Тельмановский рубеж.
Вот так всегда в поисковой работе, память догоняет. Ты уже пережил те бои, уже отпустил и вроде бы проводил тогда найденных погибших. Уже была другая "война", другая экспедиция и другие мужики. Ты уже строишь планы на новую, и вдруг опять телефонный звонок возвращает тебя назад:
- Привет. Помнишь на Тельмана Майорова?
- Помню. Которого Виталик Булдаков из "Высоты" нашел рядом с коробками с лентами "Максимовскими"?
- Да. Семья его нашлась, фотография и последнее письмо сохранились, лови, сейчас скину.
И опять мы на поле. А за окном уже кончается сентябрь. А ты смотришь в лицо красивого 18-летнего пацана и вспоминаешь: где, как его нашли. И опять пекло, марево над полем, люди, что тогда были рядом и живые, и мертвые.
Майоров Евгений Михайлович, 18 декабря 1923 года рождения, ленинградец. Белобрысый паренек с завидным чубом. В 17 лет он на фронт ушел. В СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ! Сейчас некоторые и в 30 как дети. За себя ответить не могут. Все ищут, кто и что им еще в этой стране должен. А он считал себя в ответе за всю страну. Два месяца боев на передовой, короткий отдых в Ленинграде и опять на передовую. В свой день рождения он на то поле под Тельмана уходил. А через день его не стало. В письме сетовал, что мама не пришла, не принесла папирос. Просил прислать посылку: папирос и табаку. Просил маму чаще писать. А мама с сестрой маленькой там, в блокадном городе. Их эвакуировали только в 1942 году, его уже не было на свете, он уже лег на поле, своей жизнью их защитив.
Как мать жила с этим письмом? Сколько раз она в своих самых страшных снах несла ему эти клятые папиросы? Сколько раз проклинала себя, что не успела, не нашла их в блокадном городе, что стояла в очереди за хлебом, чтобы накормить маленькую дочку, что думала, успеет и не отправят их завтра на передовую. А вот видишь, отправили и навсегда. И уходила она, наверное, с этими мыслями про папиросы и табак для сына.
Не передать, как больно читать эти мальчишечьи письма, смотреть в эти чистые лица на пожелтевших фотографиях. Но каждый раз, зарекаясь, открываешь вновь и смотришь, смотришь, смотришь. До слез, до рези за грудиной читаешь эти простые детские строки. Мы хотим чувствовать, хотим, чтобы было больно, хотим жмуриться, а слезы чтобы бежали. Значит, мы живы. Значит, не стали еще аппаратом по переработке цветной бумаги в дерьмо и мусор. Значит, мы еще люди.
Защитники «Эврики» тут обвинили меня в сумасшествии за мои тексты о войне. Якобы этот маньяк так ярко все описывает, а как ему воспитание доверить? У него де на почве войны крыша съехала, о расчлененке пишет. Так да, по сравнению с вами, я ненормальный. И друзей у меня много ненормальных. Мне болит, его, Женьки Майорова, пробитое осколком сердце, болит, чтоб его. Так болит, что я сигарету за сигаретой курю, чтоб за него накуриться. Так, что ночью просыпаюсь и пятый раз его письмо перечитываю и ему в глаза гляжу. И думаю, куда все принципы и ценности зарыли? Вместе с ними, с теми Женьками, Ваньками, Федьками, они, наверное, по рвам и могилам запиханы и засыпаны.
А я мечтаю. Да, мечтаю, чтоб он и вам каждый день снился! Чтобы он вам за себя и за своих пацанов хоть на том свете отомстил! И поверьте, мимо не пройдет! Спросят, за все спросят.
Прошло время "Вишневого сада", если мы хотим, чтобы жила страна, мы просто обязаны научить чувствовать чужую боль. Мы должны передать боль Женьки Майорова миллионам сегодняшних Женек, Сашек, Витьков, потому что не страшно, не больно, нет цели в жизни, нет будущего, есть только пустота, которая наполняется чернотой безысходности!
Прочтите письмо Женьки, расскажите, как в свой день рождения он уходил в морозную темноту на передовую. Как скучал по маме и сестре. Как мама его в ленинградской, блокадной, промерзшей, холодной квартире своим теплом согревала маленькую девочку, Женькину сестру. Расскажите, как на следующий день Женька, тот Женька, что вчера, топая в строю, отмечал свое 18-летие, а сегодня под минометным обстрелом, отодвинув тело убитого товарища, короткими очередями лупил по немчуре из промерзшего рва. Расскажите, как остывали они вместе с разбитым осколками пулеметом в засыпанной разрывом траншее. Как смотрели в серое небо стекленеющие Женькины глаза, а на лбу леденел слипшийся от крови русый чуб. Как вздрогнула в этот момент у затухающей печурки мать. Как она долго смотрела в темноту тревожной ночи, крепко обнимая маленькую девочку, укутанную в пуховый платок. Как она рыдала, как выла, заламывая руки, получив в один день похоронку и письмо, написанное полгода назад, его последнее письмо. Как стонала мать в бреду по ночам, а девочка, ставшая взрослой, тихо плакала, гладила ее по седым волосам. Расскажите, как потом внук фронтовика разровнял Женькину могилу бульдозером, как новые "хозяева" с пеной у рта, через все судебные инстанции отстаивали свои права и Женькино право на забвение. Не нужен им Женька, не нужна его боль, нужно весело, дорого и богато жить, сладко пить, жирно жрать. А, если что, другие Женьки набьют своими телами другие рвы.
Помните Героя Ленинграда - Майорова Евгения Михайловича 18 декабря 1923 года рождения. Героически погибшего в декабре 1941 года на окраине города Колпино. Спасенного от забвения летом 2021 года!
P. S. Спасибо Алене Маньшиной за непростой, но такой важный поиск семьи героя. А близким Евгения Михайловича низкий поклон за сохраненную о нем память! Спасибо всем, кто помог нам взглянуть в лицо еще одного защитника нашей страны!