантазией и не формальной строкой в конституции. 

Укрупнение в такой ситуации? Только силой. Или давлением, которая эквивалентна такой силе, то есть тоже насилием. Конечным — и очень скорым — итогом этого будет новый цикл «великой России», не уступающий по ужасу сегодняшнему. 

К сожалению, к такому же результату приведет и тот проект федерализации — давайте представим, что он реализуем — который предлагает Пастухов. 

Посмотрим на некоторые из тезисов автора. Федерализация, говорит он, вовсе не означает отсутствие сильной центральной власти. «В империи единство сохраняется за счет… кулака, за счет нивелирования с его помощью любых различий, в том числе любых региональных элит, которые держатся в состоянии асфальта под катком». И далее: «Что федерализм вовсе не исключает наличие такого кулака, он был, есть и будет, без мощной центральной власти ни одно государство не устоит, и российское с его историей и спецификой, естественно, тоже не устоит. Поэтому представления о федерализме как о низовом движении, которое либо исключает центральную власть, либо позволяет иметь слабенькую центральную власть, абсолютно наивны. Такое государство просто нежизнеспособно в России. Мы не исключаем ни центрального аппарата, ни центральной бюрократии, ни централизованных ресурсов, ни силовой составляющей. Все это будет в федералистском государстве, хорошо работающее федералистское государство — это именно то государство, в котором центральная власть действительно работает эффективно».

Впрочем, не будем из этого заключать, что автор просто описывает модель централизованного унитарного государства. На самом деле, по его мнению, сильная центральная власть должна уравновешиваться мощными регионами, обладающими широкими правами по формированию единого государства и, естественно, большими полномочиями по управлению своими территориями. Для этого ему, в частности, и должны служить крупные регионы — то есть для веса и влияния. Но, чтобы регионы были большими, так или иначе после неудачных попыток договориться мирно (кстати, автор делает замечание, что он «не отождествляет федерализм как концепцию с договорной культурой»), центральной власти придется применить воздействие силой. А как только от этого искуса по управлению силою откусили — остановиться уже будет невозможно. Ни для центра, ни для регионов. Власть будет неизбежно перетекать в центр, а далее по старинному русскому сценарию.

Но допустим, еще раз, что регионы добровольно укрупнились, а центр добровольно поделился с ними властью. Дальше что? А дальше все в регионах будет бушевать сценарий острейшей политической борьбы, как это и бывает в рамках демократической политической системы. Но тут вступает в игру «уловка 22», и она будет вновь связана с национальным вопросом и демократией. Очень скоро обнаружится, что они в России являются взаимоисключающими. Пастухов говорит о том, что этнические меньшинства смогут решать свои вопросы на уровне местного самоуправления. Хорошо. Например, для сохранения исчезающих языков сегодня нужны действительно радикальные меры. Не только обязательное обучение им в школах, но обучение не формальное, качественное, чтобы выпускники могли затем на этих языках общаться. Нужны стимулы материальные и карьерные, например крупные надбавки к зарплатам и экзамены для чиновников, претендующих на государственные должности. Для депутатов любого уровня — свободное владение языком как обязательная норма. Все это встретит резкое недовольство русскоязычного населения. А далее — ведь у нас же демократия — возникает плеяда политиков, которые будут истерически призывать к сопротивлению «национализму», и они будут массово выигрывать выборы — просто потому, что русскоязычного населения больше. И один из этих популистов, самый талантливый и циничный, через какое-то время станет спикером новой демократической российской думы. Дальше сценарий известен.

Альтернатива? Конечно, возможна. Если в стране находятся умные и ответственные элиты, которые будут способны, используя все средства и прежде всего силу, подобный популизм остановить и допускать в Думу только ответственных и разумных политиков. Да, будут применяться такие средства как «муниципальный фильтр», пропускной барьер в Думу или какие-то их варианты и так далее. В общем, вы уже поняли — это тот же самый сценарий.

Увы, урегулирование национального (или расового) вопроса по проектам, подобным пастуховскому, в рамках демократического государства невозможно. Во всяком случае не в российских реалиях и не при выходе из путинизма. 

Демократия и сосуществование разных этносов в одном государстве — это невероятной сложности вызов. Посмотрите на демократическую Канаду, где франкоязычный Квебек пару раз за последние несколько десятков лет был на грани выхода из страны. Взгляните на США, где расовые волнения не ослабевают. И как легко в этой стране Дональду Трампу удалось сыграть на чувствах «обиженных белых людей» — и это в стране, где демократия абсолютно неприкосновенна как ценность. Кстати, как чутко русская публика реагировала на пропагандистские рассказы о перехлестах черного движения (Black Lives Matter) в Америке. Чью сторону при этом брала публика тоже было предсказуемо: русский шовинизм и белый расизм — это явления одного рода. 

С чем можно согласиться у Пастухова? С тем, что переустройство России потребует колоссального политического воображения и творчества. Что для успеха придется придумать нечто абсолютно оригинальное. Просто по чужим лекалам ничего эффективно работающего создать не получится. Впрочем, в мире накоплен огромный опыт по самым разным формам сосуществования, и много из этого можно попробовать усвоить. Скорее всего, то, что сможет работать в России, будет нечто напоминающее сегодняшний Европейский Союз, с самостоятельностью субъектов и прозрачными границами между ними. Но это произойдет не сразу и не безболезненно. А главное, это будет невозможно без понимания необходимости огромных перемен в сознании россиян. Как Чехов призывал «выдавливать из себя по капле раба», так вот точно так же придется выдавливать из себя по капле шовиниста. 

Поразительно, но такая работа в России никогда не проводилась. Если бросить взгляд на «великую русскую литературу», то там нет книг, которые бы хоть как-то занялись этой темой. Ну, может, «Ночевала тучка золотая» Анатолия Приставкина, но и она не совсем об этом. В Америке, где «негров линчуют», огромная традиция подобной литературы от «Хижины дяди Тома» до «Рэгтайма» Эдгара Доктороу, «Убить пересмешник» Харпер Ли и романов Тони Моррисон. Там были и Мартин Лютер Кинг, и президент Обама — это вехи на пути к изменению белого сознания и отношения белого большинства ко всем «другим». А ведь Америка начинала с гораздо более глубокой ямы, чем России, — с рабства. Но американцы честно признают проблему и честно о ней говорят. 

Но не только к коренным народам должно измениться отношение. В России, в отличие от Европы и Америки, осталась неосмысленной трагедия Холокоста. Народ с удовольствием посмотрел «Список Шиндлера» и «Пианиста», но в плане бытового антисемитизма не изменилось ровным счетом ничего: он находится в стадии, когда достаточно поднести спичку. Между тем феномен Холокоста в современной западной культуре — это гораздо больше, чем просто хорошие фильмы и книги, это непрерывный процесс объяснения и напоминания населению того простого и страшного факта, что дикие племенные инстинкты в человеке пробуждаются очень легко. Что всегда и в любой момент могут найтись силы, которые вдохновят массы на ненависть к «другим» — будь это евреи, цыгане или украинцы. И это первобытное зло в человеке невозможно элиминировать, но можно помнить об этой опасности и постоянно быть начеку.

Сейчас часто вспоминают послевоенную Германию и ее опыт по преодолению фашизма. Но применим ли он к России? Германия лечилась под внимательным присмотром западных государств с долгой историей демократии и, по-видимому, с достаточно прочным иммунитетом против фашизма — если говорить о США и Британии. Возможен ли будет такой «присмотр» в отношении России? Это трудно представить. Значит, лечиться придется прежде всего собственными усилиями. А для успеха всякого лечения необходим правильный диагноз. Проект федерализации по Пастухову проходит мимо болезни. Он, скорее, подпадает под категорию похожих концепций с общим лозунгом Make Russia Great Again! Но волноваться, похоже, сегодня надо не о величии, а просто о сносной жизни для людей на российской территории. А она, в свою очередь, невозможна, если где-то впереди будет вновь маячить очередной цикл «поднимания с колен» и «народной» войны с «бездуховным» миром.