У меня плохая память на лица и имена. Из меня никогда бы не вышел Наполеон, который знал несколько тысяч своих офицеров и солдат. Кажется, его звали Александр Петрович. Да, его звали Александр Петрович. Он преподавал в институте отечественную историю. Думаю, был очень хороший лектор. Нашему курсу нравился. Но я ему благодарен не столько за учёбу, сколько за один с виду незначительный эпизод, выводы из которого стали одним из краеугольных камней моей будущей педагогической деятельности.
В жизни всякого человека бывают периоды горения, подъема, вдохновения, которые рано или поздно заканчиваются если не ударами судьбы, то давлением неприятных обстоятельств. Наступает кризис, когда мир представляется особенно несправедливым. Первый курс исторического факультета я окончил на одни пятерки. Занимался с огромным удовольствием. Живя в пригороде, в шесть утра вставал на первый автобус и в предвкушении новых открытий и впечатлений ехал на занятия.
Зимняя экзаменационная сессия на втором курсе продолжалась также успешно. До тех пор, пока я не пришел в отдельно стоящий где-то за "гагаринским" парком корпус сдавать последний предмет - медицину. Впрочем, ничто не предвещало неудачи. Теоретический материал я помнил практически наизусть. О разных болезнях читал взахлеб, даже приобрел медицинскую энциклопедию. Экзаменовали нас двое, мужчина и женщина. Для ускорения процесса они делили меж собой обязанности, и я оттарабанил ответ по билету женщине, которая протянула зачетную книжку коллеге со словами: "Ну это отличник!" Тот вдруг недобро на меня посмотрел и спросил: "Ах, отличник? А что ж тогда многие занятия пропускал?"
Действительно, приходилось пропускать. Пары по медицине зачастую ставили поздно, вынося за общую сетку расписания. У меня уходил последний автобус, и я был вынужден покидать аудиторию минут за 40 до звонка и бежать на остановку им. Герцена. Преподаватель-врач потребовал провести искусственное дыхание на специальном манекене и наложить повязку на руку. Я понимаю, что, скорее всего, он был прав, констатировав, что то и другое я делаю плохо, но "тройка" за экзамен морально подкосила меня. Она была до крайности обидной, я же всегда учился хорошо. От злости даже нацарапал на стене оскорбление в адрес экзаменатора. Эта оценка, конечно, не была единственным фактором, но внутренний запал исчез, и следующую сессию я уже учился "шаляй-валяй".
С таким настроением пришел на экзамен к Александру Петровичу. Его строгости многие побаивались. Чтобы получить удовлетворительную отметку, готовиться мне не было нужды - основное содержание вполне усваивалось с лекций и семинаров. "Вы же не прочли ни одной статьи из рекомендованных... - с укоризной взглянул он на меня (наличие конспектов было обязательно для получения более высокой отметки). - Вам не нравится здесь учиться?" Вопрос, я почувствовал, был задан искренне, не для проформы, с каким-то любопытством. На занятиях он не раз обращался к студентам с призывом как можно больше читать и делать выписки. Сам приносил толстые папки с исписанными листочками, приговаривая: "Начнете работать, некогда будет посвящать много времени чтению". И я ответил, что не нравится.
Он долго недоуменно смотрел на меня. Потом поднялся с места и стал ходить взад-вперед: "Почему?!" Я рассказал, что вообще-то очень люблю читать и предполагал, что на факультете наряду с историей будет филологический уклон. В то время я был увлечен Солженицыным, со страстью впитав "Архипелаг ГУЛАГ", "Один день Ивана Денисовича", "В круге первом" и приступил к "Красному колесу". Мы обменялись мнениями о Нержине, эпохе. Неожиданно Александр Петрович произнес: «Знаете, мне бы хотелось поставить вам "отлично", но если вы пообещаете прочесть хотя бы одну статью из моего списка». Я пообещал. И прочел потом, конечно. И не одну. На госэкзамен по отечественной истории спустя несколько лет я шел уверенно и горжусь "пятеркой" в дипломе.
На странице кафедры истории и политических наук опорного университета сейчас значится: "Многие традиции кафедры были заложены талантливыми преподавателями и учеными..." Среди перечисленных имен есть и его имя - А. П. Бородин.