Известно, что в Советском Союзе налагались ограничения на переписку с осужденными: заключенный мог отправлять на волю ограниченное законом число писем. В Уголовно-исполнительном кодексе РФ эти ограничения сняты, хотя переписка по-прежнему на законном основании цензурируется сотрудниками ФСИН. Что именно подвергается цензуре, оговорено правовыми нормами, в частности в Правилах внутреннего распорядка исправительных учреждений. Однако на практике в этом вопросе значительную роль играет человеческий фактор: цензор зачеркивает фразы или вовсе не пропускает письмо, руководствуясь собственным пониманием установленных правил. Порой это доходит до абсурда.
В Facebook-сообществе гуманитарного проекта "Сказки для политзаключенных", который координирует Елена Эфрос из Санкт-Петербурга, этому можно найти немало примеров. Особенно часто вызывающие недоумение ограничения на переписку касаются политических заключенных. Так, цензура колонии ФКУ ИК-11 по Кировской области перестала пропускать распечатки из интернета художественных произведений и даже их пересказов гражданину Украинцы Роману Сущенко, осужденному в России по обвинению в шпионаже и признанному правозащитным центром "Мемориал" политическим заключенным.
По словам Елены Эфрос, в ИК-11 из писем стали изымать большие фрагменты, мотивируя это тем, что "содержание рассказа (пересказа), повести, романа и прочего допустимо только в печатных изданиях (книгах)". Между тем в правилах внутреннего распорядка ничего не говорится об изъятии из писем художественных текстов. Согласно этим правовым нормам, не допускаются только письма, "выполненные тайнописью, шифром, с применением других условностей или жаргона, а также носящие циничный характер, направленные на причинение вреда охраняемым законом правам государственных органов, общественных объединений и отдельных граждан, либо содержащие сведения, составляющие государственную, служебную тайну".
По информации еще одной участницы проекта "Сказки для политзаключенных" Елены Ильиной, имеются существенные затруднения в переписке с другим украинским политзаключенным — Николаем Карпюком. Он отбывает наказание в ФКУ Т-2 города Владимира ("Владимирском централе"). Тюремщики, мотивируя свои действия, нередко ссылаются на ст. 95 УИК РФ, регламентирующую приобретение и хранение осужденными литературы. Согласно этой статье, заключенные могут приобретать литературу через торговую сеть и подписываться на газеты и журналы за счет собственных средств через отделения почтовой связи. По этой причине некоторые сотрудники ФСИН предлагают тем, кто сочувствует сидельцам, воздержаться от передачи и пересылки им книг и периодических изданий. Либо предлагают пересылать их в соответствии с положениями УИК. Скажем, осужденный к пожизненному лишению свободы имеет право получать одну бандероль (в том числе с книгой) в год. В остальных случаях книги и периодические издания, распечатки из сети интернет, поступившие в письмах, бандеролях, посылках или передачах, по мысли ФСИН, подлежат изъятию, что, на мой взгляд, является очень вольной трактовкой ст. 85 УИК.
В ФКУ ИК-6 Оренбургской области ("Черный дельфин"), где удерживаются признанные "Мемориалом" политзаключенными Расул Кудаев, обвиненный в нападении на административные объекты в Нальчике в октябре 2005 года, и бывший сотрудник компании ЮКОС Алексей Пичугин, запрет на получение в письмах печатной продукции, касающийся всех без исключения сидельцев, действует уже год. Почти одновременно с появлением этой новации в "Черном дельфине" перестала работать очень удобная услуга "ФСИН-письмо" по электронной переписке с осужденными. Сначала на сайте сервиса появилось пояснение о том, что в ФКУ ИК-6 она была "приостановлена по решению администрации учреждения", а потом с этого интернет-ресурса вовсе исчезло какое-либо упоминание этой колонии. Ранее сотрудники "Черного дельфина" ничего не имели против пересылки печатных изданий, если они были оформлены и отправлены осужденному через "Почту России" как письма (а не как бандероли или как посылки).
Елена Эфрос выражает беспокойство в связи с тем, что эти ограничения, по ее наблюдениям, распространяются на все большее число колоний, прежде всего на те, в которых содержатся политзэки. Создается впечатление, что политическим узникам хотят запретить любую информацию в письмах, кроме личной, лишить их (а заодно и всех их соседей) пищи для ума.
Воспрепятствование переписке — действенный способ оказания психологического давления не только на политического заключенного, но и на любого осужденного. Письма очень нужны за решеткой, об этом рассказывают все, кто там побывал. Зачастую бумажные письма, в нашем мире мобильных телефонов и интернета ставшие устаревшим явлением, в местах заключения оказываются единственной ниточкой, связывающей человека с волей. И когда человек, лишенный свободы, перестает получать моральную поддержку извне, информацию о происходящем в мире, его гораздо легче убедить, что про него "все забыли", он "не прав", "никому не нужен" и тому подобное.
Переписка с осужденными — не только одно из самых очевидных гуманных действий, но и забота о будущем благополучии общества. Рано или поздно сиделец выходит во внешний мир, и то, в каком психологическом и интеллектуальном состоянии он получает свободу, зависит в том числе и от наличия или отсутствия возможности получать письма, читать. Прискорбно, когда сотрудники ФСИН этого не понимают.