4. Лесоповал.
На Вычегде, где были созданы первые спецпоселки сразу на лесоповал забирали не много поселенцев, им начало нужно было обстроиться. Основная работа велась в поселках и по созданию инфраструктуры обеспечивающую поселок (дороги). Из трех с половиной тысяч завербованных в ноябре 1931 года на лесоповал работников в Объячевском ЛПХ было только 204 переселенца. Большую часть завербованных составляли колхозники. С каждым годом Комилес вербовал все больше и больше поселенцев. Печора отличались тем, что здесь было малая заселенность. И прибывшие работники в большей части были сразу задействованы на лесоповале. Создавать поселки пришлось лишь небольшим бригадам.
Лес заготовляли в поселке, возле Дутово, Куздибожа, или на другой стороне реки, кое-кого уводили и по дальше: в Митрофан, на Мылву и на Якшу. Уходившие на лесозаготовки жили возле лесосек, в ими же выстроенных бараках. Кое-кто из переселенцев провел на лесосеках по несколько лет.
Кулаков А.Е. "Отец в основном на лесоповале работал, все на лесоповале работали. Колхоза не было, все в лесу. И мать на лесоповале работала, то на Мылве, это река в Троицко-Печорском районе, по Велью они работали. Там сплавбарак был. Конашель. В Куздибож ходили, там лесоучасток был. Они уезжали и жили в бараках на лесоучастке. Ямщики ездили домой, лошади колхозные, никого не брали, только навальшиков или кого возьмут, тот домой ночевать возвращался. А так никто не ходил домой с лесоучастка, попробуй-ка день отработай и потом километров 7-8 пройди, да голодный... На лесоповал родители уезжали, а мы весь год жили с бабушкой и с дедушкой в землянке".
Мерзлякова А.С. вспоминает: “Лес валила возле Дутово. Бригада состояла из 4 человек, двух мужиков и двух девушек. Мужики рубили или пилили лес, а девчонки шкурили бревна. Норма на бригаду 12 кубометров. Возчик с грузчиком должны были вывезти бревна. Редко кто мог ее выполнить. Что бы такого достичь, надо было работать очень интенсивно и от темна, до темна. Если не выполнял норму лесозаготовки, урезали норму продовольствия. Кормили один раз, только вечером, просто давали (суточную) норму, а ты уж сам распоряжайся как хочешь. “С нами была девчонка, она не могла по слабости норму дать и у нее не было никого. Потому в конце дня получала лишь небольшой кусочек хлеба. Потом садилась у голландской печи и, отщипывая маленькими кусочками, ела его. А завтра на работу - утром есть нечего.”
Грязнова Е.А. "В первые годы поселения, молодых с 14 лет отправляли в лес на лесоповал, очень часты были случаи смертей от падающих деревьев или на сплаве".
Иванова Н.П. "Заготавливали лес прямо в Ичет-ди, на берег под сельпо, сплачивали по весне, уходили пароход за пароходом, увозя плоты".
Кульченкова М.Е. "Трудоспособных на лесозаготовку. Оставили бригад на стройку бараков. И стариков и детей. Родителей маленьких детей так же отправили на лесозаготовку…
Моя сестра с Шурой Колтавской зиму работали на лесозаготовке, а я была в няньках у некого счетовода по лесозаготовкам, у него было трое детей. Я знаю, что им не давали пайку хлеба 22 дня, они бедные день в лесу, а вечерами обслуживали лесных, кому пол вымоют, кому ячмень потолкут, кому белье постирают, что бы выжить…
Родственники наши жили на поселке, а мы на Мылве, как ушли на лесозаготовку, так там женились и обзавелись семьей…
До октября 1935 года пообитались, а 6 сентября мне исполнилось 16 лет и к тому числу приехали мама, а в октябре меня тоже на лесозаготовку. Нас было где-то человек 12 -15, бригада, уже лес шел по Печоре. Нас к вечеру на баркасе перевезли через Печору и мы пошли до Сой-ю пешком, главный у нас был Тютин Данил Вани, Мамоновой Поли сына отец. До Сой-ю дошли, ночевали, а утром до Савинобора не дошли и Печора встала, там в Савиноборе стояла баржа с грузом и мы больше идти не куда, разошлись по деревням, кто где устроился, да по полю картошку собирали, какая осталась после уборки, мерзлую, а потом, перед 7 ноября с флагами по деревне, почти что босиком. Тогда праздники так почитали, будь ты кто, но на праздник с флагами. Грязь, слякоть, а мы с песнями: "Вставай проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов. 8, на утро встаем, лед утром ушел, а 10 ноября к вечеру пришли два парохода и один взял нас, лесозаготовителей, а другой баржу. Нас довез до Судостроя, тогда там был лагерь осужденных, опять нас высадили в какую-то мастерскую, а пароход пошел на встречу тому пароходу на помощь с баржой и они в Судострой подошли. Ледоход открылся и мы на пароход сели и до Троицка еле доехали. Такой мороз, мы в переди в красном уголке сидим, того и гляди сейчас льдом прорежет пароход и мы на дно. Но доехали до Троицка, в Усть-Мылву и лед встал по Печоре тишина, а время полночь, на пароходе провели до утра, а утром в леспромхоз, а там говорят на Мылву пока дороги нет, расселитесь тут кто как может. Я опять в няньки, место нашлось, а мама местным белье стирала и сестренки около ее обитались, а потом все утряслось, дорогу пробили на лошади проехали и нас в путь 130 км. по занесенному пути. Какая там дорога от избушки до избушки, и там ночевали 3 ночи в охотничьей избушке, лежит, кто стоит, кто у кого на коленях, а завтра опять в путь, и дошли мы до участка Коммуна, а он там только открывался, там была только баня и то пока без печки и сторож Проваторов дядя Иван, тут мы опять переночевали до утра, а утром до Кобла-Курьи, там 9 км. Пришли, папа наш на работе, тут уж нам дали продуктов по 800 грамм хлеба, трески по 500 грамм, сахару по 300 грамм. Папа пришел с работы, семья наша в сборе и на ужин есть, что поесть, только не было старшей сестры она с вашей Шурой (Колтавской Александрой) в Усть-Цильме. А на утро приходит в барак мастер, раньше звали прораб, и нас всех распределил, кого на рубку, кого на сучки обрубать, а меня на лошадку и с осени, было, заключаешь на лошадь договор, чтобы к весне вывезти 1000 кубов, рассчитано на каждый день сколько кубометров должен вывезти, но не каждый готов был справится. У кого способностей нет, у кого лошадка не в силах, да и я то была всю жизнь 44-45 кг. весу, ну конечно я шустрая была, сперва-то очень тяжело было, а потом, медведя и то учат, пришлось привыкнуть. Я с 1936 года до 1945 все в лесу, возила зимой, а летом на сплав и сенокос и лесопункту и потом себе.
Отправляли не только на лесоповалы, формируя трудармию отправляли на шахты Воркуты и в соседние деревни на строительные работы, отрывая от семей и от близких. Многие из них так и не вернулись. Использование для строительства бригад спецпоселенцев стало нормой. "Комилес" заключал с сельскими советами договоры и по этим договорам использовал своих рабов.
Иванова Н.П. "Дядя Пантелей Иванов и Свистов Андрей Иванович были призваны в трудармию на шахты (по моему в Воркуту). Спускались в шахту клеть оборвалась, доска прошила дяде Пантелею живот и он умер. А Свистову дяде Андрею повредило позвоночник.
Тетя Анисья сообщили (об этом) когда было половодье, я помню как она ехала на лодке с острова - воды было много и голосила. А на берегу стояли люди и тоже рыдали. Помню и домик на острове в то же время. Тетя Анисья, по моему была кухаркой на бригадном стане".
Иванова Н.П. "До войны мои родители в основном жили в Савиноборе, строили школу. Я жила с бабушкой . По рассказам мамы они жили тогда в сто раз хуже".
Лагеря
Около спецпоселка было несколько лагерей, так же мимо проходил путь этапов заключенных до строительства железной дороги но Печору. После войны этапы будут возить по ж/д, а пока они шли по льду, а летом на баржах.
Иванова Н.П. "Наш поселок был расположен между 2-х лагерей. Один около Возино, один ниже Куздибожа.
Поток освобождаемых был почти ежедневный. У нас всегда ночевщиков-заключ. было полно. Ночью в туалет не пройдешь. Шли в спецкомендатуру - от туда направляли к бабке Ивановой. Она была хозяйка, а не мои родители. Дед Федор умер в 1933г. Я его не знаю. Но знаю из разговоров, что он всегда верил и говорил, что о нас вспомнят. Так и вышло. Бабушка варила картофель, доставали капусту и угощали заключ. Никто из них никогда не сделал пакости нам".
Грязева Е.А. "Очень часто через наш поселок шли этапы заключенных, по зимней дороге прямо по среди Печоры. То Сой-ю вниз. Мы дети всегда видели из далека черные "змейки" колонны. Если змейка узкая, то вели простых заключенных, а если широкая, то шли "смертники", т.е., приговоренные к 25-ти годам. Их сопровождали много конвоиров-стрелков и получалась колонна из трех рядов. Останавливались "на отдых" около магазина прямо на снегу и морозе. Черные испитые лица, полураздетые и ...молчаливые. Мы со всех домой бежали домой, украдкой от родителей воровали, что можно (хлеб, сухари, картошка была уже у нас и даже котелки с супом и несли этим несчастным. Конвоиры детей почему-то не гоняли, а взрослых не подпускали. Их, заключенных, было много и всех мы, конечно, этими крохами накормить не могли. Но все равно испытывали чувство исполненного долга. А летом везли в баржах с металлическими решетками. Везли и вели их в Кырту и Кедровый Шор
Ближе всех, километрах в 6-7 от Ичет-ди, был лагерь заключенных. Мы его называли "Кылым". Он находился между коми деревней Возино и поселком переселенцев Сой-ю, на нашей ичетдинской стороне. От туда часто в поселок приезжали снабженцы и даже сам начальник лагеря Гедройц, а может от тоже был снабженцем - не помню. Гедройц нам (вернее родителям моим, а я слышала) сказал, что заключенных у них кормят по 7 котлам. Хорошо работаешь - получаешь 7 котел, и так по убывающей до 1-го котла, где одни "доходяги". Только отлично знаю, что он нам привозил овес в обмен на сено. И этим поддерживал нашу жизнь. Овес мы распределяли по домам, толкли, рушили и варили кашу. Казалось вкуснее этой каши нечего в мире нет.
Лагерь заключенных Ыджит-Кырта, мы просто называли Кырта. Очень большой лагерь. К нам в поселок оттуда тоже приезжали покупать сено. Он расположен за Подчерьем (недалеко от Горт-Еля) от на с в километрах 60-70. Для Печоры это не расстояние. Дальше за Кыртой лагерь Кедровый Шор. Экзотическое место! Сюда ближе всего расположены Уральские горы и в солнечную погоду видны, как на ладони.
Летом было много беглых заключенных. Работая на сенокосе за пределами поселка, мы их часто встречали, приходилось и подкармливать, чем могли, из колхозного котла. И в тоже время побаивались их. Но ни разу никто из них нас не обидел и не обокрал. А когда появились стрелки (так мы называли охранников) мы не разу не выдали беглых. Уж очень вид у них был изможденный и измученный".
Распопов М.С. "Бабка Козлова при сборе ягод за ручьем (У Куздибожа) набралась смелости схватила с костра [у заключенных] сковороду с картошкой и тут вдруг находящиеся поблизости заключенные бросились вдогонку за бедной старухой. Спасло ее только одно - на берегу реки находились люди".
На 1949 г. в Троицко-Печорском районе было 18 лесоучастков, которые обслуживались рабочей силой из спецпоселков и лагерей расположенных в этих районах Печоры.
Возвращение взрослых с лесоповала.
Весной с лесоповала стали возвращаться взрослые. Многие из них были отправлены на работы в первый же месяц пребывания в поселке и не видели своих детей и родителей около года.
Мамонова П.И. вспоминает, что с парохода прибывавшие смотрели, на берегу выглядывая, кто из родственников стоит в черном платке. Если признавали своих, то начинали голосить. Плакали и кричали на берегу, плакали и возвращавшиеся домой.
Но на прибывших пароходах привозили и страшные вести о гибели на лесоповале кого-то из родственников.
Корнюшина Е.И. рассказывает, что весной пошла встречать последнего оставшегося в живых старшего брата. “Хожу между приехавшими и говорю: “Братка не видали, братка не видали?”, все отворачиваются, а потом: “А ты чо разве не знаешь, он, умер”. Пришла маме и сказала, что братка оставили на сплав. Вышла - креплюсь, а потом за углом и расплакалась”.
Сплав.
Весной отдыха не было - начинался сплав, и надо было работать до его окончания. И так выходило, что они по несколько лет родных не видели. Некоторые вернувшиеся в поселок после двух-трех лет лесоповала с ужасом узнают о гибели всей своей семьи.
Сплав шел по большой воде. Сплавлялись на так называемых "матках".
Кульченков М.Е. "…весной при открытии Печоры отправили с "маткой", это такой длинный плот, по средине будка для прикрытия, жилья. Десятник был у них Судаков Василий, с ними еще была Демченко Елизавета Яковлевна, наша поселковая и они отправились до Усть-Цыльмы в ручную с маткой…"
Мерзлякова А.С. помнит, что работала на сплаве в деревне, Митрофаново, на берегу было очень тепло. Мужчины вязали плоты хворостяными связками, а девушки целый день по пояс в воде подгоняли им бревна, становясь инвалидами.
Грязнова Е.А. Сплав барак это помещение барачного типа с общим коридором, общим туалетом на улице, комнаты по обеим сторонам коридора, снабженные не кроватями, а нарами. Печь с плитой и жерди для просушки одежды над этой плитой. В этих бараках жили сплавщики. Зимой они заготавливали деловой лес (лиственницу, сосну), вывозили на берег, на катище, а, когда река освобождалась ото льда из леса плотили плоты и буксиром сплавляли их в низовья Печоры. В таком сплавбараке мне пришлось жить весну и лето 1943 года, когда пришлось работать на трудовом фронте. Основные орудия на сплаве: топор, багор и веши, чем связывают бревна.
В 1932 году на сплавить предполагалось 25 платов в Троицко-Печорском районе, для этого должны были быть задействованы 375 рабочих. Сплавлять лес они должны были до устья Печоры, до лесного завода. Проход одного плота должен был уложиться в 20 дней. Плоты должны снабжаться по ходу движения в с. Дутово, с. Усть-Уса и с.Тельвисы. Каждый плот сопровождался "лотом" или "волокушей". Шли плоты самосплавом. Редко их тянули "одноряд за пароходом". Лоты и волокуши отличались друг от друга величиной. На лотах количество работников было меньше - 10 человек, на волокушах 15 человек. Жили они там же на плотах в бараке. На ночь плоты приставали к берегу. Сплав обычно начинался в мае-июне и заканчивался в июне-июле. Все зависело от начала навигации. Обратно спецпоселенцы добирались самоходом или с пароходом. Кто-то оставался жить в заводе.
Паек.
Норма была страшным словом, все, кто пережил это время, говорят одно: “Разве ж ее выработаешь!” При выполнении нормы официально одному поселенцу в день полагалось (16 августа 1931 г):
муки 520 грамм,
махорки 10 грамм,
мыла 8 грамм,
хлеба 700 грамм,
крупы 80 грамм,
сахара 10 грамм,
рыбы 140 грамм,
масла растительного 4 грамма,
сухих овощей 150 грамм,
чая 0,7 грамма.
Только не надо воспринимать эти “бумажные” нормы питания всерьез, они никогда не выполнялись.
Мерзлякова А.С. помнит, что за выполненную норму давали, едва ли половину - 400 грамм хлеба, немного крупы и селедку. “Сахара мы и не видели”.
Спецпереселенцев обворовывали все, кто только мог. Леспромхозы хотели меньше затратить и подрезали нормы, коопларьки старались сбыть испорченный товар, придерживая тот, который получали на переселенцев. Но и обворованный поек получали лишь те, кто вырабатывал непосильную кубонорму. Большая же часть поселенцев сидела на иждивенческой норме, - 200 грамм хлеба в день, а то и вовсе ничего не получали.
"Продукты спецпоселенцы получали через систему кооперации, однако в организованных в поселках "Комилеса" лавках их было очень мало и все плохого качества.
Хотя спецпоселенцы являлись постоянными кадрами лесной промышленности, продукты они в отличие от вольнонаемных, выкупали со всеми наценками. Кроме того, спецпоселенцы обязаны были выкупить продукты в течении десяти дней с момента их завоза в ларьки. По истечении этого срока все пускалось в свободную продажу". (Н. Игнатова. Спецпереселенцы в Республике Коми в 1930-1940 гг.: заселение и условия жизни. // Корни травы. М. 1996г. с.27)
Трудовое право в спецпоселках не действовало, условия труда регламентировались на местах, протяженность рабочего дня определял уполномоченный леспромхоза. В том же постановлении правительства от 6 мая 1930 года указывалось:
“...соц. страхование на эту категорию кулаков не распространяется. Следовательно, за указанную категорию кулаков взносы на соц. страхование не взыскивать и никаких видов пособий по соцстраху им не выдаются,...лица, получившие до высылки пенсию по инвалидности (пособие), по безработице, выплаты пенсий (пособие по безработице) на срок высылки или ссылки приостанавливается”.
Спецпереселенцы, понимая, что при не выработке нормы им просто не выжить, работали от рассвета до заката. Но изнуряющий труд доводил людей до полного истощения, потому круг жизни для “кулаков” замыкался.
Мерзлякова А.С. рассказала, что попросится, бывало, рубщик: “Дай - отдохну”. Сядет на пенек, смотришь, а он уже мертвый.
Мамонова П.И. вспоминает, что для работы одежду и обувь в первый год не выдавали, работали в сорокаградусный мороз в резиновых сапогах и ботинках, они лопались от мороза, разваливалось, поэтому их обматывали тряпками и шли в лес.