Лет 10 назад я был в ярости. Я хотел устроить скандал, объявить бойкот, наплевав на внесенный взнос. Я вспоминал Бобби Фишера и восхищался его поступками: он боролся против пошлых шахматных бюрократов, за то, чтобы творчество шахматистов и равная честная борьба уважались!
И я столкнулся с этим же. И пусть я не юный великий шахматист, а неплохой любитель, я не должен мириться с неуважением. Как они смеют нарушать сам дух соревнования, где все равны и уважаемы. Как они смеют поставить таблички с именами участников только на первые десять столиков. А на остальных столах, где сражаются нетитулованные игроки, — табличек нет. Будто бы мы и не важны, будто бы зрителям мы заведомо неинтересны. Нет, это не мелочь! И то, что зрителей вовсе нет — не меняет дело. Дело не в зрителях, а в равенстве и уважении, за что мы и любим турниры.
Обдумывая справедливое возмездие организаторам этого безобразия, я вышел из зала. Вернулся, полный решимости что-то сделать, но еще не решив что именно — я заметил: таблички появились у каждого столика. Все стали равны и уважаемы, и ценимы.
«Понимают. Ну ладно...» — подумал я, и приступ ярости прошел, и, успокоившись, я понял, насколько он был нелеп.