Киров меня всегда удивляет. Прежде всего, он удивляет меня своим рельефом – очень не маленькими для обычного города холмами. Как приеду – так всякий раз и удивляюсь, будто ничего и не было между мной и Кировом раньше. Киров для меня – горный город, хоть и расположен, как и подавляющее большинство российских городов на равнине. Его холмы по-настоящему круты и высоки – они реальный фактор городской жизни, который приходится всерьёз учитывать, особенно, когда скользко (по слухам, после войны в Кирове даже от трамваев отказались, из-за того что они не могли подняться в гору по пробной ветке). Я побывал почти во всех более или менее крупных городах России – Киров по холмистости могу сравнить разве что с Владивостоком.
Но главные мои удивления всегда гнездились вокруг центральной, ещё советской кировской гостиницы – «Вятки». Первый раз я в неё попал 17 лет назад в начале апреля. Мы приехали в Киров почти всей Гражданской палатой на целую неделю со своего рода «активистскими гастролями». Окна моего номера выходили в парк и на парковый пруд. Каждое утро на берегу едва оттаявшего пруда собирались старушки в спортивных костюмах. Их было всегда четверо, и они делали утреннюю зарядку. Я всегда слишком рано уходил из номера, чтобы успеть быть свидетелем завершения их оздоровительных мероприятий. Судя по всему, в итоге приседаний, махов и наклонов они должны были раздеться до ситцевых купальников (именно «до ситцевых» - почему-то решил я) и войти в воду. Однажды я даже дождался самого начала раздевания, но опять должен был срочно уходить. Таким образом, каждый мой день в Кирове начинался с ощущения легкой неудовлетворенности – ежедневно один и тот же недосмотренный фильм. При этом я как наяву, в подробностях представлял себе картину их купания, и только позже сообразил, откуда взялась во мне эта живая картинка: как часто бывает – из телевизора.
Ежегодное омовение паломников-индусов в Ганге. Смуглые старческие тела – вид всегда сзади – медленно входят в воду. Косые борозды кожных складок на боках, дряблые плоские ягодицы, осторожные, прощупывающие дно, шаги (блин, это же мужчины). Руки вслед за ссутулившимися плечами опущены вниз. Вот пальцы коснулись воды, вот уже можно её зачерпнуть. Паломники плещут на себя водой, но не суетно, не бытово, а степенно, придавая смысл простым естественным движениям. Купание превращается в омовение.
В Кирове, конечно, всё должно было выглядеть иначе: при входе в воду плечи должны быть не опущены, а подняты вверх, почти прижаты к щекам, как бы до последнего оттягивая соприкосновение верхних частей тела с ледяной водой. Степенность была бы естественно заменена порывистыми, судорожными движениями в сопровождении вскриков-охов и, скорее всего, с резкими приседаниями в воду – чтобы самое неприятное, но важное, наконец, свершилось. Объединяло эти два образа, разве что, слово «омовение».
Как бы там ни было, но ничего подобного я тогда в Кирове так и не увидел, а образ, столь вероломно не увиденного, просто застрял в голове. Старушки те, наверное, уже умерли.
Потом дело было зимой. Пруд у гостиницы в центре города оказался обжит несколькими сотнями уток – крякв. Пруд на зиму полностью не замерзал по какой-то глубоко естественной, но не ведомой мне причине. То есть, вода у уток была, но чем они питались зимой, будучи в таком количестве - оставалось загадкой – глупой загадкой для несведущего в утиных делах человека.
В этот раз я оказался в гостинице «Вятка» в середине марта – пруд на месте, кряквы на месте. Но не они одни. Оказывается, парк и пруд обжили не только сотни уток, но и сотни ворон (почему я раньше их не замечал?). Всё началось утром.
Мне приходилось просыпаться под самый разный аккомпанемент: под грай ворон, под крики чаек, под попискивание стрижей, под чириканье воробьёв, под трещание дроздов, даже под трели поздних соловьёв. Но под одновременный ор сотен ворон и уток… это впечатлило. По громкости, интенсивности и непевучести звука этот ор мог сравниться только с гвалтом большой стаи серебристых чаек, охваченных пищевой лихорадкой. Но чайки никогда не раздражали меня своими криками, так же не раздражил меня и утренний утино-вороний скандал, даже умилил своей необычностью и какой-то сверхвитальностью. Эти сотни орущих, сидящих, летающих и перелетающих суетных тел прямо-таки излучали из себя демонстративную живучесть, некий варварский оптимизм на фоне снега, стылых деревьев, замёрзшего на три четверти пруда. Типа весна.
С тех пор вот живу мечтой: проснуться однажды где-нибудь в хорошей постели, с хорошим видом из окна и под дружные вопли ворон, уток и чаек скопом. В принципе это возможно.
Я рассказал кировским коллегам об утреннем концерте утковорон. На что тут же получил ответ: «Это ещё что, в том пруду, уже который год, черепахи живут и видимо даже зимуют». Стал разбираться. И в самом деле, в кировском интернете обнаружились фотографии и видеоролики с черепахами из «пруда около цирка» (местные пруд идентифицируют по цирку, а не по гостинице, как я, приезжий). Это пресноводные красноухие черепахи из Америки, к нам они попадают как домашние питомцы – их можно увидеть в любом зоомагазине. В городских прудах и озёрах они оказываются естественным для человеческих поселений образом: наскучили хозяевам – и добро пожаловать на волю (аква-террариум дома – хлопотливая вещь, тем более, черепах ни приласкать, ни погладить, а, значит, и привязаться труднее). Красноухие черепахи уже точно заселили несколько прудов и озёр в Подмосковье и в Латвии, а видели их на воле и под Петербургом, и в Самаре, и ещё где-то. Самым удивительным в этой истории является тот неоспоримый факт, что красноухие черепахи – животные теплолюбивые (впрочем, как и все водяные черепахи), их первоначальный ареал - южные штаты США и Центральная Америка. Там водоёмы не замерзают, а наши замерзают и ещё как. Красноухих черепах дома рекомендуют содержать при температуре 30 градусов, а температура воды зимой подо льдом в наших прудах всего 3-5 градусов. Как выживают эти черепахи у нас зимой, с помощью каких механизмов организма - никто толком не знает, но выживают. Их обнаруживают ранней весной выползающими погреться на освобождённый от снега берег. Вот и в кировском пруду считается, что они живут около 10 лет. Трудно предположить, что каждое лето подселяют новых.
Так вот обстоят дела в Кирове с утками, воронами и черепахами.
