Российские власти вслед за китайскими навязывают обществу дискурс «врача-героя», который «бесстрашно и самоотверженно», «на линии фронта», «днем и ночью» и т. д. и т. п. И наши сердобольные тетушки и дядюшки с высшими образованиями и умственным трудом за пазухой подхватывают эту госпропаганду и кипятком писают, пересказывая друг другу истории о насквозь мокрых от пота противоэпидемических костюмах; о невозможности врачей реанимационных бригад в течение восьми часов поесть, попить, сходить в туалет; о зараженных врачах, рисковавших своей жизнью во имя всеобщего здоровья, и т. п. Пересказывают, призывают помнить, благодарят врачей, кланяясь им в пол, и… продолжают вместе с начальством прикрывать безжалостную эксплуатацию наших медиков и неспособность медицинских и прочих чиновников даже при минимальной сегодня эпидемической нагрузке обеспечить врачам достойные, цивилизованные условия труда. А невозможность в течение восьми часов поесть, попить и сходить в туалет – это пытка, если кто не в курсе.
Почти любой «подвиг врача» в российском обороне от коронавируса – это результат чьего-то безразличия, халатности или организационной бездарности.
Если врач в клинических условиях заразился коронавирусом или тем более погиб от него – это никакой не подвиг, тут нечем восхищаться. Мы не на войне: чтобы спасать людей от коронавируса, бойцам не надо рисковать собственной жизнью. Это им даже противопоказано. Врачей надо просто хорошо обучать и обеспечивать. Вышедший из строя инфицированный врач – это брешь в эпидемической обороне, чье-то упущение, а не заслуга.
Клиническое инфицирование врача может произойти только по трем причинам: первая – врачу не обеспечили безопасных условий труда; вторая – врач стал жертвой переэксплуатации (чрезмерно устал, потерял бдительность, рассеялось внимание и т. п.); третья – врач сам проявил халатность и безответственность. Во всех трех случаях генеральная ответственность за случившееся ложится на руководителей учреждений и ведомств, так как именно они допускают первое, второе и третье.
У всего этого есть и другая очень важная сторона: врачи сами постоянно и на все соглашаются. Но их трудно не понять – им всякий раз делают предложения, от которых они не могут отказаться. Годы постоянных «бессмысленных и беспощадных» оптимизаций научили российских бюджетников невероятной скромности и производственной неприхотливости. Но и здесь есть свое «но»: рано или поздно отказывать и протестовать все равно придется учиться.
И в заключение. Это какая-то очень русская история. Нам всем очень нравится сравнивать эпидемию с войной, а на русской войне ради победы возможны любые жертвы. Во многих странах большое количество жертв на войне среди собственного населения – это большая проблема, а в России – предмет гордости. И на войне против коронавируса вон какие трудности, лишения и опасности переносят наши врачи – вот какие они молодцы, и мы вместе с ними.
Но война – это прежде всего хорошо организованный производственный процесс, где от качества решений, ресурсов и логистики увеличивается или уменьшается число жертв. Много жертв – хреновое качество решений, ресурсов и логистики. При эпидемии точно так же. Жертв от эпидемии у нас пока (или вообще), слава богу, мало. Главное, чтобы потом большое начальство врачей добрым словом помянуло и люди пожалели.