Написано по свежим следам августовских событий 1991 года. С той поры не тронул в тексте ни слова. Статью публиковал в сети не один раз. Не буду возражать, если ее включат в школьные учебники по новейшей истории России.
Мусорный ветер
Ранним утром 19 августа, сойдя с поезда № 31, особого значения хмурым лицам москвичей не придал. А чего веселиться-то? Моросил мелкий дождь, в столичных магазинах, как и в тамбовских - шаром покати, на душе слякотно и тревожно. Сдав документы на получение визы в посольство Германии, куда собирался поехать в гости к своему немецкому другу, направился в редакцию «Российской газеты», к которой сотрудничал с момента ее основания. С порога встретили вопросом: «Как там в Тамбове?» Стал тупо рассказывать о политической обстановке в городе, о ценах на рынке, но меня оборвали: «Ты что, не знаешь? В стране переворот! К центру Москвы движутся танки, Горбачев арестован!».
Через полчаса вместе с фотокорреспондентом «Российской газеты» были на Краснопресненской набережной, у сквера, где стоял памятник Павлику Морозову. Но фигура пионера-героя, настучавшего на своего отца, уже лежала на земле, упав лицом в грязь. Скоро такая же участь постигнет и «железного Феликса», который стоял на Лубянке олицетворением режима. Народу у Белого дома было не так уж много. Это 21 августа, когда стало ясно, что ГКЧП переживает агонию, набежали десятки тысяч москвичей праздновать победу. А в первый день путча обстановка в столице была мутной. Подходы к Белому дому перегораживались баррикадами, у здания скапливались люди, готовые преградить путь любому, кто попытается прорваться внутрь. Время от времени из окон Белого дома вылетали листовки с указом Бориса Ельцина и обращением «К гражданам России». Перехватил листовку - обстановка более или менее прояснилась. И тут меня охватил приступ веселой злости: какой-то ГКЧП, уродливый гибрид ЧК и КГБ, нагло вломился в мои планы! А вот вам хрен! Схватил секцию ограды, сваренной из арматуры, и поволок ее на баррикаду (кстати, очень удобная вещь для баррикады, надежно держит всю конструкцию). В толпе метался молодой человек и допытывался: «Кто умеет управлять автокраном? Ну хоть чуть-чуть...». Крановщик нашелся, и вскоре баррикада ощетинилась бетонными блоками.
Прошел слух, что намечен штурм Белого дома. Это сообщение взбудоражило толпу, и мы с тыльной стороны оцепили вход в здание плотной цепью. У колонн появились аккуратные горки из обломков кирпичей, кусков бетона. Мы приготовились отражать нападение, хотя понимали – в случае штурма нас раскидают, как котят. Два милиционера, дежурившие у входа, ушли с поста, но через минуту вернулись - уже в бронежилетах, с автоматами. По спине пробежал легкий холодок страха… Но тревога оказалась ложной, и людская цепь на время распалась. У Белого дома встретил знакомых москвичей, с которыми не виделся годами. Узнавали друг друга бурно, даже несколько театрально. В этот момент затертое выражение «все люди - братья» вдруг обрело какое-то сакральное звучание, а размытое понятие «народ» складывалось из конкретных осмысленных лиц.
К концу рабочего дня вернулся в редакцию «Российской газеты». Ее закрыли вместе с другими демократическими изданиями, но сотрудники и не думали расходиться. Тексты для очередного номера печатались на пишущих машинках, расклеивались колонками на больших листах и размножались. Ксероксы работали с максимальной нагрузкой, и отключались от перегрева. Молодые сотрудницы обмахивали их широкими юбками, пытаясь охладить технику, чтобы привести ее в рабочее состояние. При этом задирали подолы выше нормы, предусмотренной приличиями, но на этот «канкан» никто не обращал внимания, хотя картина была достойна камеры документалиста.
В первом подпольном номер «Российской газеты» публиковались сообщения из Петропавловска-Камчатского, Владивостока, Новосибирска, Ярославля, Брянска. Там местные власти послали непрошеное «новое советское руководство» куда подальше. С горечью обнаружил, что Тамбов среди «непослушных» городов не значился. Переночевав у московской тетушки, вечером 20 августа возвращался домой, прихватив пачку самодеятельных выпусков «Российской газеты». Ее расхватали еще в поезде, в Тамбов привез только несколько экземпляров...
Утром 21 августа вернулся в Тамбов. Город поразил необычной тишиной, настороженностью. Народ в транспорте безмолвствовал, исполняя свое историческое предназначение. От друзей узнал, что информационную блокаду прорвали телефонные звонки тамбовского депутата СССР Валентина Давитулиани. 19 августа он продиктовал по телефону Указ Ельцина и обращение «К народу России». Пока местные власти выжидали, пытаясь приноровиться к ситуации, созданный в этот же день тамбовский комитет по защите Конституции и демократии по сути дела взял на себя управление городом. Возглавил комитет аспирант местного пединститута Евгений Старостин. Официальные власти находились в растерянности, поэтому какой-либо явной активности для поддержки ГКЧП не проявляли. А вечером того же дня над зданием телефонной станции полыхнул по «бегущей строке» указ Ельцина. В комитет позвонили из троллейбусного депо и сообщили, что они готовы начать забастовку. Комитету стоило немалых усилий уговорить водителей отказаться от намерения парализовать жизнь города.
Еще 20 августа на областное радио буквально прорвалась народный депутат РСФСР Людмила Кудинова с комментариями о событиях в стране. Она популярно объяснила, что в стране действует преступная хунта, самозванцы посягают на законно избранную власть, на свободу и конституционные права граждан, что их долг - встать на защиту Конституции. Но официальные власти продолжали «мужественно» молчать. Когда 21 августа на площади у дворца спорта «Кристалл» шел многолюдный митинг в защиту Конституции, свободы и демократии, областное радио дрожащим голосом председателя облисполкома Александра Рябова продолжало вещать о деструктивных силах, которые вносят смуту в безоблачную жизнь Тамбова. Казалось, что по радио звучало очередное постановление ГКЧП, что заговорило взбесившееся лампадное масло. А в областной партийной газете «Тамбовская правда» уже спешно переверстывали очередной номер. Снимали с полос распоряжения ГКЧП, ставили Указы Ельцина – перестраивались на ходу.
23 августа 1991 года, когда над столичным Белым домом взвился российский триколор, в Тамбове активисты «Демократической России» закрывали райкомы, снимали вывеску с обкома КПСС. У меня до сих пор хранится историческая реликвия - бронзовый винт с обкомовской вывески. Партийные чиновники, ставшие в одночасье бывшими, сдавались без сопротивления, хотя не без истерики. КПСС оказалась на поверку гигантским мыльным пузырем, лопнувшим от самонадеянности. Но щелочные брызги разлетелись далеко.
Навязло в зубах присловье, которым щеголяют все, кому не лень: не дай вам бог жить в эпоху перемен. Одни называют эту «мудрость» китайской, другие таиландской, третьи чукотской - кому как вздумается. Да и откуда такая уверенность, что поговорки - это кладезь ума? В них сгусток человеческих предрассудков, стадная философия толпы. Когда после «ветра перемен» на страну обрушился мусорный ветер непотребства, это лишний раз доказывало, что за декорированным социализмом копилось зло.