Социализм и государственный капитализм

Очень рекомендую прочитать данную работу:

Председатель Исполкома Съезд граждан СССР, кандидат философских наук Татьяна Хабарова

Cсылка на источник Социализм и государственный капитализм в конце материала

НА ПЕРВЫЙ, поверхностный взгляд — это практически одно и то же, чем и объясняется идейно-теоретическая «напряженность», возникшая вокруг данной проблемы в последнее время. И здесь, и там собственность на основные средства производства — в руках государства.

В чем же разница? Самый общий ответ гласит: разница заключается, — прежде всего, — в том, какова классовая природа государства, которое держит в своих руках средства производства.

Но это ответ пока еще весьма абстрактный. Надо более конкретно разобраться, как именно государство (в роли собственника средств производства) проявляет или реализует свою классовую сущность в сфере экономических отношений.

Средства производства сами по себе ни для кого особого интереса не представляют. Однако, кто ими владеет, тому принадлежит львиная доля создаваемого в общественном производстве дохода. Вот это важнее всего, и этот момент нужно постоянно учитывать: что любая форма собственности работает всегда только «в паре» с соответствующим механизмом аккумуляции и распределения дохода.

Но отношения, которые «заведуют» в экономике формированием и распределением дохода, это и есть рыночные (или товарно-денежные, стоимостные) отношения, группирующиеся вокруг закона стоимости. Ведь никакого дохода от производственной деятельности нельзя получить, покуда изготовленный товар не продан на рынке.

Как же выполняют товарно-денежные отношения эту свою экономическую и в то же время классовую функцию: направлять образующийся доход строго в руки собственнику средств производства? Если присмотреться внимательней, то нетрудно заметить: доход всегда «упакован» в экономическом процессе так, что реально извлечь его и воспользоваться им может только тот, кому принадлежит решающий для данных конкретно-исторических условий производственный фактор (комплекс средств производства).

Так, при феодальном строе практически весь вырабатываемый в обществе доход поступает, в конечном итоге, собственникам земли. При этом доход принимает специфическую конкретно-историческую форму феодальной ренты. В буржуазном обществе доход поступает владельцам обращенных в частную собственность материально-технических средств и принимает форму прибыли на капитал. Типично капиталистический закон «средней нормы прибыли» не действует в рамках феодального строя, точно так же, как при капитализме доход не может извлекаться в форме феодальной ренты, то есть барщины и оброка.

Механизм формирования и распределения дохода (механизм «рынка», или, как мы ее нередко называем, «модификация закона стоимости») играет в экономике не меньшую роль, чем сам по себе тип собственности на средства производства. При определенном типе «рынка» не имеет существенного значения, является ли собственник средств производства индивидуальным или коллективным, ассоциированным.

Так, средневековые монастыри в ряде стран представляли собой своего рода коллективных феодалов. Своеобразным «ассоциированным феодалом» зачастую выступало крепостническое государство, располагавшее, — как, например, в России, — особыми «государственными» крестьянами и землей. Надеемся, всякому понятно, — оттого, что эти крестьяне принадлежали государству, а не феодалу-«одиночке», и здесь имел место известный вид государственной собственности, от всего этого никакого «социализма» еще не возникало. Совершенно неправильно связывать государственную собственность на средства производства преимущественно (или даже исключительно) с социализмом. Нельзя во всякой государственной собственности видеть зачатки социализма — или, напротив, отрицать и смазывать специфику социализма на том основании, что, мол, государственная собственность присуща и другим формациям.

Ситуацию, аналогичную разобранной, мы можем проследить и для капиталистического уклада. Если сохраняется механизм формирования и распределения дохода «пропорционально вложенному капиталу», по принципу «прибыли на капитал», то, опять-таки, безразлично, — имеем ли мы «на другом конце» этой связки индивидуального или коллективного капиталиста. И тут точно так же капиталист может быть ассоциированным, то есть в качестве собственника средств производства может выступать буржуазное государство. Но, — подчеркиваем, — и тут не возникает никакого «социализма», как не являлась «социалистической» государственная собственность на землю и крестьян в петровской или екатерининской России.

Итак, что же такое государственный капитализм?

Государственный капитализм, это собственность государства на средства производства при условии, что в экономике действуют законы капиталистического прибыле- и ценообразования, то есть доход формируется и извлекается по схеме «прибыли на капитал», пропорционально величине вложенного капитала. Или, еще можно сказать так: при условии, что в данном обществе закон стоимости действует в его капиталистической модификации.

Вы сами теперь без особых затруднений можете сформулировать определение, например, «государственного феодализма»: это собственность государства на основные предпосылки производства при условии, что доход в обществе консолидируется и извлекается по принципу феодальной ренты.

А как в этом плане обстоит дело с социализмом?

Социализм — это собственность государства на основные средства производства при условии, что закон стоимости действует в его специфической социалистической модификации, то есть доход аккумулируется и извлекается пропорционально не капиталу, а живому труду, право на труд является одной из главных конституционных гарантий гражданина, полностью ликвидирована безработица.

Можно записать еще короче:

государственный капитализм — это собственность государства на средства производства, когда формирование и распределение дохода в обществе идет по капиталу,

а социализм — это государственная собственность на средства производства, когда формирование и распределение дохода идет по труду.

В ПРЕДЫДУЩИХ наших материалах мы неоднократно рассматривали вопрос о социалистической модификации закона стоимости, то есть о механизме доходообразования пропорционально живому труду. Было установлено, что наиболее отчетливым конкретно-историческим приближением к социалистической модификации стоимости выступила «двухмасштабная система цен», сложившаяся и функционировавшая в народном хозяйстве СССР в период с конца 30-х до второй половины 50-х годов. В настоящей работе мы эту проблему вновь подробно разбирать не будем, задержимся только на некоторых основополагающих моментах.

Каким образом в двухмасштабной системе цен достигалась «перекачка» решающей части общественного дохода в карман именно трудящемуся человеку, рядовому представителю трудящейся массы?

Это достигалось, прежде всего, через механизм регулярного и существенного снижения розничных цен на основные продукты питания и промышленные товары народного потребления. Это достигалось также через приоритетное, а не «остаточное» направление госбюджетных средств на финансирование социальных нужд, в первую очередь народного образования и здравоохранения.

В свою очередь, систематическое понижение розничных цен делалось возможным потому, что по всей общественно-технологической цепочке проводилась твердая установка на снижение себестоимости продукции. Не допускалось извлечение прибыли в сколь-либо существенных размерах через цены общественно-промежуточного продукта (то есть, практически всей продукции производственно-технического назначения). Норма рентабельности в оптовых ценах предприятий была, по общему правилу, низкая (порядка нескольких процентов к себестоимости) и примерно одинаковая по всему народному хозяйству, по всей номенклатуре изделий. Низкая и достаточно жестко фиксированная норма рентабельности в цене, общий «себестоимостный» характер цен на техническую продукцию гасили у производителя интерес к манипуляциям с ценами, поскольку таким путём нельзя было заметно «улучшить» отчетные показатели.

Основной объем общественного дохода формировался на потребительском рынке, в ценах на потребительские товары, принимая здесь вид централизованного чистого дохода государства («налога с оборота»). Поскольку товары широкого потребления представляют собой не что иное, как средства воспроизводства рабочей силы, призванные компенсировать ее затраты и обеспечить ее развитие, то и получалось, что общественный доход формируется, — фактически, — «по труду», пропорционально существующей в обществе на сей день «раскладке» затрат живого труда.

Мощный слой налога с оборота в потребительских ценах позволял государству уверенно и целенаправленно маневрировать, проводить свою классовую социальную политику: удешевлять для потребителя в первую очередь те товары, которые определяют жизненный уровень масс. Снижение цен проводилось за счёт части централизованного чистого дохода государства, которая именно в такой специфической форме передавалась населению.

Суммируя, можно сказать, что в эпоху действия двухмасштабной ценовой системы государственная собственность у нас сочеталась с социалистической «трудовой» модификацией стоимости, то есть в стране имел место социализм в его основополагающих базисных очертаниях, пусть и в «неотшлифованном» ещё виде. (Совершенно неправ, кстати, в данном отношении С. Губанов, характеризуя в своих «Предложениях к проекту Платформы КПСС» существовавший у нас в ту пору строй как «государственный капитализм».)

Картина коренным образом изменилась (в худшую сторону) в итоге «хозяйственной реформы» 1965-1967 годов. Но дело тут не в том, что реформа, якобы, санкционировала «политику увеличения прибыли». Прибыль — это есть, в сущности, доход, а без дохода, без превышения результатов хозяйствования над затратами никакое производство, ни капиталистическое, ни социалистическое функционировать не может. Доход — в форме централизованного чистого дохода государства плюс отчисления от прибылей предприятий — извлекался, естественно, и «при Сталине», при двухмасштабной системе цен, причем общество также было заинтересовано в его увеличении, а отнюдь не в уменьшении.

Суть проблемы в другом. При «сталинском социализме» общественный доход аккумулировался, — как мы только что лишний раз удостоверились, — в явственной пропорции к общественным затратам живого труда. Это-то и делало нашу тогдашнюю государственную собственность на средства производства подлинно социалистической. В процессе же «экономической реформы» 1965 года ввели не «политику увеличения прибыли», а изменили принцип доходообразования (прибылеообразования). Двухмасштабная система цен была сломана, исчезло характерное для нее размежевание на цены потребительского рынка и цены «производительские». Доход повсюду стали формировать по типу капиталистической «прибыли на капитал», — пропорционально стоимости производственных основных фондов и материальных оборотных средств, то есть, — по существу, — пропорционально стоимости не трудовых, а материальных затрат.

Социалистическая государственная собственность на средства производства оказалась, в результате, соединена с некоей уродливой «псевдокапиталистической» модификацией товарно-денежных отношений. Возникшее «гибридное» устройство резко отклонилось от социализма в сторону государственного капитализма. Социалистическому строительству как таковому был положен конец (предпосылки к этому закладывались еще в 50-е годы), началось постепенное перерождение, а впоследствии и открытый демонтаж созданных социалистических структур в экономике и политике на буржуазный лад. Именно пагубный, всецело регрессивный процесс перерождения социалистической общественной собственности в некое поистине ублюдочное подобие собственности государственно-капиталистической и привел нас сначала к застою, затем к глубочайшему и опаснейшему за всю историю нашей страны контрреволюционному кризису (развернувшемуся под флагом «перестройки»).

ТАКИМ ОБРАЗОМ, «государственный капитализм» в СССР существовал, — во-первых, — в определенной мере в период НЭПа, причем это был не просто «частник под контролем государства», но и практически вся тогдашняя промышленность являлась «государственно-капиталистической». Ведь в то время социалистическая модификация закона стоимости еще не сложилась. Тресты, — как основная форма управления производством при НЭПе, — имели широкие права в области реализации готовой продукции, снабжения, а вместе со всем этим и ценообразования. В этих условиях, — естественно, — механизм товарно-денежных отношений стихийно действовал на прежний, капиталистический лад, шло формирование и распределение прибыли по величине авансированного капитала. Оплата труда тяготела к рыночной стоимости рабочей силы как товара, и весь этот «комплект» логично дополнялся безработицей, чему сегодня кое-кто склонен «не придавать особого значения».

Затем, в период «сталинских пятилеток», социалистическая модификация отношения стоимости (то есть, общая конструкция «социалистического рынка») была, — как мы уже множество раз повторяли, — теоретически и практически найдена. Поэтому наш общественно-экономический уклад в ту эпоху никаким «государственным капитализмом» не являлся, на рубеже 40-х — 50-х годов его вполне можно было характеризовать как «построенный в основном социализм». С середины 50-х годов началось упорное расшатывание и коверканье этого социалистического уклада, а в ходе реформы 1965-1967 годов свершилось «второе пришествие» государственного капитализма. Это произошло в результате, как уже было объяснено, замены социалистической модификации стоимости на «псевдокапиталистическую» (или скрыто капиталистическую), принципа формирования дохода «пропорционально общественным затратам живого труда» на принцип доходообразования «пропорционально стоимости производственных фондов», то есть практически по аналогии с «прибылью на капитал». С тех пор на протяжении четверти века нашу экономику изнутри «гложет» тяжелейший структурный, базисный дисбаланс: социалистический способ производства, вместо того чтобы нормально развиваться в направлении к коммунизму, вынужден мучительно противоборствовать с насильственно «вколоченным» в экономическую целостность скрыто-капиталистическим способом распределения.

Вот отсюда и потянулись все наши беды, — но вовсе не от выдуманной «командно-административной системы», которой у нас при социализме не было, а была естественная для социалистического строя система централизованного планового территориально-отраслевого руководства народным хозяйством. Кстати, — как в наших материалах тоже неоднократно отмечалось, – все до единого негативные явления, которые душат советскую экономику сегодня, имеют точную датировку своего возникновения, и эти даты, также все до единой, приходятся не на «сталинские» времена, а на вторую половину 50-х годов и позже.

Так, со второй половины 50-х годов началось общее долговременное «выполаживание» кривых нашего экономического роста — процесс, который мы по сей день остановить не можем.

Смотрим В.Трапезников. Управление и научно-технический прогресс. «Правда» от 7 мая 1982 года, стр.2 /курсив мой — Татьяна Хабарова /:

«…переход в 1957 году от отраслевой системы управления к территориальной (совнархозы) повлек за собой разрыв многих хозяйственных связей, размельчение производственных комплексов. В результате уже в 1958 году резко ухудшились показатели национального дохода, фондоотдачи и темпов научно-технического прогресса. Возвращение в 1965 году к отраслевой системе привело в 1966 году к перелому в лучшую сторону. Однако достичь темпов, наблюдавшихся до 1958 года, не удалось из-за трудностей восстановления нарушенных экономических связей…»

«…после 1958 года темпы начали снижаться и к 1980 году уменьшились в три раза».

«Стало обычным невыполнение планов создания новой техники. …при росте фондовооруженности произошло снижение фондоотдачи. С 1958 по 1980 год она упала с 0,48 до 0,31. Отдача новых фондов в 1958 году была 0,52, в 1980 году стала 0,16. Следовательно, если в 1958 году приращение производственных фондов на один рубль давало 52 копейки прироста национального дохода, то в 1980-м — лишь 16 копеек».

Ср. В.Куликов. Взаимосвязь производительных сил и производственных отношений социализма. «Вопросы экономики», 1986, №9, страница130:

«Темпы роста экономики не просто снизились, но и достигли в начале 80-х годов критически неблагоприятного уровня. К указанному времени повышение реальных доходов населения фактически приостановилось, а позиции СССР в экономическом соревновании с США, в течение ряда лет не улучшавшиеся, по некоторым параметрам даже ухудшились».

Ср. Д.А. Смолдырев. Роль стоимостных форм в развитии социалистической экономики. Москва, «Мысль», 1980, страница 247:

«До 1940 года в нашей экономике рост национального дохода опережал рост основных производственных фондов. В течение 40-х — 50-х годов, до 1956-1958 годов, фондоотдача росла устойчиво, а в 1959-1965 годах фондоотдача стала падать».

Ср. П.Н. Федосеев. Теоретические проблемы социально-экономического развития советского общества на современном этапе. «Вопросы философии», 1980, №2, страница 6:

«Снижение темпов прироста национального дохода происходит одновременно с неуклонным и притом значительным возрастанием объема используемых в народном хозяйстве основных производственных фондов и материальных оборотных средств. Так, если соотношение прироста национального дохода и прироста основных производственных фондов в период восьмой пятилетки было примерно 1:2, то в девятой — 1:3,4, а в первые годы десятой — уже 1:4,2. Это показывает, как снижается фондоотдача».

В свою очередь, хроническое снижение фондоотдачи — это синоним затратного характера экономической деятельности. Окончательное закрепление в нашем народном хозяйстве затратного «механизма» произошло, опять-таки, как результат реформы 1965 года, когда схемы прибылеобразования оказались переориентированы «с живого труда на капитал», с величины общественных затрат рабочей силы на величину вовлечённых в производство материальных средств. В условиях отсутствия конкуренции капиталовложений это не могло не привести к тому, что наиболее «прибыльными» стали те виды работ и изделий, которые позволяли израсходовать побольше овеществлённого труда. (Здесь можно наглядно наблюдать, как бесспорное и крупнейшее преимущество социалистической экономики — планомерность инвестиционного процесса, — будучи «смонтировано» с чуждой, не органичной социализму модификацией стоимости, из достоинства превратилось в «недостаток». Между прочим, таково же происхождение и всех остальных «недостатков» социалистической организации хозяйства, вокруг которых подняли нынче шум экономисты-«рыночники»: это безусловные и огромные «плюсы» социализма, которые не могут в должной мере проявить себя единственно потому, что загнаны в одну упряжку с не соответствующей им конструкцией товарно-денежных отношений.)

Из-за того, — далее, — что в 1965-1967 годах «продырявили» существовавшую при двухмасштабной системе жесткую структурную перегородку между потребительскими и производительскими ценами (между «трудовыми» и «счётными» деньгами, по терминологии В.М. Якушева), началась гибельная для социалистического хозяйствования перекачка безналичных денежных средств в наличные, нарушилось соответствие между денежной массой на руках у населения и объёмом поставляемых на рынок товарных благ. Стала стремительно разрастаться товарно-денежная несбалансированность, а с нею вместе и инфляция. (Это, кстати, хорошо иллюстрируют расчеты Е.Т. Иванова по динамике денежных сбережений населения и товарных запасов, свидетельствующие, что с 1970 по 1985 год, например, вклады в сберкассы увеличились почти в 5 раз, тогда как производство товаров — лишь вдвое.) При двухмасштабной ценовой системе ничего подобного случиться не могло, поскольку государство предоставляло трудящемуся его ежегодный «дивиденд» в форме снижения цен на реально выпущенные в продажу товары, а не в виде «неотоваренных», инфляционных денежных сумм.

Плоды брежневско-косыгинской «хозяйственной реформы», — далее, — исчерпывающе доказывают всю несостоятельность упований на отдельно, обособленно взятое предприятие (или какой-то «блок» предприятий) как на самодовлеющую и «решающую все вопросы» структурную единицу общественно-производственного процесса. Все-таки выразителем классовых интересов трудящихся является, как ни верти, не предприятие, а социалистическое рабоче-крестьянское государство. Задача состоит в том, чтобы очистить социалистическую государственность от «бюрократических извращений» (В.И. Ленин), но вовсе не в том, чтобы выдумывать противовесы стратегическим функциям государственной власти в лице, например, «власти непосредственно трудовых коллективов». Это ни к чему хорошему, кроме разгула группового («коллективного») эгоизма, никогда не приводило и не приведет. Только государство может выступить надежным гарантом того, что в рамках всего экономического целого будет осуществляться именно общенародный, то есть классово-прогрессивный интерес.

Посмотрим с этой точки зрения на экономическое «реформаторство» 60-х годов.

Если раньше преобладающая часть общественного дохода формировалась в виде «централизованного чистого дохода государства» (так, в 1952 году ЦЧДГ составлял 69% доходов госбюджета), то в последующем доля ЦЧДГ в доходных поступлениях неуклонно снижалась, упав в 11-й пятилетке до менее чем четверти доходной части бюджета. (На 1986 год планировалось получить через ЦЧДГ 102,5 миллиарда рублей из 414,4 миллиарда рублей бюджетных доходов. См. «Известия» от 27 ноября 1985 года, страница 3.) В перспективе же предусматривалось вообще полностью заменить ЦЧДГ («налог с оборота») в структуре госбюджета отчислениями от прибыли и платой предприятий за производственные фонды.

Поскольку, — таким образом, — общественный доход стал в основном формироваться не государством на потребительском рынке, а предприятиями и (естественно!) министерствами непосредственно «у себя», то произошло, во-первых, — как уже отмечалось, — резкое возрастание «неотоваренных» денежных масс, а во-вторых, активное их скапливание в производственной сфере, причем тем «гуще», чем ближе к хозяйственно-управленческой верхушке.

Что приобрел от этого «перераспределения экономической власти» народ? Прежде всего, оскудение госбюджета и соответствующее свертывание социальных программ, перевод их на пресловутый «остаточный» принцип финансирования. Государственный бюджет очень скоро стал дефицитным. Именно стал, ибо ранее он таковым не был.

«…доходная часть государственного бюджета сократилась, — откровенно пояснил бывший председатель Госплана СССР Н.К. Байбаков в своем интервью «Вечерней Москве» в 1989 году, — средства ушли на фонды предприятий, а расходы остались за государством. Уже при подготовке плана на 1967 и 1968 годы… госбюджет свести без дефицита за счет текущих поступлений не удалось».

Итак, «приобретение номер один» — бюджетный дефицит.

«Приобретение номер два» — бурно пошло в рост явление, которое мы сегодня называем ведомственностью. Ведь для того, чтобы ведомства (министерства), не в меньшей мере крупные производственные объединения начали противопоставлять свои кастовые интересы общенародным, правильно понятым государственным, нужна была мощная экономическая база. Вот она-то и образовалась в послереформенный период, с передачей огромной части общественного дохода в непосредственное распоряжение производственных ячеек и их отраслевых штабов.

Но, возможно, предприятия и министерства потратили эти средства, — как вначале предполагалось, — на техническое перевооружение производства, на создание комфортабельных условий труда и быта для рабочих? Увы, ничего подобного не обнаруживается. Сейчас буквально стон стоит в нашей печати: чуть не все жалуются, что на производстве у них основные фонды, машины и оборудование работают на износ, на последнем пределе, не модернизировались по 20-25 и более лет. Да кто же вам, простите, не велел? Выходит, с чем оставили страну руганные-переруганные «сталинские наркомы», с тем и дотянули до сегодняшнего дня? Куда же делись все эти «нецентрализованные капвложения», «фонды развития производства» и прочее?

Ответ прост: ресурсы отвлечены «на сооружение непроизводственных объектов второстепенного значения», на содержание беспрецедентно размножившейся «промышленной» бюрократии и на амбициозное прожектерство, призванное как бы оправдать «необходимость» безбрежного приумножения бюрократических рядов. Достаточно сказать, что на начало 1989 года у нас численность управленческого персонала в производственной сфере, на предприятиях и в объединениях (даже без министерств!), составила свыше 13 миллионов человек, тогда как во всей прочей «командно-административной системе», включая советские и административные органы управления, было занято менее двух миллионов. Для сравнения заметим, что в системе одного лишь Министерства сельского хозяйства США насчитывается 110 тысяч работников. Причем, доля управленческого персонала предприятий в общей численности рабочих и служащих увеличилась с 10,5% в 1985 году до 11,2% в 1989 году, при росте абсолютного числа «производственных» управленцев за тот же период с 12,5 до 13,1 миллионов человек и при сокращении абсолютного числа рабочих и служащих на 1 миллион. Вот такими хорошими оказались предоставленные самим себе предприятия «борцами с бюрократизмом».

Самым разрушительным образом сказался «переход к госкапитализму» во второй половине 50-х — середине 60-х годов на положении дел в социалистическом сельском хозяйстве.

«…примерно до середины 50-х годов, — пишет известный советский экономист Л.И. Майзенберг, — развитие колхозного производства основывалось на материально-технической базе машинно-тракторных станций (МТС), выполнявших по заказам колхозов все основные работы, требующие применения машин. Производственные услуги МТС возмещались в форме натуральной оплаты. В этих условиях изменение оптовых цен на средства производства, предназначенные для сельского хозяйства, отражались не на себестоимости продукции колхозов, а на издержках и финансовых показателях деятельности МТС. …При таком положении любое, даже существенное изменение оптовых и закупочных цен отражалось не на уровне розничных цен, а на изменении размеров налога с оборота. Налог с оборота выступал в виде своеобразного амортизатора, погашающего изменение оптовых цен на средства производства и закупочных цен на сельскохозяйственное сырье.

Положение начинает радикально меняться со второй половины 50-х годов. После упразднения МТС сельскохозяйственная техника была передана колхозам. С этого времени оплата сельскохозяйственной техники, производимой государственной промышленностью, стала производиться за счет собственных доходов колхозов, а уровень и динамика цен на нее превратилась в важный фактор, определяющий себестоимость колхозной продукции».

Продажа сельскохозяйственной техники колхозам после ликвидации МТС вылилась для многих из них, — в полном соответствии с предупреждением И.В. Сталина, сделанном в 1952 году, — в своего рода финансовую и производственную катастрофу.

«…большинство хозяйств не имело ремонтной базы, соответствующих кадров, необходимых средств для приобретения новой техники. Все это отрицательно сказалось на развитии сельскохозяйственного производства». «…колхозы были вынуждены досрочно расплатиться за машины и другие средства труда, купленные у машинно-тракторных станций. Для многих колхозов это оказалось обременительным. В результате ухудшилось материально-техническое снабжение сельского хозяйства».

В дальнейшем приобретение селом техники пришлось хронически дотировать, — особенно после того, как реформа 1965-1967 годов сломала политику низких оптовых цен на средства производства и начался выпуск в массовом порядке дорогостоящих, материалоемких, но экономически малоэффективных машин. Образовался нерассасывающийся дотационный «волдырь», которого нормальный, так сказать, советский колхозный строй (в дохрущевскую эпоху) не знал. Чтобы в этих условиях обеспечить аграрному сектору хотя бы видимость рентабельности, пришлось многократно повышать закупочные цены на сельскохозяйственную продукцию. «Шквал» непрерывных повышений оптовых цен на технику привел к фактически неконтролируемому росту себестоимости продуктов сельского хозяйства, к возникновению и закреплению второго дотационного «волдыря» – на стыке закупочных цен с розничными, где закупочные цены по ряду позиций «перехлестнули» розничные, подчас до нескольких раз. Но ведь и этого не было у нас «при социализме», все эти пагубные явления, приведшие к дотационному «опрокидыванию» экономики, — плоды скрытой капитализации народного хозяйства СССР, сталкивания его на государственно-капиталистические рельсы в 50-х — 60-х годах!

ПЕРЕЧЕНЬ разнообразных вредоносных последствий более чем тридцатилетней «государственно-капиталистической эрозии» нашего народнохозяйственного организма можно еще продолжить, но общая картина, — как мы надеемся, — достаточно ясна. Сейчас надо дать ответ на главный вопрос: что делать?

В стратегическом плане ответ также ясен: необходимо прекратить глупое и предательское «разгосударствление», идущее вразрез с объективными мирохозяйственными тенденциями, остановить — немедленно! — «погром» государственной собственности на средства производства, но при этом соединить государственную собственность не с капиталистической модификацией закона стоимости, «свирепствующей» нынче в нашей экономике, а с модификацией социалистической, то есть возродить, в ее определяющих, сущностных чертах, двухмасштабную систему цен. Если угодно, это тоже можно трактовать как своеобразный «переход к рынку»: переход к нормальному, вытекающему из объективных закономерностей развития экономики социалистическому рынку, которого у нас три десятилетия, — действительно, — практически не существовало. На социалистическом рынке не являются товарами средства производства и рабочая сила, исключена безработица, гарантировано право на труд, «статусом» товара наделены в полной мере лишь предметы народного потребления.

За критериальную величину на социалистическом рынке, подобную норме прибыли при капитализме, берется уровень розничных цен на основные потребительские товары. Народнохозяйственный критерий эффективности — «лаг» ежегодного снижения основных розничных цен. Локальный критерий эффективности (для отдельного предприятия) — снижение себестоимости продукции, причём учитывается (и вознаграждается) прежде всего снижение себестоимости не «у себя», а «у соседа справа», то есть экономия затрат у потребителя. Проводится линия на последовательное и неуклонное снижение оптовых цен по всей продукции производственно-технического назначения, на базе снижения ее себестоимости. В оптовых ценах устанавливается низкая (порядка нескольких процентов к себестоимости) и единообразная по всему народному хозяйству норма рентабельности. Основная масса стоимости прибавочного продукта «выдавливается» на потребительский рынок и аккумулируется там в форме централизованного чистого дохода государства.

Разрывается порочное «замыкание» оплаты труда на стоимостной объем выпуска продукции. Труд оплачивается в зависимости от квалификации работника, сложности выполняемой работы и успешности выполнения планового задания (то есть в зависимости от места, реально занятого работником в социалистическом соревновании). Сверхплановая прибыль, полученная за счет дополнительного снижения себестоимости в результате внедрения научно-технических новшеств и усовершенствований, остается в распоряжении трудового коллектива. Финансирование крупных капиталовложений стратегического назначения осуществляется в централизованном порядке через государственный бюджет.

Рычагами подъема материального и культурного благосостояния трудящихся выступают рост денежной заработной платы, тесно увязанный с ростом производительности труда, регулярное существенное снижение опорных розничных цен, максимальное насыщение потребительского рынка, развитие общественных фондов потребления и постепенный перевод все большего круга жизненных благ в разряд предоставляемых бесплатно.

Автор материала: кандидат философских наук
Татьяна Хабарова

Москва, июль 1990 год

ссылка на источник Социализм и государственный капитализм

официальный сайт Съезд граждан СССР — www.cccp-kpss.su

 

Теги: КПСС Татьяна Хабарова социализм Съезд граждан СССР государственный капитализм