СМИ переполнены публикациями о жестоких пытках в ОТБ-1 УФСИН по Саратовской области.
В полной мере победить на сегодняшний день пытки в УИС невозможно.
- Во-первых, недостаточен уровень общей и профессиональной культуры большинства сотрудников уголовно-исполнительной системы.
- Во-вторых, репрессивные настроения, широко распространенные в обществе, распространяются и на сотрудников системы.
- В-третьих, ненависть к преступникам, у некоторых из сотрудников причудливым образом переплетается с приверженностью к криминальной субкультуре. Наверное, вы заметили, когда смотришь кадры пыток в Саратовской ОТБ-1, читаешь о том, что происходило в СИЗО №1 и 6 Иркутской области или жалобы на СИЗО № 2 Кировской, трудно понять, кто все творит – профессиональные бандюганы или лица, являющиеся должностными в государственной системе.
И все же добиться радикального снижения пыток и жестокого обращения в российских колониях можно.
Ничего нового для специалистов я здесь не напишу. Но и те меры, которые уже десятилетие предлагают правозащитники, к сожалению, не утратили свою актуальность.
- Первое. В состав Общественных наблюдательных комиссий по общественному контролю за соблюдением прав человека в местах принудительного содержания должны срочно вернуться правозащитники. ОНК – это не то место, куда должны войти просто хорошие люди. У меня нет оснований полагать, что в ОНК Саратовской области входили какие-то плохие люди. Но обнаружить пытки они не смогли. Почему? «Мы там были недавно, но к нам никаких жалоб не поступило», - так они объяснили свой провал. Если бы на их месте были правозащитники, то они бы и признаки пыток выявили, и грубые нарушения прав человека увидели, и нашли бы способы все это пресечь в зародыше.
Однако Общественная палата России, несмотря на многолетнюю критику в свой адрес, все никак научится включать в состав ОНК опытных и авторитетных правозащитников. Не отстает от нее и Государственная дума РФ, которая ставит все больше рогаток для того, чтобы правозащитники смогли попасть в состав ОНК.
- Второе. Необходимо восстановление надзорных функций за соблюдением прав человека со стороны органов прокуратуры. Надзирающий прокурор получает заработную плату от государства именно за это. Но большая часть проводимых им проверок с соблюдением прав человека никак не связана. В лучшем случае большинство прокуроров проверяет соблюдение малозначительных и никому не интересных норм законодательства в ущерб тому, что на самом деле важно: не бьют ли? Как кормят? Платят ли зарплату? В худшем случае прокурор еще и вносит свой посильный вклад в ухудшение ситуации с правами человека. Например, администрация «потеряла» записи с видеорегистратора, когда заключенный получи травму. Заключенный пишет прокурору, а тот отвечает: все правильно, нарушений нет. И никто за это ответственности не несет.
- Третье. В органах Следственного комитета РФ должно измениться отношение к расследованию пыток. Все, кто в теме, знают о судьбе дела по ИК №15 Ангарска Иркутской области: уже летом имелись достаточные основания для привлечения к уголовной ответственности десятков сотрудников ИК и СИЗО, а также т. н. разработчиков для привлечения к уголовной ответственности за пытки, тяжкий вред здоровью, сексуальное насилие. Однако год спустя большинство из них не только не было обвиняемыми, а один из «разработчиков» и вовсе освободился условно-досрочно. То есть за примерное поведение и добросовестное отношение к труду. И главное, что все знают, что за «труд» это был.
Такая ситуация неудивительна. Что в СИЗО и ИК пытают не просто ради любви к искусству. У пыток есть свой заказчик. И этот заказчик – следователь СКР. Ему по зарез нужна явка с повинной. На худой конец - показания о том, что некий уркаган знает о преступной деятельности депутата бизнесмена, правозащитника, прокурора, бизнесмена (нужное подчеркнуть) Н. …- дцать лет тому назад. И эта потребность включает рубильник на пыточном конвейере.
Поэтому:
- дела о пытках в учреждениях УИС должны расследоваться (за редким исключением) силами Центрального аппарата СКР, а не его регионального отдельного;
- оперативное сопровождение проверки должно осуществляться оперативным подразделением регионального управления, а возможно, и оперативными органами полиции или ФСБ; сегодня чаще всего мы совсем иную картину – доказательства виновности оперативного уполномоченного колонии № Н. лейтенанта Х. собирает его друг оперуполномоченный лейтенант У.
- Четвертое. Приступ коронавирусной фобии привел к снижению открытости и прозрачности работы УИС. Прекратились свидания. Снизилось количество и длительность посещений. Система стала работать не только при ослаблении общественного контроля, но и при резком снижении уровня общественного воздействия.
Необходимо, чтобы ФСИН России заняла жесткую позицию противодействия тем региональным начальникам и «хозяевам» учреждений, которые не только мечтают использовать, но и используют долгожданный коронавирус для того, чтобы закрыть все окна и двери в учреждения УИС.
- Пятое. Фонд президентских грантов должен наконец-то прекратить держать на голодном пайке правозащитные организации, которые занимаются общественным контролем за соблюдением прав человека в полиции, ИВС, спецприемниках, СИЗО, тюрьмах, колониях и т. д. Пока что ситуация в этой части, мягко говоря, более чем печальна: один нелегальный сувенирный или авторемонтный цех в одной из многих и многих колоний дает большую прибыль, нежели сумма всех грантов ФПГ на борьбу с пытками в масштабах всей необъятной страны. Может быть, начальникам фонда следует понять, что пытки и истязания происходят при их невидимом попустительстве?
- Шестое. В свое время бывший директор ФСИН России Г. А. Корниенко ввел правило: если видеозапись не сохранилась, то спор об ее содержании будет решаться не в пользу сотрудника, который эту запись утратил, а в пользу заключенного, который ссылается на содержание записи.
Мы должны пойти дальше: не только исходить из презумпции добросовестности того, не по чьей вине была утрачена запись, но и обеспечить мониторинг содержания ВСЕХ записей.
Как мы видим, в Саратовской ОТБ-1 записи велись на служебные видеорегистраторы. Все это сохранялось на серверах.
Но никто их не изучил, оценки этим записям не дал, никаких мер не предпринял. Поэтому необходимо изменение порядка хранения, изучения и анализа данных видеозаписей.
Разумеется, эти шесть мер – лишь видимая верхушка нашего антипыточного айсберга.
Есть и иные, наверное менее важные, аспекты борьбы с пытками, которые должны стать предметами правозащитного анализа и научного исследования.
Но это – уже для обширной научной статьи.
А пока что мы должны понимать: уровень пыток не снизится сам по себе. Чтобы он снизился, гражданское общество должно иметь реальные механизмы воздействовать на то, что происходит в тюрьме.
Но можно и победить пытки. Но для этого нам нужно поменять тот культурный код, который в российской культуре связан с тюрьмой.