Мой хороший друг и единомышленник, прекрасный и очень уважаемый мною человек сравнил участие в голосовании по поводу поправок в Конституцию с поведением девушки, которую регулярно насилуют в одном и том же месте, но она все равно туда ходит. Трудно с ним не согласиться. Знаем же, чем все кончится. Так зачем туда ходить? Но мне все же кажется, что насилуют нас не только на том сакральном участке подле урн, а везде и все время. Просто, возле урны нам как бы разрешают покричать, что мы против.
А дальше каждый выбирает по себе. Или быть насилуемым молча или периодически вскрикивать и звать на помощь. Результат, скорее всего, будет один. Опыт показывает, что наши вскрики никто не услышит. А если и услышит, то не спасет. Да и насильников этот жалкий протест нисколько не встревожит. Но все же… а вдруг? Ведь, если молчать, ничего не изменится стопроцентно. А так есть, хоть иллюзорный, но шанс.
Гордый не приход к месту имения вовсе не означает, что имения не будет. Оно будет. Больше того, оно есть, независимо от места. Каждый день и каждую минуту. Просто многие так с этим свыклись, что не замечают, как их имеют. А кто-то и вовсе, расслабился и получает от этого процесса удовольствие.
Есть ведь разное отношение к насилию. Мы в школе проходили «Хижину дяди Тома» и твердо знали, как страшно страдали чернокожие рабы под гнетом мерзких белых плантаторов. А в «Унесенных ветром» нам, наоборот, показали, сколь счастливы были негры служить своим добрым, славным хозяевам. Или помните, как старый чеховский Фирс называл отмену крепостного права несчастьем? Не помните? Одну секунду:
Фирс: Перед несчастьем тоже было: и сова кричала, и самовар гудел бесперечь.
Гаев: Перед каким несчастьем?
Фирс: Перед волей.
Среди нас всегда найдется много таких, для кого воля хуже пожара. Что с ней, с заразой, делать? В грустной сказке Гаршина Attalea princeps рассказывается о пальме, которая росла в закрытом ботаническом саду и страстно хотела наружу. И ведь пробила, бедолога, потолок. А там ветер, холод и дрянь. Так что, зачем? Ведь можно вступить в партию и попасть в верхний гарем. А можно даже принять такую позу, что господин назовет тебя любимой женой. Вот же они – эти любимые жены – шумят в телевизоре, резвятся в Думе, прогибаются в горсовете и руководят министерствами. В принципе, их тоже насилуют, но им кажется, что их насилуют по любви. А это же совсем другое дело.
А разве не насилуют военных и полицейских? Этих-то имеют с особым цинизмом и сладострастием. Нам-то хоть возле урны можно плюнуть насильникам в хари, а эти как бы мужчины даже там должны стонать от радости и кричать: «Я-я! Дастиш фантастиш!». Разве не насилуют членов этой их несчастной партии, которым даже на домашнем компьютере запрещено высказывать свое личное мнение. Никаких лайков в соцсетях. Невинное сердечко под неправильным постом, и их с относительно мягкой койки переведут на скрипучую раскладушку. Пара сот человек весело и задорно имеют всю страну, и что мы выиграем, если хотя бы раз в пару лет не выкрикнем им свое «нет»?
Ведь дальше, скорее всего, будет только хуже. В СССР, правопреемницей которого называет себя нынешняя власть, запрещено было даже это. Нам запрещалось даже простое и бессмысленное несогласие. Да, сейчас от нашего нет тоже ничего не зависит, но мы хотя бы можем его сказать. И кто знает, вдруг по какой-то случайности, по какому-то недогляду или недоразумению наше нет что-то изменит. А намолчаться мы еще успеем. Боюсь, время то совсем не за горами.