Почти всю Псковскую область проехал, бывал в Пскове, Изборске, Печорах, Невеле, Острове, Великих Луках... И хотя в детстве я прочитал собрание сочинений Пушкина, стоявшее в родительской библиотеке (красненькое такое, о десяти томах), в Пушкинские горы меня не тянуло. Недавно узнал, что придётся-таки посетить сии места, потому как у Любимой командировка, а ехать одной ей скучно. В общем, подарок мне такой на день рождения для общего расширения кругозора. То есть – Пушгоры мне светили по-любому. Раз так, я решил совместить приятное с работой, и в начале недели общался с руководством гостиницы «Дружба»... Так случилось, что в этот же день меня пригласили на спектакль «Заповедник», по Довлатову, а «Дружба» упоминается в «Заповеднике»... В общем, прижатый стечением Пушкинских гор, Дружбы и Довлатова, отказаться я не имел права. Так я попал на моноспектакль Андрея Емельянова-Питерского, ибо в Москве есть Андрей Емельянов-Московский. Моноспектакль по «Заповеднику», где множество действующих лиц, интересен сам по себе: это же чудная режиссёрская забава, если подопытный лицедей хороший мим. Спектакль был назначен на 13-ой Васильевского, в Артмузе, в «Театральной долине».
Где при входе висят прикольные люстры.)
Строго сказать, это не театр, а площадка. Здесь нет привычного театрального фойе, буфета и коньяка: зрители терпеливо ожидают открытия зала в узеньком длинном коридорчике, в конце которого расположен гардеробчик. Когда количество зрителей превысило размеры коридора, зал открылся. Кстати, совет будущим посетителям «Театральной долины»: приходите пораньше, раздевайтесь в гардеробе и оставайтесь около него: толкучка вокруг вас будет вознаграждена лучшими местами в первых рядах. Я толпы не люблю, потому получил место на галёрке, что меня вполне устроило: хотелось фотографировать, но яркость моего экрана наверняка мешала бы зрителям. Лучшее место для наблюдателя.)
Интересный нюанс: билет стоит 100 рублей. Свободных мест в зале не было – притащили добавочные стулья. По прикидкам зал вмещает около 180 человек. Учитывая обычно большую долю «своих» бесплатников, стоимость аренды зала, зарплаты режиссёру, актёру, звукорежиссёру, осветителю и администратору, будет хорошо, если всей компании хватит на приличный ужин. По сравнению с «официальными» театрами – билет не стоит ничего и напоминает благотворительность как со стороны зрителей, поддерживающих вечно нищих актёров, так и со стороны актёров, играющих, можно сказать, бесплатно. В общем – все довольны.
Администратор попросила выключить телефоны, объявила начало спектакля, и растворилась во тьме. На сцене – Довлатов: «Заповедник» – текст автобиографичный. Естественно, на стене – Пушкин, потому что Пушкинские горы. Где-то в начале, по приезду в Пушгоры, Довлатов в лице Емельяненко поминает гостиницу «Дружба», которая привела меня в этот зал.
Довлатовские тексты просты, шутки и цитаты лаконичны и ёмки... Как раз где-то в этой сцене звучит довлатовское: «Я давно заметил, что на этот вопрос люди реагируют с излишней горячностью. Задайте человеку вопрос: «Бывают ли у тебя запои?» — и человек спокойно ответит — нет. А может быть, охотно согласится. Зато вопрос «Ты спал?» большинство переживает чуть ли не как оскорбление. Как попытку уличить человека в злодействе…»
Кстати, Емельяненко в этом спектакле играет 8 ролей. Интересно смотреть, как пустое пространство сцены, увенчанное Пушкиным, стулом и бутылками, постепенно обрастает предметами, появляющимися из-за стены... Телефон, транзистор, разбросанные листы бумаги, верёвка с бельём... Хаос постепенно нарастает, что подчёркивает трагическую сторону довлатовской истории: пьющий непризнанный писатель, удивлённо обнаруживший себя в роли экскурсовода.
Надо сказать, что актёрское мастерство Емельяненко вполне себе на уровне: удерживать полтора часа внимание зала в полном одиночестве – надо иметь не только характер, но и опыт. Полтора часа движения – статичные сцены очень редки, но каждая беготня, жест, поза – всё продумано, вполне внятно очерчивает характеры персонажей «Заповедника» и, в общем-то, показывает режиссёра, рука которого видна на фото.
Емельяненко постоянно перевоплощается. Здесь он уже не Довлатов, а Михал Иваныч, у которого писатель снимает комнату... «Соседняя комната выглядела ещё безобразнее. Середина потолка угрожающе нависала. Две металлические кровати были завалены тряпьём и смердящими овчинами. Повсюду белели окурки и яичная скорлупа. Откровенно говоря, я немного растерялся. Сказать бы честно: «Мне это не подходит…» Но, очевидно, я всё-таки интеллигент. И я произнёс нечто лирическое:
— Окна выходят на юг?
— На самый, самый юг, — поддакнул Толик. За окном я увидел полуразрушенную баню.
— Главное, — сказал я, — вход отдельный.
— Ход отдельный, — согласился Михал Иваныч, — только заколоченный.
— А, — говорю, — жаль.
— Эйн момент, — сказал хозяин, разбежался и вышиб дверь ногой.»
Даже жалко, что в сценарии не предусмотрены следующие слова этого персонажа: «Эт сидор бозна где… Пятёрку утром хва и знато бысь в гадюшник… Аванс мой тыка што на дипоненте… Кого же еньть завязывать?.. Без пользы тыка… И душа не взо́йде…»
Мне всегда импонировал здоровый цинизм Довлатова, с помощью которого он живописует комизм музейного мирка, сложившегося вокруг культа Пушкина... «В каждом из местных научных работников заявляла о себе его характерная черточка. Кто-то стягивал на груди фантастических размеров цыганскую шаль. У кого-то болталась за плечами изысканная соломенная шляпа. Кому-то достался нелепый веер из перьев. <...> Все служители пушкинского культа были на удивление ревнивы. Пушкин был их коллективной собственностью, их обожаемым возлюбленным, их нежно лелеемым детищем. Всякое посягательство на эту личную святыню их раздражало. Они спешили убедиться в моем невежестве, цинизме и корыстолюбии.» Тот, кто знает мир музеев изнутри, не может не отметить точность довлатовских налюдений.
Техническое решение с открывающимися окошками позволяет отлично обыграть довлатовское: «Как близка, заметьте, интонация Пушкина лирике Сергея Есенина! Как органично реализуются в поэтике Есенина…»
Постепенно в «Заповедник» приводит нас к семейной драме писателя, связанной с отъездом жены и дочери за границу...
«Одиннадцать дней я пьянствовал в запертой квартире. <…> На одиннадцатые сутки у меня появились галлюцинации. Это были не черти, а примитивные кошки. Белые и серые, несколько штук. Затем на меня пролился дождь из червячков. На животе образовались розовые пятна. Кожа на ладонях стала шелушиться. Выпивка кончилась. Деньги кончились. Передвигаться и действовать не было сил. Что мне оставалось делать? Лечь в постель, укрыться с головой и ждать. Рано или поздно все это должно было кончиться. Сердце у меня здоровое. Ведь протащило же оно меня через сотню запоев.»
«– Мы ещё встретимся?
– Да… Если ты нас любишь…
Я даже не спросил – где мы встретимся? Это не имело значения. Может быть, в раю. Потому что рай — это и есть место встречи. И больше ничего. Камера общего типа, где можно встретить близкого человека…»
Когда актёр ушёл, а свет погас, зал сидел в ожидании, и даже показательные апплодисменты из осветительской не заставили зал встрепенуться. Аплодисменты начались, когда Андрей вышел на поклон. Впечатления от спектакля? Положительные. Не «ах-ах», но вполне себе. Полноценный спектакль с нормальной режиссурой и профессиональным исполнением. Столь прохладная оценка основана лишь на одном нюансе: Довлатов был здоровым мужиком, бородатым алкоголиком, поклонником бородатого алкоголика Хемингуэя, не очень, мягко говоря, похожим на Андрея Емельяненко. В общем, поеду я в Пушкинские горы, где когда-то мой коллега, писатель и экскурсовод Сергей Довлатов, создал одно из лучших своих произведений... Уверен, он не знал, что его трагедия советского интеллигента
когда-то превратится в комедию, премьера которой состоится 6 декабря...