До Чутановки от города Кирсанова проселками километров шесть будет, а для молодого репортера семь верст не крюк, поэтому при хорошей погоде я добирался до центральной усадьбы колхоза «Боевой Октябрь» за час. Редакционный газик на время уборки находился в полном владении редактора, которого райком партии назначил уполномоченным в какое-то захудалое хозяйство, и репортеру приходилось надеяться либо на попутки, либо на собственные ноги.
Михаил Михайлович Новиков, председатель колхоза «Боевой Октябрь», куда и я направлялся ранним июльским утром 1973 года, предложил мне оформить колхозную доску почета. В статье расходов колхоза отдельной статьей предусматривались затраты на наглядную агитацию, и если эти деньги колхоз не израсходует, то на следующий год статью урежут. Идея понравилась, и я сделал встречное предложение – оформить доску не унылыми паспортными фотографиями победителей колхозного социалистического соревнования, а живыми жанровыми снимками. Скажем, старейший механизатор сидит на завалинке с внуком, а не тупо смотрит в объектив фотокамеры, обряженный в галстук, который он отродясь не носил. Новиков мое ноу-хау встретил недоверчиво, но я был красноречив, и он махнул рукой. Но предупредил, что трудовое соглашение сочиним только после того, как он увидит фотографии.
Гонялся за победителями соцсоревнования по всей Чутановке дня три. Одних дома заставал, других на полевых станах, на фермах. Фотографии размером 18х24 через несколько дней предъявил председателю вместе с эскизом доски почета. Новиков недоверчиво перебрал их, в целом остался доволен, хотя обратил внимание на некоторую небритость механизаторов и смешливость доярок. Когда он спросил, во сколько обойдется колхозу эта красота, я, набравшись наглости, определил свое дизайнерское творчество в 120 рублей. Годится, ответил он, пишем трудовое соглашение на 240 рублей. И пояснил, что свои 120 я получу, а остальные пойдут на непредвиденные расходы. «Ты думаешь, уполномоченных из райкома и проверяющих я пою из своего кармана? Нет уж, для этого у меня есть отдельная статья расходов, и контролирует ее мой бухгалтер!» И Новиков рассказал мне, как он пополняет эту статью. Скажем, засеял он поле подсолнечником, но в отчетности площадь посевов указывает на 3–4 гектара меньше, и урожай с них в отчетность не попадает. На маслобойне семена обменивается на готовое подсолнечное масло, реализуется оно через сельмаг, а деньги попадают в черную колхозную кассу. «Районное начальство знает об этом, и ценит тех председателей, кто не зарывается и аккуратно оформляет такого рода махинации.
Михалыч своим положением не злоупотреблял, но в оценке состояния отечественного сельского хозяйства позволял себе некоторое диссиденство. «А вот скажи мне, Михалыч, вопрошал я, отчего в магазинах гречка дефицит, а на полевых станах ты кормишь механизаторов исключительно гречкой, а не рисом, который в торговле не переводится?» «А потому, отвечал Михалыч, что здесь мы имеем дело с очередной загогулиной советской власти, дай бог ей здоровья. Рис в наших краях не растет, а гречка запросто, поэтому я выкраиваю несколько гектаров, чтобы сеять гречку для колхозных нужд. А она по своей природе настолько стервозная, что хоть тресни, а больше восьми центнеров с гектара не дает, а в отчетность попадает вместе с другими крупяными, которые дают по 20 центнеров по той же закупочной цене. Вот колхозы всеми способами от гречихи и отбояриваются. Решить эту хренотень можно просто: выделить гречиху в отдельную строку и поднять закупочные цены на нее до уровня, чтобы выращивать ее было выгодно. Само собой, придется поднять и розничные цены, что для советской власти, дай бог ей здоровья, хуже гангрены».
Чутановка располагалась в пойме реки Вороны и пахотные земли частично захватывали пологие склоны реки. Иногда, сидя на берегу Вороны, Михалыч мечтал: «Дали бы мне волю, я бы здесь овощи выращивал, теплицы бы построил… Свежими огурцами-помидорами всю область завалил бы… Но с меня спрашивают за хлеб и молоко, а овощи так – побочный продукт…»