Обвиняемые по нашумевшему делу «Нового величия»(*) Анна Павликова и Мария Дубовик остаются под домашним арестом — в середине января, напомню, Московский городской суд оставил в силе прежнее судебное решение в отношении меры пресечения. Не следует обманываться прилагательным «домашний», потому что главное в этом словосочетании все-таки слово «арест»: нет возможности в должном объеме получать медицинскую помощь, требующуюся из-за подорванного в СИЗО здоровья, нет возможности учиться и работать, нет возможности попросту располагать собой.
Инициаторы этого сфабрикованного уголовного дела, сотрудники ФСБ, сами создавшие эту организацию, сами вовлекшие в нее очень молодых ребят и сами же ее разоблачившие, на мой взгляд, — верные последователи Иосифа Сталина и его приспешников. Напрашивается параллель с делом Нины Луговской, арестованной в 1937 году и осужденной на пять лет за личный дневник примерно в том же возрасте, что и обвиняемые по делу «Нового величия»(*).
В этом же ряду, с моей точки зрения, стоит недавнее высказывание главы «Роскосмоса» Дмитрия Рогозина об арестованном по сомнительному обвинению в шпионаже физике Викторе Кудрявцеве. И чиновники не хотят обращать внимания на то, что Кудрявцев серьезно болен, что он — самый пожилой арестант московского СИЗО «Лефортово» (ученому 75 лет), что ранее петицию с требованием освободить сотрудника ЦНИИмаш (Центральный научно-исследовательский институт машиностроения) подписали 110 тысяч человек.
В самом конце 2018 года Владимир Путин своим указом помиловал пятерых заключенных. Изучим список тех, кому повезло: среди них нет ни одного из политзаключенных, об освобождении которых многократно просили президента российские правозащитники и российская общественность: ни обвиняемых по делу «Нового величия»(*), ни Кудрявцева, ни Олега Сенцова, выдержавшего многомесячную голодовку протеста, ни других граждан Украины, ни «мемориальцев» Юрия Дмитриева и Оюба Титиева, ни приговоренного к пожизненному заключению узника дела ЮКОСа, которого многие независимые наблюдатели называют заложником, Алексея Пичугина.
Безусловно, сам по себе акт помилования не может не приветствоваться, даже если президентское милосердие в очередной раз обошло политзэков — тех, кто по всем законам (и гуманизма, и юридическим) не должен бы вообще находиться за решеткой. Однако нельзя не заметить, что если раньше, особенно в бытность председателем Комиссии по помилованию при президенте России, а затем президентским советником по вопросам помилования Анатолия Приставкина, число помилованных заключенных превышало десяток тысяч в год, то теперь речь идет о считаных единицах. В 2017 году Путин помиловал четырех заключенных. В 2012-м — 17. При этом в местах лишения свободы в России остаются не только известные политзэки, но и безвестные тяжелобольные и умирающие, должный медицинский уход за которыми в пенитенциарной системе обеспечить невозможно. И они вынуждены через суды добиваться освобождения даже в тех случаях, когда их болезнь входит в перечень заболеваний, препятствующих отбыванию наказания.
Справедливости ради нужно заметить: действовавший ранее механизм помилования тоже не был идеальным, однако реальные шансы на свободу, на новую лучшую жизнь ежегодно имели десятки тысяч человек, обращавшихся в Комиссию. Тогда, при Борисе Ельцине, если так можно выразиться, существовала политическая воля на милосердие. При Путине такой воли нет.
О глубоком кризисе — по сути, об уничтожении института помилования — высококлассные специалисты-юристы говорят давно. Думаю, этот кризис еще масштабнее и глубже: он в жестокости, попрании не только права, но и морали, дискредитации России в глазах ее граждан и зарубежных партнеров. В нынешней ситуации, похоже, перестают работать даже элементарные соображения прагматизма. Ведь помилование политзэков могло бы стать для президента удобным способом поставить точку в «неудобных» уголовных делах. Однако милосердие, не говоря уже о признании ошибок, в коридорах российской власти, видимо, считается слабостью, хотя на самом деле это — добродетель сильного и мудрого.