Тротуары, заросшие ежевикой, сорванные с петель ворота, разбитые лестницы, небо, проглядывающее сквозь крышу — здесь так много разрушенных, заброшенных, мертвых зданий. Дворцы, санатории, гражданские строения — мало из того, что было уничтожено, как-то используется или восстанавливается. Это даже не приметы войны, это догадки о прошедшей войне.
Я о ней ничего не знаю, кроме того, что была. И очень странно представлять, что в этой южной, красивой стране под этим солнцем, люди с оружием в руках убивали друг друга. Это всегда страшно, когда два народа расходятся. Когда не хватает мира. Когда бывшие соседи начинают войну. За почти три недели здесь только раз прозвучало слово «война»: когда Грант объяснил Вове, почему в деревне так много пустых домов — там раньше жили грузины. Теперь дома стоят ничьи. Ничья утварь, ничьи сады, ничью теперь жизнь, которая раньше здесь протекала. Рождались дети. Умирали родители. Собирался урожай. Строились планы на будущее, которого не стало.
