XX век, как и еще веков этак 3–5 до него, был связан с попыткой человечества избавиться от мифов. Борьба с мифами была отчаянной. Мифу была противопоставлена истина в чистом виде. Истина должна была вытеснить миф. Казалось, что конструкция познания такова, что если объекта коснулась истина, то миф тут же отступает, что истины станет с каждым открытием все больше и больше, а мифов все меньше и меньше. Даже началось наступление на глобальные мифы, типа общих принципов устройства мира и даже наличия Бога.
Все казалось достижимым. Но чем больше рождалось так называемого достоверного, тем больше люди, разглядывающие его, понимали, что миф не уходит. Мифа не становится меньше, да и то, что было объявлено достоверным, по своей сути оказалось тем же самым мифом. Достоверное не являлось как нечто непоколебимое, оно являлось как временная договоренность. Да, в школьных учебниках это объявлялось фундаментом, но на самом деле — это были гениальные догадки, которые подкреплялись доказательствами и не более. Истина не обретала черт нужного для переоформления мира целиком. Да и с частным-то переоформлением мира было все плохо.
Достоверное наступало на миф, но чем больше становилось достоверного, тем больше оказывалась область соприкосновения с тем, что нужно было мифологизировать, чтобы не свихнуться. Стоящее вне достоверного непознанное не являло отсутствие мифа перед лицом достоверного. В непознанном отражалась не достигнутая пока истина в пику достигнутой истины, а ровно такой же миф. Миф оказался еще большей навалившейся безысходностью. Он нависал над маленьким пространством познанного огромной глыбой не просто непознанного, но и огромной безысходностью пустоты того, что не будет познанного никогда.
Миф должен стать частью достоверного? Или достоверное упорно становится частью мифа?
Политик (учебный) лишь выгодно продает миф, сквозь который иногда проглядывает достоверное. Один политик (ученый) сменяет другого, заменяя один миф другим мифом. Да, там есть малая толика достоверного, но никогда еще не было так, чтобы достоверное предлагалось во всей полноте. Да и нет у продавца такой возможности. Это мечта политиков (ученых) вдруг получить достоверное во всей полноте и увлечь данной полнотою людей, продать им правду как можно более выгодно для себя. Но это желание не лицемерно, политик (ученый) не в силах предложить достоверное, предложить истину, предложить правду, политик лишь в силах нарисовать миф.
Все, что нам пытаются продать политики (ученые), — это слабо проглядывающее достоверное сквозь пелену мифа, потому что полностью достоверное не может продать ни один человек. Человек не может, в силу того, что он человек, предложить полноту достоверного, и дело не в бессилии человека, и не в лицемерии человека, а в том, что миф — это есть суть природы человека. Человек смог стать человеком, только шагнув через миф за пределы инстинкта. Животное не может домыслить инстинктивное, человек может. Как только животное начинает домысливать, достраивать инстинктивно поданное, оно тут же становится человеком. Именно поэтому достоверное и ускользает от нас за пеленой мифа.
Достоверное может явиться в чистом виде только животному и откликнуться в его инстинкте. То же самое и с маленькими детьми, они в чистом виде созерцают достоверное, без мифологического окружения. Они не способны заглянуть за достоверное. А человек способен. Человек только так и формируется из ребенка. Человек начинается с заглядывания за достоверное, за которым обнаруживается не другое достоверное, там обнаруживается миф. Потому что достоверное бессильно перед бесконечностью времени и бесконечностью пространства. Любая попытка человека заглянуть за достоверное тут же встречает нас запахом бездны. И чтобы наше сознание выжило, осознавая этот запах бездны, возникает тонкая прокладка мифа, которая тем надежнее и сильнее, чем больший объем бездны обрушивается на нас.
Мы никогда не избавимся от мифа, нам это не дано. Как только мы совершим этот шаг, мы исчезнем как люди, либо лишив себя способности ощущать бездну, либо приняв эту бездну целиком, что уже будет не человеческим сознанием, это будет уже что-то из области божественного, сверхчеловеческого. Но это будет явно не людское.
И когда нам живой человек предлагает достоверное, завернутое в плотное полотно мифа, нам надо осознавать всю ту малость достоверного, едва уловимого, и всю ту завораживающую силу мифа, отодвигающего нашу психику от достоверности.
Это не значит, что в это не надо верить. Достоверное будет влечь нас, потому что нас будет влечь то, что стоит там за достоверным. Дух бездны зовет. Вера будет рождаться сама по себе, вне нашего желания верить или не верить. Но именно наша вера будет требовать от нас совершать невозможное, отделять миф от достоверного и все время рваться в область потери нами человеческого, хоть в подчинении следующему мифу, потому что без этого нельзя, хоть в ужасе перед реально достоверным. И у того и у другого конечная точка — безумие.