В моей картине мира оппозиционная монополия Алексея Навального была опасна для антипутинского движения прежде всего с точки зрения "проблемы следующего дня". («Проблема следующего дня» — это необязательность, непредопределенность живучести и устойчивости послепутинской прогрессивно-гибридной власти, если таковая получится в результате транзита. Я говорю о некой «прогрессивно-гибридной власти», поскольку в моем представлении никакой классической либеральной демократии в России уже не будет и быть не может, как и во всем мире, но государство более открытое, плюралистичное, менее воровское и более эффективное в России, конечно, возможно.)
И вообще, персоналистская оппозиция, которую возродил у нас Алексей Навальный, столь же не безупречна, как и персоналистская власть. По типу взаимоотношений с подданными оппозиционный царь мало чем отличается от властвующего: подданные царю себя вверяют, царь забирает их политическую волю, в обмен принимая на себя ответственность за их чаяния. Можно, конечно, при этом хотеть демократии, но такие отношения внутри демократов к демократии не приводят. В недавнем российском прошлом эту невозможность подтвердила грустная история политической любви к Борису Ельцину советской интеллигенции, мечтавшей о демократии, но не ожидавшей, что чего-то демократического демократия будет требовать от каждого, а не только от Бориса Николаевича. Советские интеллигенты думали, что после учреждения в России демократии она как-то сама по себе в стране жить будет ну или под присмотром президента Ельцина, а он не справился – ай-ай-ай. В постсоветской России постсоветская интеллигенция решила в такую же любовь поиграть с Алексеем Навальным, но Владимир Путин помешал.
Когда не на шутку напуганный Владимир Путин отправил Алексея Навального за решетку и залакировал эту свою антинародную акцию ликвидацией ФБК(*) и штабов Навального, он создал условия для формирования и закрепления в общественном внимании новых эпицентров антипутинской активности – разрушил, одним словом, оппозиционную монополию Алексея Навального.
Когда у российских свободолюбивых людей пройдет шок от путинского вероломства в отношении вождя оппозиции, они примутся искать нового исполнителя своих чаяний. И я надеюсь, что не перевелись еще на Руси под спудом путинским витязи оппозиционные. И верится мне, что из многих достойных будет хотя бы один, кого российская либеральная демократия примет взамен Алексею Навальному на троне самодержавного вождя своего.
При этом в моей картине мира совершенно очевидно, что сам Алексей Навальный и клан его истинных сторонников вряд ли канут в политическое небытие. Они лишь немного политически подморозятся тюремным отсутствием мессии (хотя среди апостолов текучка может быть очень серьезной).
Такая харизма и столько мегатонн общественного капитала, как у Алексея Навального, обладают невероятным запасом политической прочности. В этом смысле Алексей Навальный несравним, например, с политически угасшими в тюрьмах Михаилом Ходорковским и Сергеем Удальцовым. Да, оба этих замечательных человека сохранились как личности и занимают достойное место в оппозиционном сообществе, но тюрьма оборвала именно их ВОСХОЖДЕНИЕ в значительной степени (помимо всяких субъективных причин) из-за недостатка накопленного до заключения политического капитала: недолгого общественного внимания и недостаточно глубокого следа в общественной памяти. С Алексеем Навальным все иначе. Самым близким к нему российским аналогом с сопоставимой политической прочностью мне представляется Эдуард Лимонов – феникс российской оппозиции. Лет пять назад мне казалось, что сравнимой с Алексеем Навальным харизмой и политическим потенциалом обладал Евгений Ройзман. Но, видимо, нет. Что-то там не сложилось, и даже тюрьма не понадобилась. А жаль.
Так или иначе, когда Алексея Навального выпустят из тюрьмы (или освободят из застенков), на воле его уже будет поджидать конкурент, а лучше несколько. Вот тогда, видится мне, и начнется правильная борьба за по-настоящему новую российскую власть. В этой ситуации уже не получится подбирать задаром всех, кто есть, пользуясь оппозиционной монополией. Безжалостная конкуренция среди единомышленников и судьбоносные капризы сторонников, получивших выбор, заставят даже великих страстотерпцев и выдающихся себялюбцев биться за каждый голос, беспрестанно улучшая потребительские качества своих политических предложений.
В моей картине мира нам всем (свободолюбивым жителям нашей страны) очень важно войти в окно возможностей с несколькими относительно равновеликими лидерами и сопоставимыми по мощности политическими машинами при них. Чтобы противостоять дряхлому, но все еще внутренне разнообразному и тяжелому на руку режиму, чтобы пресечь в зародыше любые новопутинские, младопутинские и т. п. обновленческие инициативы, нужно обладать большим запасом собственного политического разнообразия - большой скамейкой запасных, не только лидеров, но и политических смыслов и технологий.